Ну и ну! Часть 1

Господи! Ей было всего 14 лет.

Мы решили навестить свою маму-тёщу-бабушку. Она жила в задрипанном городке на границе двух областей в своём доме. Я планировал потратиться на грузовик дров с двумя целями: обеспечить тёщу на зиму теплом и самому размяться, размахивая по утрам колуном. А в промежутках – писать, писать, писать, для чего и привёз сюда свой ноут-бук.

Кроме дочери – моей благоверной, у тёщи был ещё и сын – великовозрастный шалопай. Как все шалопаи, после службы в армии, он, оголодавши, немедленно женился на первой, встреченной им дуре. Дура родила дочку – и они с ней вскоре развелись. Это была его первая женитьба, открывшая ещё три последующих, и случилась она пятнадцать лет назад.
Стоял солнечный день. Жена с моей тёщей и нашими дочками укатила по ягоды на наших "жигулях". Моя Вероника, с которой мы прожили четырнадцать лет, хорошо водила, хотя прав не имела. Я, честно говоря, ягоды собирать не люблю: день на карачках, а после рябит в глазах. Я отнекался, сославшись на лихое время, когда, дом, оставленный хозяевами на виду у всей улицы, представляет соблазн для любого придурка. После отбытия женской части я с утра с удовольствием помахал колуном. Потом облился парой вёдер холодной воды и растёрся полотенцем. Сварил кофе. Ноут-бук серой книгой ждал меня на столе. Книга была ещё не раскрыта и не написана, и я, прихлёбывая из кружки, со страхом на неё поглядывал. Начатый ещё две недели назад сюжет ждал своего продолжения. Я оставил недопитый кофе и включил компьютер. Пока он загружался, я любовно погладил его клавиши, сдул с панели какую-то пылинку и, наконец, придвинув стул, уселся за работу. Раскрыв свой файл, я прочитал предыдущую главу. Я знал продолжение, но нужна была первая фраза. Самая первая, от которой зависит всё. "Глава шестая", – напечатал я, ожидая прихода начальных слов. Я смотрел на экран, прихлёбывая кофе, а фраза не появлялась. За окном проехал, дымя и пыля, жёлтый автобус. У соседей затявкала пустолайка – с их стороны прошли двое людей. А фраза не подавала признаков жизни. Я напечатал: "Кроссовки неизвестной фирмы были ему великоваты", – и пошёл на кухню жарить яичницу. "И всё время промокали", – пришла в голову деталь. Деталь – мелочь, от которой зависит всё. Фразу в дальнейшем можно выкинуть, но деталь дала толчок – и повествование пошло. Я запил яичницу остывшим кофе, и мои пальцы запрыгали по клавиатуре, не поспевая за мыслями. В промежутках я курил, пил кофе, и снова бросался на панель своей "тошибки". Когда заныли отсиженные ягодицы, я взглянул на часы. Незаметно прошелестело три с половиной часа.

И тут звякнуло железо запора на воротах. "Кого там принесло?" – с раздражением подумал я. В доме раздались тихие шаги. Я, не вставая со стула, повернул голову к дверному проёму.

Вошла Лиза – тёщина внучка, дочь шурина-шалопая, племянница моей жены, а значит, и моя племянница.

"Однако", – подумал я. На ней отливали блеском низкие красные ботиночки, на которые спадали кружевные манжеты белых носков. Под белой футболкой ничего не было надето: маленькие подростковые груди топорщились земляничками сосков. Футболка свободно падала на джинсовые с бахромой шорты. Какие либеральные нравы завелись в этом захолустье.
– А Кати нет? – спросила Лиза.

Катя – это моя старшая, почти ровесница своей двоюродной сестры.

– По ягоды поехали, – коротко бросил я и отвернулся к компьютеру.

Какого чёрта, они же вчера болтали по телефону, и я сам слышал, как Катька говорила про сегодняшнюю поездку. Я уставился в экран, ожидая её ухода. Увидел в слове "анализировать" опечатку: первой стояла буква "о". Вот бы порадовался старина Фрейд, подумал я, исправляя ошибку.

– Здорово, – вздохнула Лиза над самым ухом.

Я не слышал, как она подошла. Уходить она, как видно, не собиралась. Ладно, сделаю перерыв, всё равно уже накатила тупость.

– Хочешь поиграть? – спросил я.

– А как?

Тут уж удивился я:

– У вас в школе нет класса информатики?

– Ничего у нас нет, – вздохнула Лиза.

Я ввёл написанное в память и вызывал меню. Из игр в компьютере был только "солитёр" – я работал на "тошибке" только как на хорошей пишмашинке, а остальное мне было ни к чему. Я пощёлкал мышкой, и на экране разложились карты.

– Смотри, – я объяснил Лизе суть игры. – Попробуй.

Я встал, отодвинув стул в сторону. Лиза склонилась слегка над столом и взялась за мышку. Стрелка неуверенно задёргалась на экране – Лиза никак не могла ухватить карту.

– Ты палец с клавиши не убирай, – сказал я и положил свою руку на её пальцы. – Вот так.

И наши руки повели стрелку с прилипшим к ней валетом. Пальчики, тоненькие и холодные, чуть подрагивали под моей ладонью.

– Теперь берём десятку.

