Моя история

Я расскажу вам несколько историй, которые произошли со мной в моей юности и которые изменили мою жизнь.

История первая.

Было это давно. Я ещё был четырнадцатилетним пацаном.

Семья наша была небольшая – я, мой старший брат и наша мать. Жили мы тихо в небольшой, но очень уютной трехкомнатной квартире. Окна выходили на тихую зеленую улочку и по ночам, когда деревья качались от ветра, на стенах нашей с братом комнаты появлялись странные и удивительные узоры, которые меняли свою причудливую форму. Блики фонарей освещали мое и тело моего брата, и по ночам, когда мне не спалось я тихо смотрел то на стену, то на моего брата, то просто в темное окно.
Отдельно хочу рассказать о своем брате. Звали его Павел. Ему было в то время семнадцать лет и он, как и все школьники которые заканчивают школы, мечтал о новой и взрослой жизни. У нас с братом были странные отношения. Нельзя сказать, что б мы сильно любили друг друга, скорее всего это просто не проявлялось в тех формах взаимоотношений, которые обычно существуют между братьями. Ноя знал, что у меня есть брат, и что я могу всегда на него положиться. Наши отношения несмотря ни на что были нежными. Жили мы с братом в одной комнате. Наши кровати стояли друг на против. И как бывает у всех подростков у нас были секреты о которых мы не говорили ни другим и ни друг другу, хотя и догадывались. Личная жизнь Пашки только становилась на ноги, не го появилась подруга, которой он очень гордился и чему я сильно завидовал. В своих мечтах я представлял себе как буду обнимать ее, как буду снимать с ее тела одежду и как буду засовывать свой член в ее влажную плоть. От этого мой член набухал, становился упругим и твердым, яйца нудно болели, и только дрочка могла помочь мне в таки минуты. Я дрочил всегда и везде. Дрочил постоянно. Я знал, что Пашка не брезгует этим, но это были только мои догадки. Обычно наши занятия мастурбации происходили в полном одиночестве. Только белесые пятна на черных семейных ситцевых трусах моего брата выдавали в нем онаниста, такого же, как и я. В бане, когда мы раздевались и его трусы, вывернутые на изнанку упали на пол, я как то спросил у него с улыбкой на губах:

– Паш, а что это за пятна такие у тебя на трусах, а?

Посмотри-ка лучше на свои – ответил он, и стянул с меня мои семейки, вывернул и сунул мне поднос.

А еще я завидовал большому и толстому члены моего брата. По утрам, просыпаясь и вставая в школу, я смотрел на его стояк. Сквозь семейки можно было разглядеть, что его член был сантиметров 20, и это вызывало во мне беспокойство: Когда же и у меня будет такой?

Я теребил свой член, и мерил его линейкой надеясь, что он вырос за то время, что прошло, но он как-то все не рос. Брат с ехидством смотрел на меня по утрам и вместо смущения только все больше демонстрировал свою красоты и все более распалял меня, заставляя тем самым порой спускать по утрам прямо в туалете.

В тот вечер мы легли спать и, что беспокоило меня. Мне снились странные сны. Как будто бы кто гоняться за мной, догоняет меня, стягивает с меня одежду, валит на землю и пытается засунуть свой огромный член мне рот.

Проснулся я среди ночи, лоб у меня мокрый был от поту. И тут услышал я поскрипывание лёгкое. Чуть-чуть так, еле слышно. Что такое? Глянул на Павла, – темнота-то не совсем кромешная, фонари с улицы в окно светили чуток, – а у него одеяло трясётся вроде. Я подумал, что может, показалось мне. Пригляделся – так и есть. Обе руки у него – под одеялом, и оно трясётся.
Дрочил Пашка. Так – подумал я, попался братишка. Во вне, что заиграло, какие то новые непривычные ощущения появились, какая-то приятная и сладкая истома стала разливаться по моему телу откуда с низу, начиная с паха и подниматься все выше и выше:. Гляжу я, значит, на брата, а в голове звенеть начало.

Так и хотелось подойти к нему, забраться под его одеяло. Я это любил делать ещё чуть ли не с пелёнок. Вот, я и решил осмелеть. В один прыжок я оказался в его кровати, он даже опомниться не успел, только проворчал:

– Чего не спишь-то, ё-моё?:

А я на этом не остановился. Откуда смелость взялась? Рукой своей, как бы нечаянно, я раз – и прикоснулся к его члену. Чувствую – стоит колом. Думаю, будь, что будет! Засунул руку ему в трусы и ухватил. Федька дёрнулся:

– Ты чего это?

Ну, соображаю, пора в открытую говорить:

– Федь, – говорю, – ты дрочил, я видел. Хочешь, я тебе сам?

– Ты не дури давай – ответил он мне, при этом его голос был не так суров и это давало мне надежду на продолжение.

А руку-то мою не убирает. Я и давай водить туда-сюда, вверх-вниз. Его член был похож на большой гриб. Толстая головка не давала натянуть кожицу и мне приходилось водить только по стволу.

Тесные трусы не давали мне развернуться, движения были скованы, а Пашка разошелся не на шутку. Сопит и ерзает, двигает задом в такт моим движениям руки. Что б было поудобнее я сел на его грудь, спиной к его лицу, откинул одеяло и стянул с него черные ситцевые трусы. Передо мной предстало все хозяйство брата. Большой член с толстой лиловой головкой подрагивал от нетерпения, а яйца в отвисшей мошонке подпрыгивали в такт моим движениям. И тут руки брата стали скользить по моей спине и подниматься все выше и выше. А потом он с силой направил мою голову к своему члену. Ты чего? – спросил я.

