Революция

Пока не стемнело, мы ещё много разговаривали на эту тему. Пуа объяснил мне, что можно заставить женщину взять писулю в рот, и даже заставить её проглотить сгустки. Когда мы расстались, я вернулся домой.

Как раз намечался ужин. Я сел, и, собравшись с мыслями, сказал:

– Мама, а можно я сегодня буду тебя ебать?

Это заставило отца и мать замереть. Возникшей паузой я воспользовался, чтобы добавить:

– Дело в том, что вчера я слышал, как ты, папа, ебал маму.

Мать с укоризной посмотрела на отца, а он ударил меня по лицу и отправил спать без ужина.

На следующий день Пуа спросил меня, как всё прошло. Я рассказал.

– Какая несправедливость, – сказал он. – Я бы за это убил своего отца. Ведь он ебет, почему мне нельзя?

– А ты часто ебёшь свою мать? – спросил я друга.

– Да почти каждый день, – ответил он.
– А можно мне тоже? – спросил я.

– Что тоже? Поебать мою мать? – переспросил Пуа. – Нет нельзя. У тебя своя для этого есть.

– Ну, пойдем тогда посмотрим, как твоя сестра купается, – предложил я.

– Она сегодня уехала в город, – отрезал Пуа.

Вечером со мной дома никто не разговаривал. Я поел и лег спать. Как я не прислушивался, ничего не слышал. Но заснуть я не мог. Моя фантазия рисовала мне, как я ебу мать, как я трогаю её груди. Как она облизывает мою писулю, глотает сгустки своей щелью. От подобных фантазий я возбудился. Потерев писулю, я выплеснул сгустки себе на живот и размазал их.

Через некоторое время со мной стали разговаривать дома, но по ночам я не слышал ничего. Зато я не мог заснуть из-за своих фантазий. Мне приходилось спускать себе на живот. Пуа не водил меня больше смотреть на его сестру, а мне не доставлял уже удовольствие его член в моей попке.

Через месяц или полтора я, как обычно, не мог заснуть. И тут я услышал скрип пола. К моей кровати кто-то подошел. Я притворился спящим. А этот кто-то, по-видимому, проверял, сплю ли я. Потом, когда он отошел, я повернулся на бок и через крохотную щель в одеяле стал смотреть на родительскую кровать. Да! Они снова делали это! А чего я обрадовался? Мне-то нельзя... И тут я вспомнил слова Пуа, про то, что он своего отца убил бы, если бы тот не позволил ему выебать свою мать. И странная злоба возникла в моем сердце. Я тихо встал.

Родители были под одеялом и не видели, как я подошел к столу. Я взял самый большой нож и откинул одеяло с родительской кровати. Они на секунду приостановили свои движения, и я со всей силы засадил нож отцу под левую лопатку. Он вскрикнул, потом дергался в предсмертных судорогах. Когда он прекратил, я сбросил его с кровати. Его тело шмякнулось на пол, а я впервые в жизни увидел свою мать голой. Её небольшие грудки торчали вверх, а соски были оттопырены и казались острыми. Правая была испачкана кровью моего мертвого папаши. Ниже, на белом фоне её тела, в полумраке можно было рассмотреть большой куст волос, который прикрывал щель. Лицо выглядело очень испуганным, и мать постоянно спрашивала.

– Зачем? Зачем Арни?..

Я разглядывал свою мать и не отвечал. Потом я подумал, что, раз так, то можно и потрогать её. Я протянул свободную от ножа руку и стал щупать соски. Они были тверды. Я уже давно возбудился, а мать говорила, чтобы я не делал этого. Но я не слушал её. Она не препятствовала мне. Наверное, она думала, что я могу убить её, а она, даже если отнимет у меня нож, ничего мне сделать не сможет. Поэтому она покорно лежала на кровати, и лишь слёзы текли по её лицу. Я перешел к нижней части её прелестей. Мама попыталась мне помешать исследовать заросли её кустика и сжала ноги. Но я раздвинул их. Было плохо видно. Тогда я зажег свечу и стал рассматривать. Я увидел мамину щель. Она была значительно больше, чем у сестры Пуа. Она почему-то была влажной, хотя мама не плавала сейчас в реке. Я провел пальцами по краям щели. Мама вскрикнула и опять попросила меня, чтобы я прекратил. Мои пальцы покрылись вязкой жидкостью. Я понюхал и мне понравился этот запах. Когда я лизнул пальцы, то ощутил вкус своей матери. После этого мне почему-то захотелось прислониться губами к её щели и слизать всю эту влагу. Я так и сделал. Мама продолжала вскрикивать, но это были уже совсем другие крики. Теперь между просьбами о том, чтобы я прекратил, слышались стоны. А её таз шевелился навстречу моему рту.
Потом я вспомнил, что она может взять мой орган в рот. Я решил сказать об этом матери. Она отказалась. Тогда я решил пригрозить ей ножом. Я прислонил его к её горлу, и она, со слезами на глазах, стала посасывать мою писулю. Мне было очень приятно. У меня появилась дрожь в ногах. Чтобы не выплеснуть сгустки из моей писули, я выдернул её из маминого рта. Да, она покрыла мой орган слюнями. Теперь, подумал я, можно по-настоящему её ебать. Слегка успокоившись, я приставил кончик моей писули к маминой щели. Она снова стала умолять меня не делать этого. Я же толкнул, и почувствовал, как моя писуля оказалась в теплом и узком тоннеле. Мне было приятно. И тут я сразу выплеснул свои сгустки в мать.

Я уже знал, что через некоторое время моя писуля снова затвердеет. Поэтому я лег на маму, а писулю из её щели вытаскивать не стал. Мой рот находился как раз на уровне грудей мамы, и я стал их облизывать. Я слизывал с её груди кровь убитого мною отца. А мама всхлипывала и, вместе с тем, издавала звуки, говорившие о том, что её хорошо. Тоннель, в который была вставлена моя писуля, сокращался. Очень скоро я ощутил твердость своего члена. Тогда я оперся руками о мягкие мамины груди, и стал двигать тазом, вгоняя свой член в её щель. Сначала я двигался медленно, но потом, по мере нарастания возбуждения я двигал сильнее и сильнее. Несколько раз я выходил из мамы и чувствовал, что её щель уже движется навстречу мне, ожидая нового толчка. Я снова вставлял свою писулю ей в щель и продолжал своё дело. Мама постанывала, глотая слезы. А я вспотел.

Почувствовав, что сейчас я снова буду выплескивать сгустки, я вынул член из маминой щели и сел на неё ближе к голове. Я хотел, чтобы она проглотила выделения моего члена. Она покорно взяла мой член в рот и языком стала щекотать его кончик. Я выплеснул ей в рот все, что накопилось за то время, пока я её ебал.

Больше мне не хотелось её ебать. Да и вообще, какая-то тоска нашла. Как будто получил, то чего хотел, но оно не слишком обрадовало. Я оделся. Мама лежала на кровати голая, но она всё ещё не пришла в себя. Голый и мертвый отец лежал на полу в луже крови. И тут я понял что сделал. Я подошел к маме, вложил ей в руку нож и сказал:

– До свиданья мама...

Затем я вышел в ночь навстречу новому дню.

Imperior. Апрель 2002