Все в первый раз...

Увы нам грешным. Ну пусть упрекнет меня какой-нибудь ретроград, почитатель советских ханжеских пуританских правил, какой-нибудь женоненавистник или скрытый маньяк, гомосексуалист или вовсе кастрат. Пусть он упрекнет меня в любви к женщине, ее отличной от нас плоти, предназначенной дарить любовь и продолжать род человеческий. Пусть упрекнет, хотя не один из этих извращенцев никогда не возьмет в руки мой рассказ. Но пусть они знают, что мы еще есть на свете, и всегда останемся сами собой, не склоняясь перед надвигающейся наглой и беспредельной властью бесполого и жестокого Существа.

Он жили в самой настоящей в смысле обустроенности и качества существования захолустной деревне, с много обещающим названием – Ждановка.
Как и подавляющее большинство жителей, включая сюда так называемую прежде сельскую интеллигенцию, основной работой их была работа на собственном огороде, и на своем же собственном скотном дворе, хотя между этим они работали еще в некогда бывшем колхозе с антикварным названием "Коммунар".

Их сын учился в местной восьмилетке, и учился надо сказать очень неплохо.

В других отношениях он рос тоже положительным и трудолюбивым. Как и все остальные его товарищи, он был пионером, и пел пионерские песни у костра, собирал металлолом, и начитавшись незабвенного Гайдара, из под тишка ночами колол дрова местным одиноким старухам. Вся его незамысловатая и поставленная по заведенному порядку жизнь, ничем не омрачалась, кроме редкой тройки в дневнике, да частых, но привычных пьянок отца и последующих за этим скандалов. Но так уж свойственно детской душе, что все эти трудности воспринимались хотя и тяжело, но очень быстро и.

Забывались, так как были чем-то естественным и постоянным, как и металлолом, и пионерия, и черный хлеб и редкие ириски, купленные на сдачи.

Ходить в школу он любил, любил потому, что учеба давалась ему легко, класс был небольшим, и кроме того, а наверное и важнее всего было то, что он любил.

Да, любил, любил нежной платонической любовью свою одноклассницу, что и мешало ему зажимать и тискать ее в углах как остальных девочек.

И как и должно быть, все было просто и банально, как это чаще всего и бывает, она любила другого. И дарила все свое внимание некоторому Николаю, который между прочим совсем этого не замечал. Но зато как все замечал и как мучался наш герой. И в конце концов, в своей навязчивой симпатии он стал как-то смешон в глазах друзей и что хуже всего в глазах, в глазах любимой им девочки, и бороться с этим не было сил. Он стал замыкаться в себе, и как следствие того, ходить в школу ему нравиться перестало. Не хотелось видеть насмехающихся бывших друзей, но, увы, жестоко и мучительно хотелось быть рядом с той, не думать о которой он не мог.

Сейчас дети более современные, и быстрее познающие мир, но тогда он в свои 13 лет не верил любым рассказам и намекам о том, откуда и отчего появляются дети хотя впрочем он также не верил любым историям об аистах или капусте.

Но как известно время берет свое, и несмотря на то, что верит он или нет, знает или не знает, в нем рождался мужчина. И как результат этому были его странные сны в которых он непроизвольно испытывал удивительные новые ощущения, после которых он с удивлением обнаруживал на ночных своих штанах пахнущую неизвестным жидкость.
И тогда он стал понимать как-то подсознательно, что все это правда, правда и пошлые рассказы старших, и матерные обыденные слова, которые иногда так резали слух, и правда то, что и он такой как и все. Он человек не только с большой буквы, не только ученик и пионер, не только помощник родителей, а он мужчина, которому придется когда-то первый раз дотронуться к женщине, не так как раньше, прижимая в углах и щупая груди своих одноклассниц, а притронуться в горячей судороге к настоящему трепещемуся и желанному женскому телу:.

Ему страшно хотелось этого, и так же он этого боялся. Он хорошо помнил один случай, оставивший на нем отпечаток, когда он ночевал у друзей своих родителей дяди Саши и тети Вали.

Когда он вдруг проснулся ночью, и в мучительном страхе не обнаружить себя, слушал как дядя Саша приставал к своей жене и просил у нее то, чего и и.

Должен был просить пьяный молодой мужчина, лежащий в постели с женой.

Он был пьян, и слова его в своей грубой натуральности, так действовали на парня, Что ему хотелось закричать: Нет, этого не может быть!

Но это было, и было так реально, что слыша вздохи, скрипы и шепот совокупляющейся пары ему хотелось исчезнуть куда-нибудь, провалиться сквозь землю, но только не слышать того, во что он не верил, но что реально существовало в жизни.

Тогда ему было 13, но по некоторой странности, и по заведенным правилам, он до сих пор ходил в баню с матерью.

Баня была большая, и несколько семей по очереди топили ее, и соответственно мылось там не менее десяти человек одновременно. Он как-то не замечал раньше и не обращал никакого внимания на женщин, вернее на их природдные достоинства, хотя среди них были не только матери семейств и старухи, а среди них часто бывала одна молодая девушка.

