Спасибо, мне не интересно
✕
Рассказы с описанием несовершеннолетних запрещены.
Вы можете сообщить о проблеме в конце рассказа.
Васька красный
.. водицы...
И выражение неудовлетворенного голода исчезло из его глаз.
Аксинья так и осталась наверху у Васьки, спускаясь вниз лишь затем, чтоб поесть, попить чаю и взять чего-нибудь для больного. Подруги не разговаривали с ней, ни о чем не спрашивали ее, хозяйка тоже не мешала ей ухаживать за больным и вечерами не вызывала ее к гостям. Обыкновенно Аксинья сидела в Васькиной комнате у окна и смотрела в него на крыши, покрытые снегом, на деревья, белые от инея, на дым, опаловыми облаками поднимавшийся к небу. Когда ей надоедало смотреть, она засыпала тут же на стуле, облокотясь о стол. Ночью она спала иа полу около Васькиной кровати.
Они почти не разговаривали; попросит Васька воды или еще чего-нибудь,-Аксинья принесет ему, посмотрит на него, вздохнет и отойдет к окну.
Так прошло дня четыре. Хозяйка усердно хлопотала о помещении Васьки в больницу, но места там пока не было.
И вот однажды вечером, когда Васькипа комната уже наполнилась сумраком, он, приподнявголову, спросил:
– Аксинья, ты тут, что-ли?
Она дремала, но его попрос разбудил её.
– А где же? – отозвалась она.
– Поди-ка сюда...
Она подошла к кровати и остановилась у нее, по обыкновению обвив косу вокруг – шеи и держась рукой за конец ее.
– Чего тебе?
– Возьми стул, сядь сюда... Вздохнув, она пошла к окну за стулом, принесла его к постели и села.
– Ну?
– Ничего... посиди тут...
На стене, над постелью Васьки, висели его большие серебряные часы и торопливо тикали. На улице быстро пролетел извозчик, сслышно было как взвизгнули полозья. Внизу смеялись девицы, а одна из них высоким голосом пела:
Па-алюбчла студента га-алодна-ва...
– Аксинья! – сказал Васька.
– А?
– Ты вот что... давай со мной жить!
– Живём ведь, – лениво ответила девушка.
– Нет, ты погоди... Давай как следует!..
– Давай... – согласилась она.
Он замолчал и долго лежал с закрытыми глазами.
– Вот... Уйдем отсюда и заживем.
– Куда уйдем? – спросила Аксинья.
– Куда-нибудь... Я буду с конки за увечье искать... Заплатят, по закону должны заплатить. Потом, у меня свои деньги есть, рублей шестьсот.
– Сколько? – спросила Аксинья. Рублей шестьсот.
Ишь ты! ~ сказала девушка и зевнула.
– Да... на одни эти деньги можно свое заведение открыть,... да ежели еще с конки сорвать... Поедем в Симбирск, а то и Самару... и там откроем... Первый дом в городе будет... Девок наберем самых лучших... По пяти рублей за вход брать будем.
– Говори! – усмехнулась Аксинья.
– Чего там? Так и будет...
– Как же!.. – Так говорю и будет...
– Ежели ты хочешь – обвенчаемся!
– Чего-о?! – воскликнула Аксинья, глупо хлопая глазами.
– Обвенчаемся, – с каким-то беспокойством повторил Васька.
– Мы с тобой?
– Ну да...
Аксинья громко засмеялась. Качаясь па стуле, она взялась за бока и смеялась густо, басовыми нотами, то взвизгивала, что было совершенно неестественно для псе.
– Чего ты? – спросил Васька, и опять что-то голодное явилось в его глазах. А она всё хохотала. – Чего ты? – спрашивал он ее.
Наконец кое-как сквозь смех и визг она высказалась:
– Насчет венчанья... Разве это можно? Да я и вцеркви-то три года не была... Чудак! Ить, нашел жену! Детей не ждешь ли от меня?
Мысль о детях вызвала у нее новый взрыв искреннего хохота. Васька смотрел на нее и молчал...
– Да и разве я поеду с тобой куда-нибудь? Ишь ты... тоже. Ты завезешь меня да и убьешь где-нибудь... Ведь ты мучитель известный.
– Ну, молчи уж! – тихо сказал Васька. Но она стала говорить ему о его жестокости, вспоминая разные случаи.
– Молчи! – просил он ее, а когда она не послушалась, он хрипло крикнул: – Молчи, говорю.
В этот вечер они не говорили больше. Ночью у Васьки был бред; из широкой груди его вырывался хрип, вой. Васька скрежетал зубами и размахивал в воздухе правой рукой, иногда ударяя ею себя в грудь.
