После смерти

Иван Степанович тщательно проверил содержимое каждого холодильника, затем закрыл их всех, постоял минуту и полюбовался всей своей проделанной работой, сверил перед уходом показания термодатчиков, прогремел ключами в замочной скважине и ушёл к себе в комнатку, чтоб и дальше продолжать охранять сны и покой умерших, ведь он сторож в морге, а это как-никак обязывает его ко многому.
Любовь к смерти всегда влекла его к себе. Ему нравилось находиться одному среди покойников, нравилось вдыхать трупный запах разложения и подолгу смотреть им в глаза, в глаза, в которых не было больше былой тяги к жизни, они только лишь застывали с непонятным удивлением, словно спрашивая у Ивана Степановича, что будет с ними дальше, и он отвечал им, отвечал каждому подолгу, отвечал так, что даже им, покойникам, становилось страшно за своё тело, им оставалось только тихо и скромно лежать, наблюдая за жизнью после смерти. Иван Степанович любил свою работу всей душой, любил так, как могла позволить его суровая и больная некрофильская фантазия, только в этих стенах выходящая наружу и воплощаемая в реальность. Да, куда же ушли былые времена. Раньше он подолгу трахал красивеньких девушек, ушедших от нас в мир иной, он подолгу разговаривал с ними, называл своей дочуркой, которой у него не было, вылизывал им гениталии и прочее. Порой, когда очень сильно хотелось, а красивеньких девушек не было на полках его публичного дома, то он не брезговал и уродливыми толстухами, старые женщины у него стояли на особом месте, от уважения к старым людям, к их возрасту и жизненному опыту он трахал их особенно, называя своей мамой, которая рано умерла, оставив его, пятилетнего мальчугана, на воспитание государству. И государство вырастило его. Он успел даже вкусить отверстия мальчиков и мужчин, но их он никак не называл, ни папой там или сыночком. Он ненавидел всю мужскую половину и поэтому он трахал их с большим отвращением, с особым цинизмом... Но было это давно. Теперь у него уже на полшестого, и роль ему осталась одна, роль Гладиатора, потому что больше ничего, кроме как погладить, языком или руками, он уже не мог.

Но зато он мог помочь другим, помочь тем, кто так же как он любил мертвечину, а он ко всему прочему ещё успевал поправить своё материальное состояние, ведь желающих было много, кто шёл по любви, кто из любопытства, кому-то посоветовали испытать новые ощущения, но всё равно желающих было много, были даже и свои постоянные клиенты, которым шла небольшая скидка от Ивана Степановича, своеобразный подарок фирмы...

Зазвонил телефон нарушив гробовую тишину. Иван Степанович поднял трубку:

– Да, здравствуйте. Есть. А кто нужен. Когда хотите. Хорошо. Снимать, это будет стоить две сотки. Да. До встречи.

А вот только что, буквально на ваших глазах произошла очередная сделка на чёрном рынке любви, где поставщиком был сильно любимый и уважаемый Иван Степанович, хилый и щуплый старичок с седой бородой и смешными очками, плешивый и с трясущимися руками.
После звонка он вновь пошёл к своим холодильникам, где на полках аккуратно лежали его подопечные. Он выбрал одно тело из сегодняшней партии, вытащил его и переложил на небольшую кушетку. В его заведение приходили обычно часа в три ночи, до этого времени тело должно немного отойти, согреться, чтоб радовать очередного клиента всей теплотой своего синего трупа. Иван Степанович положил тело девушки на стол, погладил немного её грудь, пососал её, провёл рукой между ног по шёлковой растительности и накрыл белой тканью. Хороший был товар, почему он уже старый, вот повезёт то его клиентам сегодня.

Он ушёл немного отдохнуть, полночная луна манила его ко сну, уставившись на него своим единственным зелёным глазом. Место это было тихое, здесь редко появлялся кто-то, все нормальные люди обходят морги стороной, не смотрят даже в их зарешечённые окна, замазанные жёлтой краской. Иван Степанович никогда не мог понять их из-за этого, ведь не за что бояться мёртвых, они лежат себе спокойно и ничего уже не могут сделать, такие беспомощные, словно маленькие дети. За это его и считали сумасшедшим и друзей у него практически не было, и никто никогда в жизни, ни одна женщина не испытала на себе его безграничную любовь, но за то он всю свою любовь, все свои силы и заботу отдал мёртвым, он и считал их своими лучшими друзьями, лучшими потому, что только они могли выслушать нездоровую речь Ивана Степановича, выслушать от начала до самого конца, а потом долго хранить это в себе, они никому не расскажут все его тайны и заветные желания о вечном счастье людей на их общей земле, о том, как дружно они могли бы существовать, мёртвые и живые, обречённые на страдания и избавленные от них, перенимать друг от друга опыт двух миров, двух цивилизаций, чтоб между ними никогда не было войн, а только жалость и сострадание к ближнему своему. О, это была утопия Ивана Степановича, его страсть, не разрешимая к глубокому сожалению. Но здесь он постепенно смирился с этим, он видел, что он не так уж и одинок в этом мире, таких как он много ещё, много было и до него, когда ещё он не родился, а потом стал им на замену, много родится уже после него, но всех их будет объединять одно, их чистая и невинная любовь к умершим, не требующая в ответ никакой взаимности, слов любви в адрес объекта вожделения, а только тихую любовь, любовь не для всех, а только для настоящих ценителей жизни, эстетов своего дела. И пусть они не обижаются, наблюдающие с небес, ведь всё это делается от чистого сердца без каких-либо задних мыслей, на общее благо...

