Ветер в открытом окне

С двадцати пяти метровой высоты "Колеса обозрения" парк просматривался особенно хорошо. Да и не только парк. Весь старый город лежал как на ладони. Дмитриев внимательно осматривал вверенное ему хозяйство... шутка ли, больше тридцати гектаров старого соснового леса. По весне, а особенно осенью, когда все завалено сухими листьями или тополиным пухом, только и следи – любителей бросить спичку, а потом наблюдать, как огонь быстро бежит по дорожке, хватало. Вот и сегодня уже трижды пришлось посылать ребят с лопатами и граблями тушить непрошеные костры. А день только начинался и обещал быть сухим и жарким.
Случайно брошенный взгляд на ближайшие дома переключил внимание директора. В одном из окон, распахнутом настежь, он увидел девичью фигуру. Тонкий силуэт в легком халатике. Девушка стояла на подоконнике, подняв руки и, видимо, что-то поправляя чуть ли не на высоте потолка. Может быть, она снимала шторы, или, наоборот, готовилась их повесить. Легкий ветерок раздувал полы халатика и Дмитриев отлично видел стройные молодые ноги, а в какой-то момент, когда ветерок подул чуть сильнее, открылись округлые бедра, на которых белели маленькие, чуть ли не из ленточки сшитые, трусики. Девушка не особенно обращала внимание на свою открытость, и он не стал отводить глаз, а, наоборот, удобнее устроился в кабинке, повернув ее так, чтобы окно с пленительной незнакомкой оставалось в поле зрения как можно дольше.

Из глубины комнаты к девушке подошел парень. Был виден его спортивный обнаженный торс, крепкие плечи и рыжие, просто огненные кудри на большой голове. Он, вероятно, что-то говорил, девушка, может быть, отвечала – звуки не долетали до парка, заглушаемые машинами, трамваями, обычным городским шумом.

Дмитриев видел, как мужские руки обхватили ее вокруг лодыжек, потом медленно поднялись выше, к талии, парень прижался лицом к белой полоске трусиков, девушка не вырывалась, наоборот, опустила ладони на его рыжую голову и недвижно стояла на подоконнике.

Колесо завершало свой оборот, и кабинка опускалась все ниже и ниже, через мгновение деревья закрыли окно, и Дмитриев достал сигарету. Ему надо было спрыгнуть с аттракциона и идти в контору, где уже ждали дела, но он остался, решив подняться еще раз. Кивнув аттракционщику, директор по-деловому окинул взглядом стоящие рядом карусели, отметив, что пора бы уже перекрасить лодочки, сделать их ярче, да и цепочки ветшают. Но эти мысли были привычными и каждодневными, он не останавливался на них, нетерпеливо ожидая, когда колесо вновь поднимет его, и девушка покажется в открытом окне.

На этот раз он не блуждал глазами по соснам, не искал дыма и огня, сосредоточившись в одном направлении. Казалось, что колесо никогда не вращалось так медленно, как сейчас. Деревья все никак не хотели уходить вниз, заслоняя дом и раскрытое окно на верхнем этаже.

Наконец, Дмитриев оказался на нужной высоте. Однако подоконник был пуст. Скорее всего, девушка спустилась вниз, в комнату, в объятия к своему рыжему другу. Это разочаровало. Он даже ощутил легкий укол ревности, вспомнив, как рыжеволосый прижимал к своему лицу девичье тело. Хотя, какое ему до них могло быть дело?
Евгению Савельевичу этой зимой исполнилось сорок. Возраст вроде как и не критический, до пенсии еще ой-ой-ой сколько, а вот поди ж ты, по утрам стали приходить в голову грустные мысли. К тому же, поводов для них было достаточно. Как-то все в жизни не состоялось, не сложилось. Он не стал ни крутым бизнесменом, ни деловым предпринимателем, не накопил денег, да и в семейных делах не бог весть что... Правда, вот уже десять лет Дмитриев руководит небольшим парком в центре рабочего городка, но разве это карьера? Нет, подумал он в который раз, надо что-то менять. Может быть, все бросить и начать сначала? Найти вот такую, молодую и стройную, чтобы стояла у открытого окна в расстегнутом халатике, а он бы смотрел на нее и любовался.

Лирические размышления были прерваны внезапным и диким, почти животным криком. Евгений Савельевич даже не понял сначала, что произошло, потом, найдя глазами знакомое окно, ужаснулся.

Девушка, которой он только что любовался, висела в воздухе, уцепившись руками за подоконник. Она пыталась подняться, влезть в открытое окно, изо всех сил перебирая ногами, но сил у нее явно не хватало.

– А где же ее парень? Рыжый-то где? – закричал Дмитриев, как будто кто-то мог его услышать здесь, над землей.

Действительно, рыжего не было видно. Он не высовывался в окно, не обхватывал своими сильными ладонями ее рук, не пытался втащить ее в комнату.

– Да что же это такое?! – кричал Дмитриев, уже вне себя, дергаясь в кабинке, и не имея ни малейшего представления о том, что нужно делать. Надо бы позвонить, вызвать кого-нибудь... спасателей, пожарных, милицию, "скорую"... Но как позвонишь, если ближайший аппарат в конторе, на его столе, метрах в трехстах от карусели, а мобильника и не было никогда.

В доме стали открываться окна, балконы, высовывались головы соседей, все больше женские в намотанных на бигуди мокрых волосах да детские, с вытаращенными от ужаса и любопытства глазами.

