Капелька и Дойч

Голая грудь терлась о его рубашку, задевая сосками о пуговицы, и это тоже было приятно. Его толчки начали учащаться, она сдавленно захрипела от необычных ощущений. Сладкая волна прокатилась по позвоночнику и разбилась внизу живота, обжигая ее внутренности нервной сладкой болью, и почти одновременно она почувствовала, как бешено запульсировал его член.

– А-а-а... вот так... – незнакомым голосом сказал Дойч, и с невероятной силой очень больно сжал ей груди, так что она не удержалась и вскрикнула.

– Молчи, – шепнул он ей.

Он остался внутри ее, и она чувствовала мокроту внутри себя, и как съеживается внутри его член. Ее охватила истома, и она опустила голову на его плечо. Ей вдруг захотелось, несмотря на всю эту мерзость, назвать его любимым и тихо поплакать у него на груди.

– Капелька, – услышала она.
Его губы были у ее уха. Его язык ласкал мочку ее уха, и это было так невероятно и странно, что она от неожиданности дернулась.

– Что... что ты делаешь?

– Я тебя зову, – отозвался он. – Ты помнишь, почему я тебя так называл?

– Это из сказки про Незнайку... – прошептала она, – там была девочка, которая всегда плакала, и ее прозвали Капелькой...

– Точно. Я думал, что ты не помнишь.

Она обняла его обеими руками, еще не веря, не понимая, что происходит.

– Ты вернулся?

– Да, – проговорил он, – я вернулся.

– Навсегда?

– Навсегда.

И тут она снова заревела – в тысячный раз, но это были сладкие слезы. – Милый, – бормотала она сквозь слезы, – милый Витя, ты вернулся, любимый... Зачем ты так шутил, ведь я же люблю тебя, ты знаешь...

– Извини, Капелька, – прошептал он. – Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, а пока... – и он закрыл ей рот поцелуем.

Они заснули, обнявшись, а на рассвете он ушел, поцеловав ее, сонную, в теплые губы. Весь следующий день она была в необычной бодрости. Произошедшее ночью влило в нее силы, о которых она раньше не подозревала. Она испекла пирог, подшила новую юбку, проделала уйму работы по дому, с нетерпением ожидая его прихода. Но Виктор так и не появился днем, и поэтому вечером, захватив половинку пирога, она направилась к нему сама.

Дверь открыл сам Виктор.

– Это ты, – сказал он. – Проходи.

Ей показалось что-то странное в его голосе, но она была так возбуждена, что поначалу ничего не заметила. Попросив его поставить чай, она прошла в гостиную, выложила пирог на стол, и крикнула ему:

– Витя, принеси тарелку для пирога!

Он не отозвался. Она нашла его на кухне – он сидел на стуле, повернувшись к ней спиной, глядя в окно. Было тихо, только жужжала муха, остервенело кружа над сахарницей.

– Витя, – упавшим голосом сказала она.

Он медленно развернулся, и она встретила его взгляд. Неподвижные, стеклянные глаза смотрели сквозь нее. Ровным голосом он сказал:

– Я же говорил тебе, манда. Меня зовут Дойч.

И тут она закричала