Иван Степанович проснулся от долгого стука в окна. Он подошёл и увидел там двух молодых людей, он знал кто это и зачем они пришли и сразу же поспешил открывать им дверь, то единственное табу, отделяющее блаженство любовного извращения от утех жалких людей, ныне в полном здравии и бодрствующих, пока ещё бодрствующих, но как известно, время лечит любые раны, оно вылечит и их, навсегда вылечит от постоянных земных проблем и унесёт их туда, где царит вечный мир и спокойствие.

– Что пришли. Доброй ночи. Вы будете вдвоём или как?, – спросил Иван Степанович.

– Нет. Только я. Он будет снимать, как мы договаривались, – ответил молодой человек в чёрной как ночь куртке и потёртых джинсах.

– О, это попахивает уголовщиной!, – сделал небольшое заключение Иван Степанович.

– Во-первых, это наше дело, во-вторых, всё что здесь происходит уже уголовно, я бы сказал, знаете, даже аморально, – сдерзил молодой любитель запрета.

– Ну что ж, тогда деньги вперёд, – после этого Иван Степанович взял две новенькие зелёные бумажки, по сотне долларов каждая, добавил, – ну, с Богом господа, пройдёмте за мной.

И он повёл их за собой, словно Иисус Христос вёл по пустыне покорно преданных ему евреев. Вот они пришли в то место, где на столе, под белой материей, лежало тело 16-летней проститутки, Нины Козловой.

– Вот собственно и она, прелесть, прямо с холодильника, свеженькая, как горный воздух, сам проверял, – хвастался Иван Степанович, будто ему купили новую игрушку.

Молодой человек прочитал надпись на бирке и заметил:

– Странно, почему имя русское, а лежит какая-то чурка черножопая.

– Ну, молодой человек, что Бог послал. И не забывайте, в вашем распоряжении ровно час, и тело попрошу сильно не портить, после акта всё вытрите.

После этого Иван Степанович ушёл, оставив свою очередную дочь на надругательство этим молодым людям.

– Так ладно, – сказал парень своему приятелю, – доставай камеру и снимай, сам только тихо, не отвлекай меня, поехали.

После этого парень снял с себя куртку, с неё же сбросил на пол белую материю, и прилёг возле неё, положив на неё свою конечнось, словно бы обнял её ногой. Он нежно и трепетно целовал её в шею, мял окоченевшую грудь и поглаживал промежность, как-будто возбуждая её, но только вместо смазки из неё выделялось лишь зловонная протухшая жидкость, но это только больше возбуждало молодого некрофила и сильнее будило в нём животную похоть. Он начал облизывать её, постепенно спускаясь всё ниже и ниже, он проводил языком по синему безжизненному телу, пока не упёрся им во что-то мохнатое, издающее из своего нутра тот самый возбуждающий запах.

Парень с камерой вёл себя как опытный оператор. Он уходил куда надо, в зависимости от освещённости, делал всякие там наезды и фишки, одному ему известные, ведь его работа не видна с первого взгляда, но от неё зависит многое, от неё зависит будующий гонорар фильма, ему дали денег и вот он здесь, он снимает всё для истории, фиксирует любое действие своего партнёра, ведь он журналист, точнее считает себя им. Ему сейчас очень плохо, он не может лицезреть перед ним происходящее зрелище, но он крепится.

Напарник же его в это время делал своей девушки куннилингус, он делал его так, как снимающий не смог бы воплотить это в реальности, на живой девушке, видать перед ним был большой профи своего дела, просто Казанова. Потом он не на долго перевернулся и поцеловал её в холодные губы, затем он аккуратно открыл ей рот, засунул в него свой язык и долго водил там, пока языки возлюбленных не встретились и не сплелись между собой в обжигающем любовном танце. Затем он снял с себя джинсы, сунул ей в рот свой вздыбленный фаллос начал двигать тазом, похоже на минет, сам же он продолжил ласкать орально мёртвое влагалище. Затем он засунул туда несколько раз спицу, раздвинул пальцами половые губы девушки, припал в них лицом и стал пить вытекающую оттуда мочу, двигая одновременно тазом. После этого он начал сгинать её одеревеневшие ноги в коленях.

Помучившись немного, у него получилось, он поставил её на колени и развёл ноги немного в стороны. Он облизал себе указательный палец и ввёл ей в анус, и долго он двигал им, потом долго целовал ей ягодицы и лизал зад. Наконец он задвинул ей, двигая членом взад и вперёд, лаская руками грудь с торчащими от возбуждения сосками, в скором времени кончил.

Он напоследок поцеловал её в жаркие губы и пожелал спокойного сна и удачи, после того, естественно, как вновь согнул её поддающееся тело в горизонтальное состояние. Оператор уже весь вспотел от гробовой сцены любви, но отснятый материал вкушал большое небедное будущее, что радовало его.