Война и мир. Часть 1

Как Лев Толстой перед сношеньем
Хуй вытирает бородой,
Вот этим маленьким вступленьем
Начну рассказ нескромный свой.
I
Зима была ебать какая...
Кричали царские гонцы,
Что, мол, дворяне из Валдая
Пообморозили концы.
Конечно, о таком морозе
Пиздеть сподручней в блядской прозе,
Но я хочу в стихах сказать – как выйдешь во поле поссать,
Так примерзает хуй к одёже,
Не оторвать, ебёна мать,
А брызги, падая, звенять...
Нет, летом ссать куда надёже.
В ту зиму только тот тащился,
Кто по утрам в постель мочился.
II
В один из дней мороз крепчал...
Мороз... А ну его к хуям!
В тот день в Москву гусар въезжал – поручик Ржевский – зверский хам.
Гусак высокого полёта
Не мог он суток без залёта,
И постоянно на Кавказ
Его ссылал царь-пидорас.
Но Ржевский – падла – болт могучий
На царску службу забивал.
Что делал? Да хуи валял!
И водку пил, верблюд ебучий.
Да, посильней, видать, царизма
Талант большого похуизма.
III
И вот, съебавшися с Кавказа,
Припиздил Ржевский в стольный град.
И хоть бы хуй ему, зараза!
И до пизды ему всё, гад!
Навстречу, бля, кузен Болконский
С женой своей – пиздою конской.
"Здорово, чмо! Хуй тебе в рот!"
"Мон шер ами, привет, майн готт!
Пойдём со мною друг бесценный
К Ростовым. Граф Ростов-амбал
На всю Москву устроил бал.
А ты, бля, хуй с горы – военный,
Ну, а военные всегда
Там, где есть бабы – господа.
IV
Хуяк! И принято решенье – друзья отправились на бал.
И Ржевский скорого сношенья
Уже симптомы ощущал.
А на балу народа – тьмища.
Какие мерзкие еблища:
Графини – сучки, проститутки;
Князья – ебучие ублюдки – все собралися на халяву,
И все, как свиньи, обожрались,
Все обрыгались, обосрались.
Кормил Ростов гостей на славу.
Мазурку заиграли в ложе
И заплясали эти рожи.
V
Лакеи пьяные в перчатках
Мадамов тискают в углах,
Поэт народный – Пушкин Сашка
Расплылся в собственных соплях.
А вон и Дельвиг – хуй с очками
И гувернантами-качками,
И охуевший от поносов – михал Василич Ломоносов.
Пердели, суки, прямо в ухо,
Когда плясали, ну и бал!
Ужимками всех заебал
Заезжий пидор – Пьер Безухов.
А Ржевский захотел в парашу,
И тут увидел он Наташу...
VI
Наташа – божие творенье,
Чтобы ебать уже готова.
Прошу пардон и извиненья,
Пока о ебле ни пол-слова.
Семнадцать лет! Глаза большие – пиздец, огромные какие!
Какие губки, зубки, щёчки
И ушек розовые мочки.
А талия у ней какая,
А жопа – это не сказать!
Это, брат, надо осязать,
Рукой по ней передвигая.
На что не глянешь – всё не мелко,
Но главное, что девка – целка.
VII
"Ну, заебись, – подумал Ржевский,
Забыв, что сильно срать хотел.
Пиздык! К Наташе оробевшей
Хуярит он сквозь тучу тел.
В вопросах блядства Ржевский – сноб!
Кого уже только не ёб – графинь, княгинь, простых крестьянок.
И извращенок-лисбиянок.
А, если с жару, если с пылу,
От удовольствия сопя,
Он выеб сельского попа
И генеральскую кобылу.
А хуем целку поломать – да как два пальца обоссать!
VIII
Мужской напор пол любит слабый – так Ржевский издавна считал.
"Мадам! А я бы вам... А я бы!" – и из рейтузов хуй достал.
Наташа член как увидала – в глубокий обморок упала.
И у поручика – регресс,
Какая ебля, если стресс.
Урок вам – будущие хамы:
Чтоб в затрудненье не попасть,
Не смей при людях хуем трясть!
На Ржевского косились дамы – раз с голым членом среди залы.
Всё ясно – озабочен малый!
IX
На Ржевского все, как на рыжего:
"Вы, сударь, – хам! Вы – распиздяй!"
Ростов, за дочь свою обиженный,
Сказал: "Мудило, уезжай!"
Заправив болт в рейтузы снова,
Взял Ржевский на прощанье слово:
"Я всех вас видел на хую!
Я всё сказал! Пардон, адью!"
Сей миг оставим сцену эту,
Надев тулуп свой из овечки,
Поручик, стоя на крылечке,
Кричит: "Карету мне, карету!"