Пока не замужняя и имеющая поэтому, еще нежную не дряблую кожу, маленькую, с острыми сосками грудь, немного выпуклый но в общем красивый живот, и еще, как он успел разглядеть в тумане пара, небольшую шевелюру между ног не знавших целлюлита, совсем не такую, как у остальных женщин, а с небольшими волосками, прилипнувшими к мокрому телу, из-за чего хорошо проглядывались две небольших, чуть выдающихся половинки с интересным разрезом между ними.

Он стал заниматься онанизмом, часто и в разных ситуациях, то на кровати, если родители были на работе, то сидя на табурете в кухне, когда по ночам он зачитывался фантастикой. Но он по прежнему ходил с матерью в баню, по прежнему самозабвенно любил одноклассницу, ненавидел мат, и не верил, что детей рождает женщина именно через то место, которое он видел у них между ног:

Но случилось все так, как и должно было случиться, то ли молодая знакомая по бане сама пожаловалась своему парню, толи парень этот оказался слишком внимательным и кроме того ревнивым, но однажды в клубе, после кино, куда иногда ходил и наш герой, к нему подошел этот парень, и прямо в присутствии своей подружки, со всей силы, размахнувшись ногой в тяжеленном скороходовском ботинке, так врезал Юрию (пора назвать имя) в живот, что он мгновенно упал, и так лежал задыхаясь не меньше пяти минут.

Ты что, козел, долго еще в баню с бабами шастать будешь?

И это сказал пьяный неграмотный тракторист, и слова его уничтожающей правдой врезались в сознание Юрия. Такого стыда, который сейчас оглушил и растоптал Юрия, он еще никогда не испытал, он даже не сумел заплакать, сказать что-нибудь или промычать, он был уничтожен, но не физической болью, а стыдом, поглотившим его, и в один миг одевшим его лицо красным горящим цветом: Она тоже стояла здесь. Она все видела. И это сделала она!

Давно все прошло. Прошли и бани, прошла обида, прошел выпуск в восьмилетке, но осталась любовь, и больше прежнего желание близости и желание совсем не такое как раньше, а постоянное и всепоглощающее, мешающее думать о чем – нибудь другом, кроме самой женской сущности и естества.

Средняя школа в райцентре, девятый и десятый классы, эти два года шли быстро, и прошла любовь к своей прежней однокласснице, и теперь другие девушки будоражили воображение Юрия. Они уже не такие как прежние девочки, а 16 – ти летние переростки с уже выделяющимися женскими формами, и уже явно заметными манерами будущих невест и матерей.

Но парни почему-то взрослеют позже и Юрий в свои тоже 16 выглядел совершенным юнцом на их живописном фоне. Он оставался мальчиком, но картины, которые рисовались в его воображении становились все более реалистичными и натуральными, почти как ясные, запоминающиеся цветные сны. Он стал теперь ясно понимать что к чему, охотнее слушать грубые рассказы ничего не смыслящих в сексе парней, и жадно впитывать всю услышанную сексуальную чушь.

Увы, увы нашей юности, она дала многое, радость совместного труда, чувство полезности и необходимости твоего существования, радость бесплатных новогодних подарков и участия в школьном театре. Она дала многое, здоровье и друзей, удовольствие от прочитанных книг и огурцов выращенных своими руками и школьную незабываемую любовь, но только ни капли тех знаний, которых так теперь не хватало ломающемуся в эротичной тоске организму. Спасала только мастурбация, но он постоянно боялся этого и постоянно этим занимался. Он ненавидел матерных слов, но в своих фантазиях произносил их, и повторял их, И они звучали у него в голове как звук волшебной призывной флейты. И как странное необъяснимое приложение к этим недвусмысленным словам Всплывала фраза из какого-то мультика – " Любимая, я понесу тебя к краю Вселенной", и там, на звездах он представлял себе раскованную, свободную от всяких условностей жизнь с красавицей женщиной, и не важно какой, откуда и как ее звать, лишь бы это была обладательница хорошей фигуры, красивых ног, и того нежного счастья между ними, которое он когда-то разглядел в деревенской грязной бане. И название этому он теперь знал хорошо и нашептывал его в сладкой истоме.

"... Когда уйдешь со школьного двора, под звуки нестареющего вальса", и вот прозвучал этот вальс. Ему 17, у него паспорт, аттестат, впереди жизнь, семья, или неизвестность, а позади ощущение бесконечности этих лет юности. Он уже студент, но все еще мальчик, ему через год в армию, а он еще мальчик, ему 17, а он не знает вредно ли заниматься онанизмом, его друзья тоже ничего не знают, но тоже занимаются этим. Ох уж эта темнота! Хвастовство не познавших любви и молчание знающих это:

Теперь, конечно все иначе, горы литературы, книг и журналов, разное чтиво и видео, откуда можно узнать, как все элементарно просто, приемлимо, нормально, и даже необходимо человеку.

Он это знал. Он за неделю почувствовал что скоро произойдет нечто, нечто замечательное и неизбежное. Он это уловил вместе с шумом летней грозы, вместе с запахами политого дождем и теперь благоухающего и искрящегося леса. Он это почувствовал как раб приближение свободы, как женщина приближение родов, почти физически, и вместе с тем как-то эфемерно.