Поход в театр

Увидев свечку на столе, зажег ее.

Я внесла подносик, на котором стоял изящный фарфоровый кофейник и опять одна чашка. Это надо было прекращать.

"Принеси еще чашку и бокал!"

"Нет. Я сегодня наказанная, я не должна пить с тобой ".

"Если ты наказанная, то я буду решать, что ты должна, а что нет", – сказал ты с улыбкой.

Я заколебалась было, но, видимо, решив, что это справедливо, молча ушла на кухню и вернулась с еще одним бокалом и второй чашечкой кофейного сервиза. Поставив посуду на стол, я зажгла еще несколько свечей, разбросанных по комнате и погасила свет.

Потом я не села в кресло, а опустилась рядом с тобой на колени. Широкий низ платья не мешал этому, но зрелище было странное.

Возбуждающее, чарующее и странное. Я стояла на коленях, опустив глаза и всем своим видом показывая, что я жду... наказания?
Вдруг все происходящее тебе показалось каким-то нереальным, то ли детским, то ли просто глупым, ты улыбнулся и какое-то время боролся с собой, чтобы не рассмеяться. Но... мои груди так призывно смотрели на тебя из выреза, что ты очень быстро вернулся в то состояние ожидания и возбуждения, которое владело тбой вот уже полвечера. Ты налил мне полный бокал вина и сказал...

"Пей!"

Я взяла бокал двумя руками и как послушная девочка выпила, не спеша, маленькими глотками, но до дна. От вина над губой остались маленькие красные "усики". Ты поднял мое лицо и наклонившись – я стояла совсем рядом – поцеловал, слизнув остатки вина с моих губ. Я как бы очнулась от своей покорности, опять в глазах заиграли озорные искорки, и уже глядя прямо тебе в глаза, спросила...

"Ты придумал мне наказание?"

Ты задохнулся, и даже вцепился в подлокотник кресла – внезапно закружилась голова. Медленно, шепотом, выдавливая из себя слова, ты произнес...

"Я... хочу... тебя... изнасиловать..."

Мои глаза немного потемнели, в них проявился не то испуг, не то вопрос, но я тут же подавила все эти эмоции и улыбнулась, выражая покорность твоему решению. Ты тут же спохватился...

"Нет, нет. Ты не думай, я не буду груб, или, там, бить тебя, но я хочу почувствовать, что ты моя, совсем моя, что я владею тобой, что я взял тебя, даже если ты не хочешь..." – ты уже нес какую-то чушь, задыхаясь и боясь, что я тебя не пойму, пойму не так или сочту извращенцем, или... Странно. Игра как бы отошла на второй план, забылась, все стало совершенно настоящим – и желание – совершенно похотливое и неприличное желание, и нежность, и чувство вины, и восторг, и любовь, все обострилось – это и была Жизнь, в отличие от обыденных будней, которые были лишь жалким подобием игры...

"Да, да. Я понимаю, ты не волнуйся, я понимаю. Я согласна" – я улыбалась тебе нежно, покорно и мудро...

Звук моего голоса отрезвил тебя. "Бред!" – подумал ты. Замотал головой.

"Ой, что это со мной. Забудь. Бред какой-то, ты что..."

"Нет, нет. Не бред. Я хочу. Ты хочешь – а значит, и я хочу. И это будет мне наказание, и ты забудешь про театр..."

"Нет..."

"Да..."

Мы препирались еще какое-то время, сначала всерьез и горячо, потом с нежными улыбками, желая доставить друг другу удовольствие, потом... Потом, по мере того, как ты давал себя уговорить, в тебе нарастало желание, похоть, в твоих глазах проявлялась сталь, и ты с удовольствием видел покорность в моих глазах... Ты уже ощущал, как расстегнешь мое платье и доберешься до этих дразнящих грудей, задерешь юбку, снимешь трусики – я буду лежать в совершенно неприличном виде, открыв твоему взору вход в глубину своего влагалища между раздвинутыми ляжками, как ты... Ты облизнулся и допил свой бокал.
Потом ты наполнил оба бокала, и я также медленно и покорно выпила еще. Ты уже не так нежно, даже грубовато, притянул меня к себе и поцеловал. Страстно, сильно засасывая губы, заявляя свои абсолютные права. Потом еще и еще, насилуя меня уже в поцелуе. Я была покорна и податлива.

Ты встал, поднял меня, продолжая целовать. Теперь ты, уже не стесняясь, мял мои груди, теребил попку, прижимал к себе и отстранялся, просовывая руку между моих ног. Развернул к себе спиной, прижал попкой к напрягшемуся члену и не расстегивая платья просунул пальцы в корсет. Моя грудь всегда сводила тебя с ума... Я покорно изгибалась, наклонялась, раздвигала ноги и подставляла губы. И хотя ты все более распалялся, и иногда довольно больно хватал мою грудь или ляжку, но я улыбалась счастливой улыбкой, то ли считая это справедливым наказанием, то ли удовольствием. Ты уже тяжело дышал и поэтому остановился, помотав головой, и весело посмотрел на меня. Я, опустив глаза, нарисовала улыбку и покорность на лице.

