Любовь улетела...

Приступаю к довольно печальной лично для меня странице моей жизни. Сейчас, вспоминая прошедшее, я поражаюсь, как я мог быть настолько слеп, чтобы ошибиться? Сердечная боль переполняет меня, когда я обо всём этом вспоминаю: Но буду последователен.

Учился я тогда в классе десятом, с гимназическим уклоном. Кто не знает, что это такое, поясню: это класс, где усиленно изучаются иностранные языки, литература и русский язык. Была ещё такая вещь: второй иностранный язык. Тот, кто учил английский, дополнительно учил ещё и немецкий, а тот, кто учил немецкий – французский. Так вот. Был у нас учитель немецкого. По манерам, повадкам – чистый педрила. Голосок, походон:(Да что я вам буду рассказывать, вы что, педрил не видели?). Но однако была у него жена – училка французского (вот семейка, правда?). Были они людьми молодыми и детей у них не было.
И была у нас в классе чудесная, как я поначалу подумал, девушка. Её звали Ира. Ах, Ира, Ира: Когда я вспоминаю тебя, меня душат слёзы, а в горле образуется комок и сердце начинает болеть, учащённо биться. Она казалась мне лучше всех девушек на планете. Чудесная фигура, приятный голос, добрые синие глаза, правильные черты лица. Не подумайте, что я хотел с ней тогда переспать – наоборот, мне хотелось ласкать её, оберегать от холодного ветра и палящего солнца, заботиться, как о ребёнке. Я хотел делить с ней пищу, кров и много чего ещё: Но никогда, слышите, никогда я не хотел заниматься с ней сексом! Она была для меня как святая. Она была так похожа на мою маму: Но, видимо, судьба открыла мне её истинное лицо.

Она пришла к нам в класс, когда мы уже все изучали второй язык. Учиться с нами она не могла – ни алфавита не знала, ни правил произношения, а в её школе этому не учили. Вот и сделало наше руководство (завуч, классный руководитель) так, чтобы она занималась немецким отдельно во вторую смену, с тем же учителем-педрилой, что и у нас. Надо отдать ему должное, немецкий знал он замечательно и, бывало, помогал нашим пацанам с переводом текстов песен германоязычных рок-групп. Мы тогда все были помешаны на Rammstein и им подобным.

Именно из-за Rammstein я стал проявлять к немецкому языку интерес. Я купил словари, стал изучать семантику языка, особенности современной разговорной немецкой речи и многое другое. Вскоре я достиг в немецком языке определённых высот и был лучшим учеником в классе по этому вопросу. Я часто давал списывать одноклассникам домашнюю работу, писал классные сочинения и всегда подсказывал на уроках. Наш педик (его звали, между прочим, Дмитрий Владимирович) не мог нарадоваться на меня и всегда ставил меня в пример остальным.

Так вот, однажды, на перемене, Дмитрий Владимирович подошёл ко мне и сказал: "Сергей, ты мне не поможешь". Я ему: "А что случилось, майн фюрер (это мы так иногда над ним прикалывались)?". Он: "Да вот, ты парень способный, не поможешь мне обучать новенькую?". Я: "С радостью, а когда приходить?". Он: "Да вот, во вторую смену, в три часа". Я: "Хорошо, а когда начнём?". Тот подумал немножко и говорит: "Я думаю, с послезавтра". И ушёл.

Я был на седьмом небе от счастья! Это надо же – помогать моей любимой в освоении языка Шиллера и Гёте! Есть реальная возможность познакомиться поближе. Может, даже узнаю, где она живёт. Ах, если бы я знал, как жестока судьба, я бы немедленно вырвал своё сердце и выкинул бы из души все чувства любви к той, что впоследствии меня обманула. Но, видимо, злой рок направил меня по тому пути, чтобы показать, куда иногда заводит любовь:
Однако, продолжаю: Я пришёл в точно назначенное время. Ирина была уже там. Увидев меня, она сделала, как выражается наша историчка, "квадратные глаза" и удивлённо спросила: "А ты что здесь делаешь?". И я ей ответил: "Я буду помогать тебе в освоении этого сложного языка". В её глазах проскользнула тень досады, она опустила уголки губ вниз и вздохнула: "А без тебя никак не получится?" Я ей (с юмором): "Не-а, никак!". Она тоже улыбнулась, с её губок слетела фаза: "Ну, хорошо!" и мы пошли в класс.

Прямо скажу: ученица она была довольно туповатой. Нет, когда мы проходили алфавит, никаких трудностей не чувствовалось, а вот когда дело дошло да грамматики (в немецком языке она довольно запутанная) тут, как говорится: "Туши свет, сливай воду!". Ну не было у неё способностей к языку, не-бы – ло, понимаете? Я сам с трудом освоил часть немецкой грамматики, да и сейчас не особо-то и помню, как что пишется. Но ТАК не учить – это надо быть редкостной дурой. Или может, она не хотела? Кто ж её разберёт?

От того, что она не учила немецкий, мои чувства к ней не изменились, а ещё больше усилились. Я встречался с ней два раза в неделю на этом немецком факультативе и успел познать все её способности к языковому восприятию. О, как я хотел тогда, чтоб она мне по-русски, хотя бы, сказала: "Я люблю тебя!". Но, видимо, это мне было не дано.

Немец очень ценил мою помощь и за каждый подобный факультатив ставил мне в журнал пятёрку. Таким образом, моя твёрдая пятёрка по немецкому языку превратилась в железобетонную. Конечно, радовался я и мои родители.

