Похороны бабушки

Глава 1

В течении последних пяти лет бабушка чувствовала себя все хуже и хуже. Я была на последнем курсе колледжа, когда она умерла. Это известие очень расстроило меня, и я быстро собрала вещи и отпросилась на неделю, чтобы присутствовать на похоронной церемонии.
В соответствии с обычаями, людей, умерших естественной смертью сжигают на костре, где топливом служат сандаловые дрова, а затем прах развеивают над священной рекой. А на седьмой день после смерти проводится особый ритуал воздаяния посмертный почестей усопшему. Готовится еда из риса и оставляется в особом месте, чтобы вороны и другие птицы могли беспрепятственно полакомится ею. Считается, что вороны – это наши далекие предки, и пища приготовленная для них символизирует неразрывную связь между поколениями. Если вороны долго не прилетают к еде – значит, предки за что-то рассержены на нас. И поэтому после того, как еда приготовлена, надо постараться привлечь к ней птиц. Особенно плохим знаком считается, если вороны вообще не показываются в этом месте, – то есть предки вообще отвернулись от нас.

Когда я приехала, то мне вменили в обязанность принимать гостей, которые прибыли, чтобы выразить свое соболезнование. Остановилась я в бабушкином доме, и собиралась пробыть, пока не будут выполнены все соответствующие ритуалы, потому что, только тогда похоронная церемония будет считаться законченной. Кроме меня в небольшом деревенском доме еще была куча родственников, соседей и слуг. Поскольку все происходило в деревне, и никакого газа проведено не было, то еду приходилось готовить при помощи угля и дров. Я к этому не привыкла и скоро обнаружила, что, мягко говоря, не справляюсь с ситуацией. К счастью, мои тетушки и соседки взяли все основные обязанности на себя, а мне осталось лишь помогать им.

По соседству с бабушкой жила женщина лет сорока. У нее было двое детей, а муж работал на нефтяную компанию в Персидском заливе, поэтому в деревне их семья считалась очень зажиточной. Гита (так ее звали) здорово помогла мне, она почти весь день проводила у нас дома, и возвращалась к себе только поздно вечером. Мы очень скоро подружились с ней – она даже велела мне называть ее тетушкой – вместе готовили еду для гостей, подавали им чай, мыли посуду. Гита была очень веселой и всегда отпускала какие-нибудь остроумные шутки по поводу гостей. Еще она постоянно рассказывала мне все деревенские сплетни, так что рядом с ней мне никогда не было скучно.

Через два дня мои родители уехали, пообещав вернуться к началу церемонии. Так что я осталась, как бы, за главную.

Работа на кухне всегда была очень утомительна, но в тот день я особенно выложилась. Мое платье испачкалось и насквозь промокло от пота. За возможность принять ванну, я была готова отдать все, что угодно. Однако самой большой проблемой было то, что деревенские женщины мылись в реке все вместе, и мне, девушке выросшей в городе, даже сама мысль о такой совместной помывке казалась дикой, и я всегда старалась вымыться одной. Но днем это едва ли было возможно – рядом всегда плескалось несколько кумушек, поскольку я считалась первой красавицей в семье, а, кроме того, была городской девушкой (ума не приложу, чем городская девушка в голом виде отличается от деревенской). Поэтому мне приходилось мыться уже поздно вечером. Но сейчас терпеть до темноты не было никаких сил, поэтому я спросила у Гиты, не знает ли она какого-нибудь уединенного местечка, где можно было бы спокойно помыться. Но она, просияв, и пригласила меня к себе домой, поскольку у нее есть самая настоящая ванная, как в городе. При этом Гита добавила, что предпочитает мыться вместе с другими женщина, поскольку сразу же узнаешь самые свежие деревенские новости. Я с облегчением вздохнула и с удовольствием приняла ее приглашение, мечтая о том, что скоро я приму настоящую ванну, а не буду ждать вечера, чтобы по-быстрому обтереться мочалкой в реке.
Дома мы были совершенно одни: муж Гиты, как я уже говорила, работал за границей, дети – в школе. Гита провела меня по своему дому – большому и светлому, особенно по сравнению с бабушкиным. Потом мы пошли в ванную, находившуюся рядом со спальней. В спальне была огромная кровать, застеленная красивым турецким покрывалом, японские телевизор и видеомагнитофон.

Оказавшись в ванной, я тут же открыла кран с горячей водой и вытащила из сумки, принесенные с собой мыло и полотенце. Закончив все приготовления, я стала ждать, когда Гита уйдет, чтобы раздеться. Но она, похоже, и не собиралась уходить, а стояла и болтала о том, о сем. Мне жутко хотелось сбросить с себя одежду и нырнуть в горячую ванну, и я, в конце концов, сказала без всяких обиняков:

– Большое спасибо, тетушка, а теперь можно я приму ванну, – и попыталась закрыть дверь, легонько толкнув, стоящую на пороге Гиту.

Но вдруг она схватила меня за руки:

– Милая, позволь мне вымыть тебя.

Ее слова невероятно шокировали меня, и я застыла на месте даже не зная, что ответить, а Гита продолжала, не отводя просящего взгляда.

– Миленькая моя, ты мне так нравишься. Я сделаю все, что захочешь, только разреши взглянуть на тебя голой. Я умираю, так хочу увидеть твою писечку, пожалуйста, покажи ее.