Еще одна попытка подняться. Девушка, видимо, собрала все силы в этот порыв, уперлась ногами в какие-то незаметные глазу выступы на стене и снова повисла. Потом, видимо, передохнув секунду, она медленно, по миллиметру, неизвестно за что уж там цепляясь пальцами, стала подниматься.

Это продолжалось бесконечно, целую вечность. Каждый миллиметр, отвоеванный ею у стены, казалось, занимал около часа. Хотя, какое там! Все длилось секунды, потому что максимум минут через пять колесо снова опустило Дмитриева на землю. На это раз он ничего не стал говорить контролеру, даже не кивнул головой. Вероятно, он и не вспомнил, что надо бы выйти, добежать до телефона...

... Когда из-за верхушек деревьев снова стало видно распахнутое окно, он еще раз изумленно вскрикнул – у самого подоконника, сложив руки на груди, выпрямившись во весь свой могучий рост, поигрывая мышцами, стоял рыжий. Он ничего не говорил, потому что губы его не двигались и рот не открывался. Дмитриев ясно и четко видел – надменные глаза, сжатые в усмешке губы, лежащие на груди сильные руки. Он никуда не исчезал, все время был здесь, рядом, но в то же время не делал никаких попыток помочь.

Евгений опустил взгляд и вздохнул облегченно... девушка уже большей частью тела лежала на подоконнике. Видимо, самое страшное было позади.

Он не стал досматривать до конца, достал сигарету, повернул кабинку в сторону, закурил.

"Надо же, бывает такое. И как это? Что там у них было? Случайность? Но почему тогда парень ничего не делал? Странны дела твои, Господи..."

Он так весь день и проходил, не в силах освободиться от увиденного. А вечером, пошел к знакомому дому.

Он не знал, для чего это делает, что ему нужно в этом доме, что скажет, если увидит девушку или рыжего. Но подошел, остановился, задрав голову и пытаясь отыскать глазами нужное окно. Это оказалось сделать очень просто – окно так и осталось открыто. Сейчас оно было задернуто шторой – легким, почти воздушным куском белой материи. Дмитриев просчитал, что окно почти в центре дома, видимо, подъезд должен быть где-то в середине.

Он обошел дом со стороны двора. Так и есть, дом состоял из трех подъездов, и центральный выходил во двор большим пристроенным тамбуром, то ли кладовой, то ли гаражом под велосипеды или мопеды.

Он вошел. Лестница подъезда была чистой, с влажными после недавней уборки ступенями. Он поднимался по этажам, не зная, что делать дальше, когда остановится перед дверью.

Поднялся до верхней площадки. Ну, вот дверь. Скорее всего, эта. Покрашенная темно-коричневой краской, с обычным, стандартным английским замком и черной металлической ручкой.

Дмитриев остановился. "И что дальше? Что?" – спросил он сам себя, но так и не нашел ответа. Постояв минуту, нажал на кнопку звонка. Однако ничего не услышал. Нажал еще раз, потом еще – тишина. Он постучал. Сначала тихо, потом громче, еще громче. Никто не открывал, не шаркали шаги, не был слышен ничей голос. "Ну? Стучать? Или лучше уйти?". Но он не успел ответить на заданные самому себе вопросы. С лязганьем цепочки открылась соседняя дверь, и в нее высунулось старческое лицо.

– А что вам там надо? – спросила старуха. – Там никто не живет. Давно уже.

– Как не живет? – изумился Дмитриев. – Я только сегодня видел девушку. Она чуть не упала.

– Девушку? – переспросила старуха. – Сегодня? Нет. Никого там не было. И ключ у меня. Квартиру продают...

– Но там окно открыто, еще занавеска... – не успокаивался Евгений.

– Открыто? – недоверчиво прошамкала старуха. – Подождите.

Она закрыла дверь, шаги удалились, потом, через несколько мигнут, дверь открылась снова и старуха вышла на площадку, сжимая в руке нанизанный на черную веревочку желтый ключ.

– Так а вы что хотите-то?

Он не знал что ответить. В самом деле, совсем непонятно, что ему надо... Но старуха не очень и ждала ответа. Видимо, ее заинтриговали слова Евгения об открытом окне и она спешила удостовериться, что там, за дверью, все в порядке...

Замок не очень-то легко поддавался, старуха довольно долго кряхтела, дергала ручку, прижимаясь к ней своим худеньким плечом, вынимала ключ и вставляла его снова, а Евгений все стоял рядом и никак не мог представить, что же такое с ним происходит.

Как будто по странной прихоти времени он вернулся в какое-то из давно прожитых им мгновений. Именно мгновений, таких коротких, что не успеваешь ни ощутить, ни понять когда это все было. И как было. И что было дальше. Но именно было. Не снилось, ни представлялось в мечтах или фантазиях, а существовало в реальности, только в очень дальней, забытой. Вот так же какая-то старуха стояла у закрытой двери, шептала то ли молитвы, то ли проклятья не в силах справиться с запором, а он наблюдал за этим, не помогая и не мешая.

Наконец, дверь поддалась. Из полутемной прихожей пахнуло пыльным застоявшимся воздухом, в сумраке комнат различались какие-то стулья, громоздкий шкаф со смуглыми стеклами, стремянка.

Квартира была пустой, тихой и спокойной. Окна в комнате и кухне плотно задернуты тяжелыми неподвижными шторами, на полу и мебели ровным слоем сероватая пыль.