В попу за марочку

Моя фотография за восьмой выпускной класс. Четырехэтажное облупившееся здание средней школы, сирень в цвету и 35 учеников в три ряда на ступеньках. Белые фартуки, банты, косички и комсомольские значки – 16 девочек вокруг нашей классной учительницы, доброй и наивной женщины. Вон в ту пухленькую девочку с длинными белыми волосами я влюблен с шестого класса. Тогда она мне казалась самым красивым существом на свете. Синие костюмы, белые рубашки, галстуки и опять же значки с профилем Ленина – 19 мальчиков. У четверых я сосал, двое трахали меня в задницу.: Школьные годы чудесные: Видите, в верхнем ряду второй слева худенький мальчик с застенчивой улыбкой – это я. Рядом красивый пацан с русыми кудряшками и наглым взглядом – это он. Игорь Я-н. Мой первый. Мальчик, которого я сначала боялся и ненавидел и в которого затем влюбился до беспамятства. Именно этим кудрявым наглецом я был оттрахан в первый раз и именно ему я самозабвенно отдавался в течение двух лет.

И так, леди и джентльмены, мой Первый раз!

Все началось со страстного увлечения почтовыми марками. Выклянченные у родителей и сэкономленные на обедах деньги, скромные доходы от сдачи стеклотары и макулатуры незамедлительно тратились на красивые, крошечные бумажки. Собирание и многочасовое разглядывание альбомов с марками были для тринадцатилетнего пацана смыслом жизни. Если не считать онанизм и легкую атлетику. Именно в таком порядке. Дрочил я с десяти лет, спуская по два-три раза в день и считая себя абсолютным мировым чемпионом по количеству пролитой в носовые платки спермы, а в секцию легкой атлетики родители со слезами запихали меня только год назад. И еще через год, опять со слезами, запретили туда ходить после полученного на тренировке сотрясения мозга. Занятия спортом и сблизили меня с Игорем, пацаном сильным и борзым. Мы вместе выполняли парные упражнения, наматывали круги по стадиону, оголялись до трусиков в раздевалке и шли домой с матерчатыми мешками через плечо. В этих, сшитых нашими мамами, сумках мы носили кеды и треники. Жил Игорь не далеко от меня. Только он в частном деревянном доме, а я в блочной пятиэтажке.

И вот однажды Игорь обмолвился, что у его отца тоже есть альбомы с марками и сразу после шестого урока я напросился в гости смотреть сокровища. Родители Игоря, как и полагается нормальным советским людям, днем были на работе. В доме приятеля меня поразили две вещи – ковроткаческий станок и большая кровать под балдахином, настоящий альков, с витыми деревянными столбиками и тяжелыми кистями. Эту невиданную для пролетарского быта диковину отец Игоря смастерил сам. У его мамы было не менее своеобразное увлечение – она ткала ковры. Один из них, выполненный наполовину, был растянут на станке, а рядом стояла корзина с кучей разноцветных клубков. Игорь забрался на антресоли, порылся и достал завернутые в целлофановый пакет два больших, толстых альбома. Судя по слою пыли на мешке, увлечение марками для игорева отца осталось в прошлом. Расположившись под балдахином, я с трепетом переворачивал картонный страницы, исходя слюной от зависти. Игорь успел переодеться, разобрать портфель, погреметь кастрюлями на кухне, послушать радио, посмотреть в окно и сейчас явно скучал, сидя на стуле и качая ногой.

Где-то в середине второго альбома я увидел ЕГО. Серебряный квадратик с изображением японского божества. Надо сказать, что марки на японскую тематику я любил больше остальных, и из серии с многорукими лысыми богами у меня были семь штук, и как я думал все. И вот восьмая. Мои ладони вспотели. Я хотел эту марку больше всего на свете. Первая мысль была – украсть, но как воспитанный и честный мальчик я не мог так поступить с другом и принялся выклянчивать. Игорь сначала несказанно удивился мысли отдать что-то родительское, но затем повелся на мои уговоры, что альбом давно никто не смотрит, марки можно сдвинуть и отец даже не вспомнит, что у него была такая. Гоша хитро улыбнулся и начал торговаться. Цена в 20 рублей сразила меня на повал. Месяца за два я, может быть, и насобирал бы столько, но ведь это два месяца! Обещания всегда носить его сумку с кедами, дежурить за него в классе, решать ему контрольные до конца жизни впечатления на школьного товарища не произвели. Он явно наслаждался положением властителя и куражился. Теряя надежду, я отчаянно умолял:

– Игореха, я сделаю все-все-все, что ты захочешь.

– Что все?

– Ну, все, что скажешь.

– И пососешь?

– Конечно: что пососешь? – я не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Письку пососешь.

– Дурак что ли?

– Тогда давай сюда альбом, – Игорь нагло улыбался.

– Нет, подожди.

Меня терзали сомнения. Сосание члена по установившимся понятиям было самым позорным, что могло случиться с нормальным пацаном. Такие несусветные вещи делали только какие-то загадочные вафлеры. К тому же добавлялись впечатления личного опыта. Когда мне было 9 лет, мой четырнадцатилетний сосед по подъезду уговорил меня взять его член в рот, и я, черт знает почему, обхватил губами его горячую, мокрую головку и пососал. Затем, сообразив, что видимо делаю что-то нехорошее, выплюнул, и, несмотря на страстные и долгие уговоры, угрозы и убеждения соседского парня, отказался продолжать. И вот сейчас Игорь просит взять в рот эту гадость!