Аксинья проснулась, встала на ноги у постели и долго со страхом смотрела в его лицо. Потом разбудила его.
– Что ты это? Домовой тебя душил, что ли?
– Так, привиделось!.. – слабо сказал Васька. – Дай-ка водицы.
Выпив воды, он помотал головою и объявил:
– Нет, не открою я заведения... лучше торговлей заимусь... А заведения не надо...
– Торговля... – задумчиво сказала Аксинья. – 11-дл... л. точку открыть – это хорошо.
– Пойдешь со мной, что ли? – убедительно и тихо спросил Васька.
– Да ты никак всурьез спрашиваешь? – воскликну Аксинья, отодвигаясь от кровати.
– Аксинья Семеновна! – звенящим голосом сказал Васька, приподняв голову с подушки. – Вот тебе... Н замолчал, взмахнув рукой в воздухе.
– Никуда я с тобой не пойду... – решительно мотая головой, заговорила Аксинья, не дождавшись от него слов. – Никуда!
– Захочу – пойдешь... тихо сказал Васька.
– Ни-икуда не пойду!
– Только – не хочу я так... А ежели захотел бы – пойдешь!..
– Нет уж...
– Да, чёрт! – раздраженно крикнул Васька.--Ведь вот ты со мной канителишься... шевыряешься тут... чего же?
– Это другое дело... – резонно сказала Аксинья. – А чтобы с тобой жить – нет! Боюсь я тебя... очень уж ты злодей!
– Эхма! Что ты понимаешь?! – зло воскликнул Васька. – Злодей! Дура ты... Думаешь – злодей, так и всё тут? Думаешь – легко, если злодей? Голос у него оборвался, и Васька помолчал немного, растирая грудь здоровой рукой. Потом тихо, с тоской в голосе и страхом в глазах, снова заговорил:
– Что уж вы... очень? Ну, злодей... так разве весь человек в этом? Чего у меня спрашивали?.. Пойдем, Аксинья Семеяопна!
– И не говори при это! Не пойду... – упорно стояла на своем Аксинья и подозрителыю отодвигалась от него.
Опять оборвался их разговор. В комнату смотрела луна, и от ее света Васькино лицо казалось серым. Он долго лежал молча, то открывая, то закрыиая глаза. Внизу – танцевали, пели, хохота.!
Раздался сочный хран Аксиньи; Васька глубоко вздохнул.
Прошло еще дня дна, н хо.1яика устроила Ваське место и больнице.
Приехал. ча ним больничный фургон с фельдшером и служащим. Ваську осторожно свели сверху в кухню, и там он увидел всех девиц, столпившихся у двери в комнату.
Лицо его перекосилось, однако он ничего не сказал им. Они смотрели на него сурово и серьезно, но по их глазам нельзя было бы определить, что они думают при ииде Васьки. Аксинья с хозяйкой надевали на него пальто, и все в кухне тяжело и хмуро молчали.
– Прощайте! – вдруг сказал Васька, наклонив голову и не глядя на девиц. – Про... прощайте!
Некоторые их них молча поклонились ему, но он не видел этого; а Лида спокойно сказала:
– Прощай, Василий Мироныч...
– Прощайте... да...
Фельдшер и больничный служитель взяли его под мышки и, подняв с лавки, новели к двери. Но он опять поворотился к девицам:
– Прощайте... был я... точно что... Еще два или три голоса сказали ему:
– Прощай, Василий...
– Ничего не поделаешь! – тряхнул он головой, и на лице его явилось что-то удивительно не подходившее к нему. – Прощайте! Христа ради... которые... которым...
– Увозят! Уве-езут его, маво милого... – вдруг дико завыла Аксинья, грохнувшись на лавку.
Васька дрогнул и поднял голову кверху. Глаза у него страшно заблестели; он стоял, внимательно вслушиваясь в этот вой, и дрожащими губами тихо говорил:
– Вот... дура! Вот так ду-ура!
– Идите, идите! – торопился фельдшер, хмуря брови.
– Прощай, Аксинья! Приходи н больницу-то... – громко сказал Васька. А Аксппья всё выла...
– И на-кого и-ты-это-мопя по-оки-икул!.. Девицы окружили ее и смотрели на ее лицо и ни слезы, лившиеся из глаз ее.
А Лида, наклонясь над ней, сурово утешала ей:
– Ну, чего ты, Ксюшка, ревешь-то! Ведь не умер он... Ну, иоидешь к нему... ну, вот завтра и пойди!.