Давай возьми его в рот, пожалуйста:.-тихо прошептал Пашка.

Не знаю откуда во мне взялась смелость. Я потянулся губами к его члену и начал облизывать головку.

Павел запыхтел. Я начал сосать головку, больше ничего в рот ко мне не помещалось, при этом мне так хорошо-хорошо стало. Сосу, сосу, сосу Я разошёлся, прямо как паровоз: Фёдор привстал:

– Васёк, не чмокай: Мать услышит.

– Ладно, – говорю, – хорошо тебе?

– Здорово.

Это меня ещё больше подхлестнуло. Я уж порядком устал, но заставил себя ещё работать. Пашка уж тоже вспотел. Ногами стал выделывать. Выделывать – то раскинет их, то сожмёт:

Видать, от этого ему ещё лучше делалось. Чувствую, дышит он шумно, дёргаться начал, так я ртом ещё сильнее заработал. Ещё чуток, и он чуть не кричит:

– Вась, погоди: Хорош: Вынь изо рта: Да что ж ты: Ой:

Ну сами понимаете, в рот мне тут полилась сперма по научному, а по-нашенски – просто спущёнка. Тёплая такая, вязкая: Я изо рта-то его члена выдернул, так она, родимая, в рожу мне стреляет, рожей увернусь, она – в шею, в грудь, конца и края ей не видать. Пашка стонет, мне аж боязно стало:

– Паш, – шепчу, – не стони так, мать бы не услышала.

Вот ведь, кино-то какое! То он меня урезонивает, то я его. Наконец Павел отспускался, и я побежал в туалет, к умывальнику. Как глянул на себя в зеркало – вся рожа залита как сметаной словно. Аж сопли висят и не капают только по причине густоты своей. Я давай умываться изо всех сил. А вода-то холодная! Спущёнку только в клей превращает, а ни хрена не смывается, собака. Не дай бог, мать в туалет встанет:

Я – хвать мыло, давай рожу свою мылить: Помню, мыло ещё в глаза попало.

Короче – намучался я тогда. Мать, слава богу, не вышла. Отмылся вроде, возвращаюсь обратно, Павел всё так же и лежит, как лежал – без одеяла, без трусов своих семейных чёрных. Член все такой же толстый с обнаженной головкой поник и блестит. Спит, что ли? Подошёл я и лёг прямо на него. Обнял меня руками – не спит. Заговорил со мной:

– Сильно устал?

– Есть маленько, – говорю.

– Я тебя сильно напачкал?

– Есть маленько, – отвечаю.

Его сильные руки скользили по мне. Он гладил мою спину. Потом ниже и ниже. От этого по моему телу разливалось тепло. Я был как никогда счастлив и спокоен.

Мы просто лежали и молчали. Говорить было нечего да и не нужно. Все было ясно. Так прошло около часа. Пашка встал. Он почесал яйца и натянул на головку кожицу.

Он нагнулся и поднял с пола трусы, расправил их и стал просовывать свои ноги в штанины.

Надев трусы Пашка подошел к кровати, я лёг на бок, и он обнял меня сзади. Было ещё не совсем уж поздно, я посмотрел на часы, когда возвращался из коридора – без пяти час. Короче заснули.

Среди ночи где-то опять я проснулся. Видно не суждено было спать-то. Отчего проснулся? Да от Пашки, от кого же ещё? Руками сжимает меня во сне, и его член мне в задницу упирается. Наверное, Анька, его подруга, ему снится: А мне ничего, приятно. Я и давай задницей-то специально поворачивать, чтобы его стоячий член лучше почувствовать. Он, наверное, тоже проснулся, а может, и не спал давно:

– Вась, – говорит, – давай я тебя туда?

– Куда? – не понял я.

– Ну:, в попку.

Я как-то тогда не ожидал этого, не был готов. Да делать нечего.

– Давай, – говорю.

Пашка встал с кровати. В лучах света уличных фонарей я смог разглядеть его тело. Трусы были оттопырены, и его член торчал кверху и при этом подрагивал. Павел подрачивая, попросил меня встать с кровати. Я не знал. Что делать дальше. Я вообще не представлял, как это будет происходить, и что мне надо делать.

Я поднялся с кровати. Пашка присел на корточки передо мной и стал стягивать трусы. Какой он у тебя! – сказал он и погладил мне член. Павел встал и стал стягивать с себя трусы. Делал он все как-то неуклюже и волновался. Сняв трусы, он встал передо мной. Повисла тяжелая пауза. Подумав немного он развернул меня и подтолкнул к спинке кровати. Обопрись и нагнись – тихо сказал он мне. Его рука поглаживала член, а я бесприкасловно выполнял его просьбы.

Васёк, если будет чуток больно, ты потерпи. Но, только не пищи, а то что матери-то говорить будем? Ну, а если уж сил не будет, тогда скажи, я уж не стану.

Потерплю, – отвечаю, – давай.

Начал он пристраиваться. Присел чуток, старается вправить: Не тут-то было. У него у самого ещё опыта-то в этом деле не было никакого, не говоря уж про меня, пацана. Туда-сюда:, чувствую, залупа его упёрлась мне в дырочку и вползать стала.

Боль я почувствовал.

Больно, – шепчу ему.

Отстранился он, на ладонь поплевал, член смочил и – опять. Вроде, побольше залез. Ан, всё ж-таки, тяжело это было. Попка-то у меня тогда совсем маленькая была, детская, а елдёнка у него – для любой манды находка! В общем, уж и так, и сяк крутились-вертелись, а никак он, бедный, не засунет толком. И тут умишко мой мальчишеский подсказал:

– Паша, а если смазать?

– Можно, а чем?

– Кремом для лица.