Домой приехал, ох, невесел
И деньщику пизды отвесил!"
X
Всю ночь ему Наташа снилась...
А когда утром пробудился
Одна лишь мысль в мозгах носилась:
"Блядь буду, кажется, влюбился!
Ведь не ебал ещё ни разу,
А как уже люблю заразу!" – подумал Ржевский, яйца тря.
"Эх, пропадать, так не зазря!
Уж, раз такое положение,
Любовь такая, хоть усраться,
Придётся, видно, извиняться
И делать, на хуй, предложение.
А как женюсь, я вам скажу,
Вот тут я ей и засажу!"
XI
"Лука, деньщик! Давай-ка шубу
И запрягай коней скорей!
Да шевелись, а то, блядь, в зубы
Получишь, ёбаный еврей!"
За то Лука был часто бит,
Что Ржевский был – антисемит.
Он не любил жидов, цыган,
Хохлов, китайцев и армян – от них бывает только вред.
Ещё он негров не любил
И Пушкину ебло набил.
Что делать, Ржевский был – скин-хэд.
И вечно с битым был еблищем
Деньщик его – Лука Мудищев.
XII
Лука Мудищев – жид до гроба.
О нём сказать не примену
И подчеркнуть хочу особо
Интимной жизни сторону:
Природой одарён был щедро – имел он хуй длиной пол-метра.
И ни одна, простите, блядь,
Луке не рисковала дать,
Предпочитая удаляться.
А он был чист и непорочен,
Но сексуально озабочен.
Ну, хватит над Лукой смеяться,
Он – генетический урод.
Здесь непричём его народ.
XIII
К Болконскому примчал поручик,
В дороге прикупив цветы.
"Эй, князь, пора вставать, голубчик,
Поехали со мной в сваты!"
"К кому?" – "К Ростову графу.
Я дочь его – Натаху
Решил сосватать за себя,
Чтоб охуеть потом, ебя!
А ты сейчас в большом почёте,
Был сватом у государя.
Тебя ж там не прогонят зря"
"Ростов же нынче на охоте", – князь вспомнил, натянув штаны.
И в лес рванули дружбаны.
XIV
А граф Ростов, вьебенив чарку,
С утра всегда он был таков,
На кухне выебав кухарку,
Затеял травлю на волков.
Волков травить – не хуй сосать!
Тут надо что-то понимать.
Собак граф не кормил три дня – охота – это не хуйня!
Собрались быстро домочадцы:
Сынок, Наташа и супруга,
А вместе с ней её подруга.
И вот уже по лесу мчатся...
За ними лай стоит и гам,
Видать, пиздец пришёл волкам.
XV
Зимой в лесу совсем хуёво.
Мороз ебучий – это раз,
Грибов и ягод нету, к слову,
И снег по яйца, пидорас.
Собаки сгинули в снегу...
Гав-гав и больше ни гу-гу.
Волков не видно ни хера – заёб прошёл – домой пора.
Зимой в лесу темнеет сразу,
Быстрей, чем болт у вас встаёт.
Вдруг солнце на хуй уебёт
И, блядь, ищи его, заразу.
И для сравненья: в этом мраке
Темнее, чем у негра в сраке.
XVI
Наташа плачет – страшно стало,
А граф и сам, блядь, перессал,
Закутал в шарф своё ебало,
Ну, думает, пиздец настал.
Тут Петя – сын его – корнет
Заметил вдруг какой-то свет.
Среди деревьев что-то светит.
Наверно, волк, – подумал Петя.
Сынок по папе был – мудак,
В штаны от страха наложил,
А там в лесной избушке жил
Старик-сувровец – чудак.
Уже седой, но полон сил,
Лесничий день и ночь дрочил.
XVII
В тот вечер, запалив лучину,
Отпиздив колом свою лайку,
Решивши разогнать кручину
Достал хрыч старый балалайку.
И начал что-то петь про клитор,
Он был народный композитор
Вдруг – страшный стук, ломают двери.
Неужто охуели звери?
Мелькнула мысль у патриота.
А то охотники мои,
Замёрзли, падлы, как хуи,
Погреться была им охота.
Все влезли в избу к старичку,
Чтоб наебениться чайку.
XVIII
Согрелись быстро эти гости,
Тут граф заметил балалайку.
"А не размять ли нынче кости,
А ну, хрен старый, поиграй-ка".
Какая музыка была – графиня кипятком ссала.
Наташа тут пошла плясать,
Да ловко как, ёб её мать.
Вот, блядь, талант, так уж талант.
А юбка как взлетает
На ножки взгляд бросает
Наш охуевший музыкант.
Вдруг двери с треском растворились – болконский с Ржевским объявились.
Продожение следует...