– Простите, тетушка, но оставьте меня одну, – ответила я.

– Нет, милая, я прошу тебя. Сделаю, все, что захочешь, только разреши вымыть тебя, – она опустилась на колени и стала целовать мне руки.

Я не знала что делать, со мной ничего подобного еще не случалось: взрослая женщина, стоя на коленях, целует мне руки и умоляет разрешить ей вымыть меня. И я опять посмотрела на нее – она была похожа на маленького ребенка выпрашивающего конфетку у строгой матери, вот только просьбы у Гиты были совсем даже не детские.

– Пожалуйста, сладкая моя, позволь мне увидеть тебя без одежды. Я полижу тебе писю, и попку тоже. Пожалуйста, пожалуйста.

Услышав, что она мне предлагает, я остолбенела – как, вообще, может одна женщина говорить другой столь грязные вещи. Но поскольку я не произнесла ни слова, то она, скорее всего, приняла мое молчание, как знак согласия, поскольку, не теряя времени, набросилась на меня с поцелуями, не давая возможности, высвободится из ее объятий. Присосавшись к моим губам, Гита одновременно пыталась снять с меня блузку. Наконец ей удалось расстегнуть ее и, ухватив, за рукав стащить с меня. Покончив с блузкой, она успешно сняла с меня брюки. Я осталась стоять перед ней только в лифчике и трусах. День был я сильно вспотела и чувствовала исходящий от меня запах. Моя кожа, должно быть, была соленой и довольно неприятной, но соседка не обращала на это никакого внимания, торжествуя одержанную надо мной победу.

Гита облизала буквально каждый сантиметр моего тела. Повернув меня спиной к себе, она расстегнула лифчик, сняла и бросила его в угол, а потом снова развернула. Она попросила меня сцепить руки за головой, и когда я так сделал, начала вылизывать мне подмышки. Я побрила их месяц назад, и когда ее язык коснулся отросших волосков, мне стало щекотно, а кожа покрылась мурашками. Тщательно высасывая пот из подмышек, она гладила мои грудки, украшенные маленькими розовыми сосками, а потом и вовсе сосредоточила на них все внимание. Гита попеременно сосала то одну, то другую грудь, и скоро мне стало так хорошо, как никогда раньше. Моя соседка была настоящим экспертом в этом деле, и я даже не представляла, что женщина может испытывать такое удовольствие, когда ей ласкают грудь. Где же она выучилась подобным штучкам, недоумевала я.

А когда Гита опустилась на колени, и ее пальцы вцепились в резинку моих трусов, то мне стало ясно, что соседка намеревается сдержать свое обещание. Именно этим она и занялась, как только я избавилась от своего последнего одеяния и предстала перед ней во всей красе. Ее язык вовсю трудился в моей писечке, а два пальчика терли набухшую кнопочку клитора, а затем я почувствовала, как мизинчик Гиты вонзился в мою никем доселе нетронутую попку. О, я не вынесу этого – она настоящая ведьма! Ноги у меня подкосились, и я опустилась на пол ванной. А Гита набросилась на мою щелку, словно дикий зверь на добычу. Схватив женщину за затылок, я еще крепче прижала промежностью к ее лицу. Да, я чувствовала это, да, между ног бушевал настоящий пожар, с каждой секундой становившийся все сильнее и сильнее. У меня даже дыхание перехватило. Нет-нет – этот пожар сам собой не погаснет. О-о-о-о! И: и я потеряла сознание.

Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем я пришла в себя. И едва открыв глаза, я увидела завернутую в полотенце Гиту. Она помогла мне подняться. А потом мы вместе вошли в душевую кабинку. Она открыла воду, взяла мыло и стала мыть мне спину, смывая, прочь грязь и пот. Ее волшебные руки заставили меня забыть обо всем. Потом Гита сначала намылила мне одну грудь, потом другую – от ее искуссных пальцев мои соски опять стали торчком – да, она точно знала, как завести женщину! – а потом принялась безжалостно тискать покрытые мыльной пеной сисечки. Я поняла, что еще чуть-чуть и просто умру от удовольствия. Помыв живот, она намылила мне писю, после этого велела повернуться и занялась попой. Намылив ягодицы, Гита провела мыльными пальцами по щели между ними, и один пальчик скользнул в уже знакомую ему дырочку. Ух, а его братишка очутился в писе. Ах, а где один там и два. Терзая обе моих дырочки, Гита не забывала большим пальцем тереть клитор. И скоро я опять кончила.

Она опять пустила воду, и я, зажмурившись, простояла под душем минут пять, ни о чем не думая. А когда открыла глаза, то увидела, что стоит рядом абсолютно голая. Ее груди, увенчанные сосками длиной меньше дюйма, были гораздо больше моих, но совсем не обвисли, а гордо торчали вперед. Она поднесла одну грудь к моему лицу, и я, догадавшись, что это может означать только одно, стала сосать ее словно младенец. И скоро мы уже гладила друг о друга, стоя под сильным душем. Гита опять очутилась позади меня, тиская груди, и потираясь о попу своим волосатым лобком. Затем наступила моя очередь помыть ей спину, большие упругие ягодицы, темную морщинистую дырочку между ними и мягкие волоски, росшие вокруг, конечно не так сильно, как на писе, но тоже довольно густо.