Ты сел в кресло, приказал мне налить кофе – и себе тоже – и усадил потом на колени. Кофе был горячий, и, боясь меня ошпарить, ты прекратил свои приставания, мы пили кофе и щебетали – ты все просил прощения за свою неслыханную наглость, а я доказывала, что я плохая девочка, и лишь благодаря твоей нежности и мягкости я так легко отделалась, и это совсем не наказание, а удовольствие. Ты стал гладить мою ногу, и я тут же задрала платье, чтобы тебе было удобнее гладить мою ногу – да и вид так был приятнее. Но тут ты решил проявить строгость – в конце-концов у нас изнасилование! – и шлепнул меня по руке, строго сказав, что ты сам сделаешь все, что захочешь и когда захочешь. Я несколько съежилась, опустила глаза и покорно сидела, пока ты гладил мою ногу. Шелк платья приятно скользил по чулку, но еще приятнее было нащупывать подвязки и голое тело выше чулка. Потом ты приказал мне немного наклониться и оттянуть край платья и корсета... Это удалось не очень, но уже можно было заглянуть туда, где в глубине терялась ложбинка между грудями, оттуда тянуло теплом и завораживающей бархатной темнотой...

Голова слегка кружилась – теперь уже и от выпитого вина, кофе кончился.

"Теперь я тебя положу на кровать. Можно я тебя привяжу?"

Я мельком взглянула на тебя, тут же снова опустив глаза.

"Да, конечно. Ты можешь делать все, что захочешь..."

Мы встали, ты взял меня за руку и повел в спальню. Там ты опять обнял меня и еще несколько минут целовал, уже нежно поглаживая спину и попку. Потом отстранился, посмотрел на меня и приказал...

"Накрась губы!"

Ту помаду, которую я так тщательно наносила час назад, ты уже съел. Я опять подкрасилась, наверное, еще более вызывающе, чем прежде.

"Мне нужна лента. Широкая капроновая лента!"

Лента у меня "случайно" оказалась. "Случайно" она оказалась очень в тон мрему платью. Ты взял ленту, разрезал ее на четыре части. Потом уложил меня на кровать. Привязал одну полоску ленты к ножке кровати в изголовье, ты взял мою руку, закинул вверх, к изголовью, и привязал к ленте. Так, не очень... Я могла, конечно, легко выпутаться при желании, но такого желания у меня не было. Ты постарался изобразить на ленте достаточно причудливый бант, он получился большим, но несколько кривоватым.

Потом ты также привязал вторую руку, потом ноги. Это заняло определенное время, но к концу ты уже научился весьма неплохо завязывать красивые банты. Оценив, что получилось, ты все-таки вернулся к первой ленте и перевязал ее. Перед тобой лежала женщина, привязанная к кровати, с широко разведенными руками и ногами. Моя грудь вздымалась при дыхании, губы блестели в неярком свете пары ламп.

"Тебе удобно?"

"Да", – я взглянула на тебя и улыбнулась, но тут же опять отвела глаза.

"А мне, наверное, будет не совсем", – сказал ты, задумчиво глядя на меня. Ты уже представлял, что именно тебе будет неудобно. Ты взял продолговатую подушку и стал подсовывать под меня.

"Подними зад!" – ты старался быть грубым – по крайней мере, когда вспоминал об этом. Подсунул подушку мне под попку, но она была слишком мягкой, практически возвышения не получилось. Ты подумал. Сходил в зал и принес несколько толстых книг большого формата, какие-то словари и энциклопедии. Раз уж моя женщина такая интеллектуалка, мы используем именно это, подумал ты с ехидной усмешкой. Я тут же подняла попку, и ты подложил под меня четыре книжки, сдвинув подушку под спину. Мой вид возбудил тебя до крайности. Надо было успокаиваться, до развязки еще далеко. Ты сходил за вином и бокалами, выпил залпом почти полный, потом спросил...

"Хочешь вина?"

Я взглянула на тебя и виновато улыбнулась – вина я хотела, но выпить уже не могла. Ты налил мне в бокал, потом присел рядом и, приподняв, насколько получилось, мою голову, стал осторожно поить меня из бокала. В конце концов, струйка все равно убежала, сбежала с уголка губы на шею, и на подушку. Мне было щекотно, я засмеялась и толкнула твою руку – вино еще больше пролилось, на подбородок, на шею, на грудь. Улыбнувшись, ты поставил бокал, и сев рядом на кровать, стал осторожно меня целовать и слизывать капли вина. С шеи, с плеча... Осторожно поцеловал ее губы, чтобы не съесть помаду второй раз... И потихоньку ты добрался до моей груди. Целуя грудки, ты осторожно расстегнул молнию, спрятанную за тремя пуговками – но грудь не открылась, дальше был корсет. Впрочем, ты быстро нашел молнию, которая шла до середины живота – именно в этом был секрет простого и легкого одевания – крючки и шнурочки потребовали бы уйму времени и армию помощников. Лиф корсета был бархатный, удивительно приятный на ощупь, что, конечно, усиливалось приятностью того, что этот лиф поддерживал. Ткань на животе была совсем непонятная, скорее шелк, но тоже бархатистый. Снимать это не хотелось, хотелось гладить и гладить. Но все-таки ты, наконец, расстегнул молнию, раздвинул половинки скорлупки – и не удержался. Тут же впился поцелуем в сосок. Мял вторую грудку, целовал и ее, целовал все, постепенно становясь безумным. .. Ты очнулся, отошел, налил еще вина и стал медленно пить, глядя на меня.

"Дорогая", – голос оказался хриплым, – "спасибо тебе. Я так хочу тебя... Тебе удобно?"

"Да", – я улыбалась.

Поставив бокал, ты сел у моих ног и медленно поднял платье до пояса. Сначала ты насладился видом моих ног в черных матовых чулках, потом подвязки и матовая полоска кожи, потом трусики и кружевной низ корсета. Конечно, тебя как магнитом притянул вид моих широко расставленных ног. Треугольник трусиков был темно-прозрачным, плотно облегал мои набухшие половые губы, не столько что-то скрывая, сколько дразня.