И выражение неудовлетворенного голода исчезло из его глаз.
Аксинья так и осталась наверху у Васьки, спускаясь вниз лишь затем, чтоб поесть, попить чаю и взять чего-нибудь для больного. Подруги не разговаривали с ней, ни о чем не спрашивали ее, хозяйка тоже не мешала ей ухаживать за больным и вечерами не вызывала ее к гостям. Обыкновенно Аксинья сидела в Васькиной комнате у окна и смотрела в него на крыши, покрытые снегом, на деревья, белые от инея, на дым, опаловыми облаками поднимавшийся к небу. Когда ей надоедало смотреть, она засыпала тут же на стуле, облокотясь о стол. Ночью она спала иа полу около Васькиной кровати.
Они почти не разговаривали; попросит Васька воды или еще чего-нибудь,-Аксинья принесет ему, посмотрит на него, вздохнет и отойдет к окну.
Так прошло дня четыре. Хозяйка усердно хлопотала о помещении Васьки в больницу, но места там пока не было.
И вот однажды вечером, когда Васькипа комната уже наполнилась сумраком, он, приподнявголову, спросил:
– Аксинья, ты тут, что-ли?
Она дремала, но его попрос разбудил её.
– А где же? – отозвалась она.
– Поди-ка сюда...
Она подошла к кровати и остановилась у нее, по обыкновению обвив косу вокруг – шеи и держась рукой за конец ее.
– Чего тебе?
– Возьми стул, сядь сюда... Вздохнув, она пошла к окну за стулом, принесла его к постели и села.
– Ну?
– Ничего... посиди тут...
На стене, над постелью Васьки, висели его большие серебряные часы и торопливо тикали. На улице быстро пролетел извозчик, сслышно было как взвизгнули полозья. Внизу смеялись девицы, а одна из них высоким голосом пела:
Па-алюбчла студента га-алодна-ва...
– Аксинья! – сказал Васька.
– А?
– Ты вот что... давай со мной жить!
– Живём ведь, – лениво ответила девушка.
– Нет, ты погоди... Давай как следует!..
– Давай... – согласилась она.
Он замолчал и долго лежал с закрытыми глазами.
– Вот... Уйдем отсюда и заживем.
– Куда уйдем? – спросила Аксинья.
– Куда-нибудь... Я буду с конки за увечье искать... Заплатят, по закону должны заплатить. Потом, у меня свои деньги есть, рублей шестьсот.
– Сколько? – спросила Аксинья. Рублей шестьсот.
Ишь ты! ~ сказала девушка и зевнула.
– Да... на одни эти деньги можно свое заведение открыть,... да ежели еще с конки сорвать... Поедем в Симбирск, а то и Самару... и там откроем... Первый дом в городе будет... Девок наберем самых лучших... По пяти рублей за вход брать будем.
– Говори! – усмехнулась Аксинья.
– Чего там? Так и будет...
– Как же!.. – Так говорю и будет...
– Ежели ты хочешь – обвенчаемся!
– Чего-о?! – воскликнула Аксинья, глупо хлопая глазами.
– Обвенчаемся, – с каким-то беспокойством повторил Васька.
– Мы с тобой?
– Ну да...
Аксинья громко засмеялась. Качаясь па стуле, она взялась за бока и смеялась густо, басовыми нотами, то взвизгивала, что было совершенно неестественно для псе.
– Чего ты? – спросил Васька, и опять что-то голодное явилось в его глазах. А она всё хохотала. – Чего ты? – спрашивал он ее.
Наконец кое-как сквозь смех и визг она высказалась:
– Насчет венчанья... Разве это можно? Да я и вцеркви-то три года не была... Чудак! Ить, нашел жену! Детей не ждешь ли от меня?
Мысль о детях вызвала у нее новый взрыв искреннего хохота. Васька смотрел на нее и молчал...
– Да и разве я поеду с тобой куда-нибудь? Ишь ты... тоже. Ты завезешь меня да и убьешь где-нибудь... Ведь ты мучитель известный.
– Ну, молчи уж! – тихо сказал Васька. Но она стала говорить ему о его жестокости, вспоминая разные случаи.
– Молчи! – просил он ее, а когда она не послушалась, он хрипло крикнул: – Молчи, говорю.
В этот вечер они не говорили больше. Ночью у Васьки был бред; из широкой груди его вырывался хрип, вой. Васька скрежетал зубами и размахивал в воздухе правой рукой, иногда ударяя ею себя в грудь.
Аксинья проснулась, встала на ноги у постели и долго со страхом смотрела в его лицо. Потом разбудила его.