– Ладно, но только считая до десяти.

– Ты оборзел, что ли? Нет, отсосешь с проглотом.

Ни за что! Я уже был готов распрощаться с мыслью о серебристой марочке, но у Игоря в трусах видимо задымилось:

– Тогда в жопу давай.

Такой вариант товарообмена меня устраивал больше. Жопа – не рот, не противно. Пусть сует, если так хочется. Помявшись, я согласился:

– Только малофью туда не спускай.

– Ладно, обещаю.

Леди и джентльмены, дальнейшее нужно описывать в картинах.

Картина первая "Пионера ебут в попу".

Я встал и, краснея, спросил:

– А как?

– Что маленький, что ли? Снимай штаны и вставай раком. Иди сюда к столу.

Я расстегнул синие школьные брюки, спустил их до колен, затем стыдливо отвернулся и приспустил трусики. Когда я наклонился, металлические пуговицы форменного пиджака лязгнули о крышку стола, и в лакированной полировке отразились короткая челочка, пионерский галстук и мое напряженное личико. Игорь, пристроившись сзади, сразу начал всовывать член. Он пыхтел, сопел, давил, переминался, растягивал попку руками, но никак не мог пробить броню испуганно сжавшейся дырочки.

– Подожди, я сейчас, – с болтающимися на коленях трекушками он выбежал из комнаты, а я остался стоять, рассматривая в окно проезжающие машины и прислушиваясь к непривычным ощущениям от холодящего попку и яички воздуха.

Леди и джентльмены, оцените прелесть этого живописного полотна. Юный пионер со спущенными до колен штанишками, стоит, выпятив белую, сахарную попочку с нежной розочкой ануса, и ждет, когда школьный товарищ выебет его. 80-е годы ХХ века, холст, масло.

Игорь вернулся с куском мыла в руке. Обильно смазав мне дырочку, он снова ткнулся членом: и сразу же провалился по самые яйца. Мамочка моя! От внезапной боли я дернулся, но стол спереди и мальчишка сзади не дали рыбке сорваться с крючка. Я ойкал и поскуливал, а друг, тесно обхватив меня руками, ебал мою попку со скоростью заводного кролика. Едва болезненные ощущения растаяли, и по телу поползли пугающе приятные волны неизведанного наслаждения, как Игорь уже кончил. Совокупление пионеров заняло от силы минуты две. Хотя коварный друг обманул и наспускал-таки в попу, мне, потрясенному новыми впечатлениями, это было уже безразлично. Я выпрямился, прикрывая рукой стоящий писюн, и не знал, что делать дальше. Мыло в заднице неприятно щипалось. В ванной, обмывшись, робко потрогав дырочку и не найдя никаких изменений, я облегченно вздохнул. Ну вот, делов-то. Привел себя в порядок, поправил безупречный узел красного галстука и вернулся в комнату за обещанной наградой. Там меня ждал сюрприз.

Картина вторая "Пионер сосет хуй".

Игорь со спущенными штанами сидел на столе и теребил свой опять вставший член:

– Славян, пососи у меня.

– Я же сказал нет. Давай марку, мне домой пора.

– Пососи, тогда и отдам.

Я задохнулся от возмущения:

– Ты же обещал. Это не честно!

– Ну и что.

Сволочь, однозначно сволочь.

Поняв, что уговаривать бессмысленно, а отступать уже глупо, я опустился на корточки и нерешительно замер. Длинный членчик с блестящей головкой слегка загибался вверх и подрагивал. Игорь, затаив дыхание, во все глаза смотрел, что будет дальше. Вздохнув, я раскрыл пошире рот и обхватил губами красную головку. Несмотря на попытки школьного товарища пропихнуть член поглубже, я вырывался и сосал только головку, скользя по ней языком. Не испытывающему никаких особенных эмоций, мне было не понятно от чего Игорь так дергается, вертится, стонет и вскрикивает. Сначала я даже подумал, что ему больно, но, увидев блаженную улыбку и прикрытые от удовольствия глаза, успокоился. Неужели это так приятно? Скулы начали болеть и чтобы поскорее избавиться от предмета во рту, я стал быстрее и сильнее обсасывать языком и губами залупу друга, не задумываясь о последствиях. А они наступили.

Картина третья "Пионер с полным ртом спермы".

В рот вдруг ударила струя вязкой жидкости и, растекаясь по языку, заполнила рот терпким, горьковатым вкусом. "Ой мамочка, он же спустил мне в рот", – мелькнуло в голове, и тут же вторая струя выстрелила по небу, затем еще и еще. Я в возмущении вскочил на ноги. Со вздрагивающего члена Игоря свисала длинная, блестящая паутина семени, а я как дурак стоял с полным ртом малофьи и не знал, что с ней делать. Выплюнуть прямо на пол было как-то неловко. "Надо бежать в ванную", – успел еще подумать и тут случилось невозможное. От волнения непроизвольно я все проглотил! Какая гадость! Не знаю, как меня не вырвало со всеми внутренностями. На кухне, схватив чайник, я влил в себя два стакана воды, пытаясь заглушить рвотные позывы и смыть этот отвратительный вкус во рту.

По возвращении в комнату на столе лежала марка, а Игорь смотрел виноватыми глазами:

– Извини, Славян. Нечаянно. Так получилось.

Ничего не ответив, я взял серебряный квадратик и вышел. Не знаю уж от чего, но всю дорогу обратно в голове отбивал дробь пионерский марш:

Ты уже ни мальчик, юный барабанщик

Юный барабанщик на посту.