Ну вот, я дошёл до того места, когда надо рассказывать печальную часть повествования. Не хочется мне, господа хорошие, писать это, ну не хочется! А ведь придётся:

Как-то раз у нас намечался очередной такой факультатив. Надо вам сказать, что на каждое занятие я брал с собой толстый немецко-русский и русско-немецкий словарь. Он меня не раз выручал в сложных ситуациях. Но он был довольно большого объема и размера и приходилось его таскать. Сложно таскать такой груз, но мне, в принципе, было легко. Ведь я шёл на встречу со своей любовью – Ирочкой, а это, согласитесь, облегчает ношу.

После обеда я собрался, оделся и пошёл в школу. Дорога между школой и домом проходила через частный сектор и я ходил в школу под дружное "Кукареку!" петухов. Сейчас был день и петухи молчали. Зато на углу улицы строился дом. Когда я проходил мимо, строители уже возводили шиферную крышу. Я остановился и поневоле залюбовался этой стройкой.

И вдруг, откуда-то сверху на меня полетела маленькая коробка шиферных гвоздей. Я еле успел увернуться. Коробка пролетела мимо и плюхнулась на землю рядом со мной, гвозди полетели во все стороны. Со стороны дома послышался жуткий мат и вниз слез мужик. Я поспешно собрал гвозди в коробку и протянул ему её. Он взял, сказал: "Благодарю вас!" и полез добивать шиферину. Я пошёл дальше. А потом вдруг заметил в траве нечто блестящее. Я нагнулся, чтобы посмотреть. Это оказались шиферные гвозди. Они отлетели довольно далеко и поэтому я не мог их заметить. Я нагнулся и чисто машинально взял их и положил в карман. Я не знал, зачем мне это, просто это произошло моментально и быстро, я даже не успел сообразить. Но ясно было одно: у меня в кармане пара новеньких шиферных гвоздиков, длинных, с блестящими шляпками.

Я дошёл до дверей школы, поднялся на последний этаж. Там, возле кабинета иностранного меня уже ждала Ирина. Мы поздоровкались и пошли в класс.

В этот раз немец обучал её очередной сложной теме, я даже не помню, какой.

Через несколько минут Дмитрий Владимирович посмотрел на меня как-то странно и сказал: "Сергей, можешь идти домой, ты хорошо знаешь эту тему, я сам с ней разберусь".

Естественно, я обрадовался и огорчился. Обрадовался, потому что не надо сидеть лишних два часа в школе, а огорчился потому, что не удастся сегодня посидеть с Ириной за одной партой.

Я спустился на первый этаж, зашел в школьное кафе, промочил горло какой-то гадостью, гордо именуемой яблочным компотом и направил свои стопы домой.

Уже выходя из ворот школы, я вдруг остановился и хлопнул себя по лбу. Растяпа! Как я мог забыть своего верного помощника – немецкий словарь?! Я побежал обратно в школу.

Уже привычно взбежал по крутой лестнице на третий этаж, быстрым шагом потопал к кабинету немецкого, открыл дверь и остолбенел.

Сердце обливается кровью, я бросаю перо, я не в состоянии больше писать! Это воспоминание причиняет мне сильную боль. Но я всё же допишу.

Итак, моим глазам открылась следующая картина: Ирина лежит на спине, на парте. Её ноги подняты вверх, юбочка задрана, трусики валяются где-то рядом, а над всем этим восстает немец, этот педик, эта сволочь и водит своим членом по половым губкам Ирины. МОЕЙ Ирины! При этом он закатил глаза, а она смотрит на него с обожанием!

Заметив меня, они резко повернулись, у немца отвисла нижняя челюсть, а в глазах Иры ясно читался ужас. Первое остолбенение прошло и сменилось злостью, ненавистью и чёрт знает чем ещё!

Я резко подскочил к ним, схватил немца за кадык и со всего размаху двинул его голову к доске. При ударе немцевой головы о доску раздалось громкое "Буммм-мм!". Я все подозревал, что он – пустоголовая личность. Я ещё раз сильно ударил его в живот, схватил за руку и приставил её к доске. Всё это я делал, как в тумане – совершенно не задумываясь. В висках стучала кровь, а в ушах гулко ухало. Я достал гвоздь (вот и пригодился гвоздик!), приставил его к руке немца и шарахнул по шляпке кулаком. Вот это да! Гвоздь прошёл сквозь немцеву ладонь и вонзился в крепкую доску. Дмитрий Владимирович широко открыл глаза и сдавленно захрипел. Я врезал ему по челюсти с локтя и он заткнулся. То же самое я проделал и со второй рукой. Затем отошёл на несколько шагов, размахнулся и пяткой сапога размозжил учителю его мужское достоинство. Он как-то подтянулся весь, побледнел и опал.

По доске из ладоней уже стала стекать кровь, окрашивая коричневую доску в более тёмный цвет. Вот бы видел меня сейчас мой физрук! По физкультуре я не особо блистал, всё на двояки и трояки, а бегал – так это вообще нечто. Но сейчас я голыми руками распял человека на доске. Вероятно, злость была настолько сильна, что пробудила во мне бычью силу. Вот ведь как бывает в жизни!

Я направился к Ирине. Она так и лежала полураздетая на парте. Её сковал ужас и она смотрела на меня во все глаза. Я взял её за волосы, притянул к себе и спросил: "Зачем ты это сделала?". Она, захлёбываясь слезами и постоянно прерываясь, ответила: "Он: он: обещал поставить мне пятёрку: в четверти!".

Это меня просто таки взбесило! Я ударил Ирку тыльной стороной ладони прямо в лоб так, что она запрокинулась на спину.