– Что ты это? Домовой тебя душил, что ли?
– Так, привиделось!.. – слабо сказал Васька. – Дай-ка водицы.
Выпив воды, он помотал головою и объявил:
– Нет, не открою я заведения... лучше торговлей заимусь... А заведения не надо...
– Торговля... – задумчиво сказала Аксинья. – 11-дл... л. точку открыть – это хорошо.
– Пойдешь со мной, что ли? – убедительно и тихо спросил Васька.
– Да ты никак всурьез спрашиваешь? – воскликну Аксинья, отодвигаясь от кровати.
– Аксинья Семеновна! – звенящим голосом сказал Васька, приподняв голову с подушки. – Вот тебе... Н замолчал, взмахнув рукой в воздухе.
– Никуда я с тобой не пойду... – решительно мотая головой, заговорила Аксинья, не дождавшись от него слов. – Никуда!
– Захочу – пойдешь... тихо сказал Васька.
– Ни-икуда не пойду!
– Только – не хочу я так... А ежели захотел бы – пойдешь!..
– Нет уж...
– Да, чёрт! – раздраженно крикнул Васька.--Ведь вот ты со мной канителишься... шевыряешься тут... чего же?
– Это другое дело... – резонно сказала Аксинья. – А чтобы с тобой жить – нет! Боюсь я тебя... очень уж ты злодей!
– Эхма! Что ты понимаешь?! – зло воскликнул Васька. – Злодей! Дура ты... Думаешь – злодей, так и всё тут? Думаешь – легко, если злодей? Голос у него оборвался, и Васька помолчал немного, растирая грудь здоровой рукой. Потом тихо, с тоской в голосе и страхом в глазах, снова заговорил:
– Что уж вы... очень? Ну, злодей... так разве весь человек в этом? Чего у меня спрашивали?.. Пойдем, Аксинья Семеяопна!
– И не говори при это! Не пойду... – упорно стояла на своем Аксинья и подозрителыю отодвигалась от него.
Опять оборвался их разговор. В комнату смотрела луна, и от ее света Васькино лицо казалось серым. Он долго лежал молча, то открывая, то закрыиая глаза. Внизу – танцевали, пели, хохота.!
Раздался сочный хран Аксиньи; Васька глубоко вздохнул.
Прошло еще дня дна, н хо.1яика устроила Ваське место и больнице.
Приехал. ча ним больничный фургон с фельдшером и служащим. Ваську осторожно свели сверху в кухню, и там он увидел всех девиц, столпившихся у двери в комнату.
Лицо его перекосилось, однако он ничего не сказал им. Они смотрели на него сурово и серьезно, но по их глазам нельзя было бы определить, что они думают при ииде Васьки. Аксинья с хозяйкой надевали на него пальто, и все в кухне тяжело и хмуро молчали.
– Прощайте! – вдруг сказал Васька, наклонив голову и не глядя на девиц. – Про... прощайте!
Некоторые их них молча поклонились ему, но он не видел этого; а Лида спокойно сказала:
– Прощай, Василий Мироныч...
– Прощайте... да...
Фельдшер и больничный служитель взяли его под мышки и, подняв с лавки, новели к двери. Но он опять поворотился к девицам:
– Прощайте... был я... точно что... Еще два или три голоса сказали ему:
– Прощай, Василий...
– Ничего не поделаешь! – тряхнул он головой, и на лице его явилось что-то удивительно не подходившее к нему. – Прощайте! Христа ради... которые... которым...
– Увозят! Уве-езут его, маво милого... – вдруг дико завыла Аксинья, грохнувшись на лавку.
Васька дрогнул и поднял голову кверху. Глаза у него страшно заблестели; он стоял, внимательно вслушиваясь в этот вой, и дрожащими губами тихо говорил:
– Вот... дура! Вот так ду-ура!
– Идите, идите! – торопился фельдшер, хмуря брови.
– Прощай, Аксинья! Приходи н больницу-то... – громко сказал Васька. А Аксппья всё выла...
– И на-кого и-ты-это-мопя по-оки-икул!.. Девицы окружили ее и смотрели на ее лицо и ни слезы, лившиеся из глаз ее.
А Лида, наклонясь над ней, сурово утешала ей:
– Ну, чего ты, Ксюшка, ревешь-то! Ведь не умер он... Ну, иоидешь к нему... ну, вот завтра и пойди!.
Содержит ли этот рассказ информацию с порнографическим описанием несовершеннолетних (до 18 лет)?
(18+) Все в порядке (18-) Нужно исправить
