Это было давно

.. под резинкой... без резинки...

Она тем временем довольно сноровисто стянула шорты и забралась под резинку плавок. Эта умелость неприятна, вызывает смутные подозрения – хотя какое бы казалось его дело? Но не спросишь же, не поинтересуешься, да и вообще, зачем портить прелесть мгновения? И парень подхватывает девушку под попку, чудесную упруго-округлую попку, поднимает и делает два шага к кровати – общажной койки с ватным матрасом на проволочной сетке.

В этой комнате под сетку подложены доски – девушки любят спать прямо, не в мешках прогинающихся чуть ли не до пола сеток. Сейчас это очень удобно – можно сесть, не падая на спину. Маленькие (по мнению девушки) но вполне выпирающие на тонкой фигуре грудки оказываются перед лицом парня, и он утыкается носом в ложбинку между ними и тихо целует нежную кожу, постепенно перемещаясь в сторону.
Под кожей, совсем рядом, колотится сердце, и чем ближе губы к соску, тем отчаяннее оно колотится. Когда в губах, на языке оказывается остренький сосок, девушка судорожно вздыхает, прижимая его голову. Парень втягивает грудь глубже, облизывая весь кружок возле соска, а руки его мягко, но сильно гладят сгибы её ног с полуспущенными трусиками, тянут к себе, ближе, теснее.

Девушка постанывает, запрокидывает голову и руки парня перемещаются выше, к плечам и лопаткам, а губы целуют шею и ямочку между ключиц. Девушка двигает бёдрами, ткань трётся по ткани, одежда – проклятие ей, мешающей и сковывающей...

Чтобы снять последние лоскутки, приходится расплестись и выпрямить ноги, делать этого не хочется, и молодые люди идут на полумеры – девушка ложится на откинувшегося назад (благо там ещё одна койка, стоящая вплотную, что даёт нескончаемую тему шуток насчёт ориентации девушек) парня и в такой горизонтальной позиции трусики можно сдвинуть на бёдра, потом на колени, а потом и вовсе стряхнуть куда-то, неважно куда.

Теперь девушка совершенно обнажена, из искусственных предметов на ней остались только серьги, неудобные висюльки в виде полуколец, и она снимает последнюю деталь, поднявшись и усевшись на парня совсем как надо – если бы не до сих пор не снятые его плавки. Парень кажется слишком занятым её грудью и талией, и она сама, откинув серьги в направлении тумбочки, стягивает последнюю тряпку. Всё происходит молча, слова не нужны, слова лишние и вредные здесь и сейчас – и оба чувствуют это и благодарны друг другу за это чувствование. Только взгляды, прикосновения, вздохи и стук сердец – или это стук расшатанной кровати?

Освобождённый член как на пружинах устремляется в потолок, девушка отбрасывает плавки и осторожно берётся за него. Она знает, что делать с этой штукой, у неё есть некоторый опыт – но пока она колеблется, проявлять его или нет, парень тянет её к себе, буквально двигая вдоль своих ног, и она наезжает на столбик своей мягкой и влажной, да нет, мокрой уже, щелью и со стоном трётся об него, поверхностно, без проникновения, как (слухи не всегда врут) трутся они иногда друг об друга с сокоешницей Маринкой.

Но тело, на котором она сидит, совсем не маринкино, и она не раз представляла себе, как усядется именно на него, на этого парня (справедливости ради отметим, что кроме него место в её пододеяльных грёзах находилось ещё для нескольких парней с потока и из общаги, и только для Юрки, который домогался её без юношеской неуклюжести остальных и таки однажды по пьянке добился-таки минета, чем окончательно от себя и отвратил, не нашлось, почему и обломался сей опытный ловелас). А парень очень хочет продолжения, но не знает, как это сделать – то есть теоретического багажа у него вдоволь (в том числе и от того самого Юрки, который не прочь быть наставником молодых), но в багаже отсутствует важный момент – как, собственно, быть с девственницами.
Он двигает девушку чуть выше, на самый кончик члена, чувствуя влажность и идущее из глубины тепло, и понимая, что это ОНО, то самое, но как туда идти, чтобы не сделать больно и не испортить весь кайф – не знает. И девушка не знает, трётся по поверхности, резкими движениями бёдер предотвращая попытки проникнуть глубже – больно же, и страшно, хотя и хочется, да и сомнения ещё есть – а строит ли, а может, не надо? И тогда парень подключает руки – указательный палец его, аккуратно раздвинув странно тёмные (он привык, что у девушки светлые волосы, хотя и знает в принципе, что её природный цвет – тёмно-русый) завитки, погружается во влажные складки.

Девушка, и без того уже возбуждённая донельзя, стонет в голос, ложится на парня и вцепляется неожиданно сильными руками. Но палец уже на месте, и частыми движениями гладит явственно прощупывающийся между нижних губ бугорок. Девушка дрожит. Девушка стонет. Молчание нарушается её тихим "Ой", ещё раз, потом "ой, я сейчас умру".

Парень дотягивается губами до её плеча, потом вдоль шеи до уха. Всё её тело покрывается мурашками, стоны превращаются в короткие вскрики. Каким-то чутьём угадав, что это тот самый момент, парень второй рукой резко нажимает ей на поясницу, двигая навстречу бёдрами – и чувствует, как замерший у входа член плавно входит внутрь, в жаркую, тугую глубину.

Девушка дёргается, но момент выбран верно, она тоже не может и не хочет останавливаться, и уже сама двигается на члене, не понимая, вскрикивает она от боли или от наслаждения. Парень вытаскивает руку, прижимает девушку к себе обеими руками, целует её мокрое от пота тело. Комната куда-то плывёт и растворяется, уличный шум пропал ещё раньше, есть только она, горячая и мокрая, стонущая и извивающаяся. И они содрогаются уже вместе, сцепившись и слившись в единое "животное с двумя спинами", как говорил циник Шекспир...

Потом опьянение потихоньку сползло, вновь стали слышны шарканье лопат и гул троллейбусов, голоса и подошвы в коридоре... Жизнь шла своим чередом, и только для этих двоих она стала другой – ещё более захватывающей и интересной, и тем прикольнее, что никто ещё об этом не знает...

Кроме Маринки, которая пришла в самый разгар веселья, не смогла открыть дверь, по доносящимся звукам мгновенно сообразила, что происходит, и обиженная ушла "пережидать землетрясение" – устоявшийся термин общажного новояза для такой вот вынужденной эмиграции из собственной комнаты. Но о том, где, с кем и как пережидала землетрясение Маринка, здесь я рассказывать не буду, скажу лишь, что когда она вернулась, от обиды её не осталось и следа, и всю ночь девушки о чём-то болтали – и не только болтали. Но уж при этом-то меня точно не было и быть не могло.

Макс К-113, 1988-200