Мы стояли вплотную к друг другу, и её бедро прижималось к моим ногам. Я вдруг понял, что оно прижималось к ним слишком настойчиво. "Оля-ля!" – пронеслось у меня в голове. Либеральное стало захолустье. Я склонился ближе к её лицу, словно всматриваясь в экран, и положил свою левую ладонь к ней на поясницу. Её попка чуть повернулась ко мне и еле заметно потёрлась о мои брюки в том самом месте, где слегка напрягся мой вечно юный друг. Потёрлась – и тут же отвернулась в сторону. "Неужто? – подумалось. – Сейчас проверю". И моя ладонь, чуть подрагивая от волнения, медленно погладили ей ягодицы.

На экране открылся туз.

– А теперь что? – спросила Лиза совершенно спокойно.

– Подводим стрелку на него, – говорил я медленно, в ритме наших совместно двигающихся рук, – и два раза щёлкаем левой кнопкой.

Моя левая рука гладила округло обтянутые на её попке джинсы. Потом ладонь соскользнула на её голенькое бедро и провела по коже внутренней стороны ноги. Туз прыгнул на своё место, и её ноги чуть раздвинулись. Я кончиками пальцев прополз вверх до кромке шортов и стал гдадить кожу, задвигая пальцы всё дальше под бахрому.

– Классно! – спокойно произнесла Лиза, и я не понял, к чему это относилось: к тузу или моим действиям.

Я проник через неплотно прилегающие края шортиков и добрался до трусов, в тонкую материю которых впечаталась таиственная девичья ложбинка. Мой указательный палец заскользил вдоль неё. Мы продолжали стоять, склонившись над ноут-буком. Я оставил кисть её руки самостоятельно манипулировать мышкой, и провёл рукой по тёплой, покрытой лёгким пушком коже предплечья. Моя левая рука оглаживала её промежность, правая, скользнув под мышкой, легла на грудку, прикрытую только футболкой, на грудку маленькую, как половинка персика, мягкую, с твёрдым крошечным соском. Лиза продолжала двигать мышкой, а наслаждался её округлостями. Их хотелось ласкать вживую, без хлопковых преград. И я залез рукой под футболку, положив ладонь на её плоский живот.

Неописуемо насладждение касаться девичьей кожи, гладить завязи грудей, водить пальцами по соскам. Я забрался под кромку её трусиков и провёл пальцем сверху вниз – от пушистого лобка до распадка ягодиц.. Неужели, стучало в голове, неужели!. . Но девочка вильнула в сторону попкой, и я потерял завоёванный плацдарм. Мои пальцы снова стали блуждать про бельевому шву, снова заблудились под кромку трусиков, но побежали уже не вниз, а вверх, вдоль границы ягодичных полушарий. Дырочка оказалась очень близко, и указательный палец стал, едва касаясь, гладить её, вращаясь по тёплой коже. Но – удивительно! – Лиза не шевелилась. Её спина даже слегка прогнулась, приподнимая анус повыше. Карты перестали порхать по экрану.

Ещё всё можно было остановить. Можно было вытащить руки из-под ёё немногочисленных одежд, толкнуть её в спину и сказать: "Убирайся, дрянная девчонка", – потому что на краю сознания тихо постукивало: "Нельзя! Нельзя!". Но руки продолжали ласкать, гладить, касаться тёплого, податливого, таинственного.

Никогда не поймут девочки-подростки, почему взрослые дяди так любят глазеть на них, даже одетых, не говоря уже о пляжных пейзажах. Подростковое очарование – это радость Бога, гармония Вселенной, вершина красоты природы. Ностальгия по своему ушедшему возрасту и незнанию тайн соития, ностальгия по первой влюблённости и томлению юного тела. И движет взрослыми мужчинами не похоть. А сложное чувство, близкое к эстетическому, а не к физиологии, что бы ни думали они, славные, нераскрывшиеся бутоны. Поэтому я сказал осипшим голосом:

– Надо закрыть дверь. Иди.

Она замерла на секунду. Мои руки осовободили её. И она, не глядя на меня, ушла.

У неё был шанс уйти совсем. Я бы не обиделся. Ломоту в яйцах ликвидировал бы онанизмом и колкой дров. Мне было достаточно и того счастья, что она уже подарила мне. Но из сеней раздался металлический стук запираемой щеколды. Это "остановись, мгновенье, ты прекрасно" надо зафиксировать. Послышался звук рукомойника. У меня была минута. Я достал из шкафа камеру, поставил её на телевизор, включил, отодвинул трансфокацию так, чтоб объектив брал всю комнату по диагонали. Едва закончил приготовления, как Лиза появилась на пороге. В футболке и треугольных белых трусиках. Но самое очаровательное было то, что она не сняла красных своих ботиночек с белыми носочками, которые так трогательно подчёркивали её подростковую угловатость. Стройность развитой цветущей юности ещё ожидала Лизу. Шорты она держала в руке. Бросив их на стул, она подошла ко мне.

Мне очень хотелось поцеловать её тихо и нежно, но она резким движением руками вверх сняла с себя футболку и бросила её через плечо.

– Я тебе нравлюсь? – спросила Лиза кокетливо.

Я вздохнул:

– Ты прекрасна.

Она взяла мои ладони и положила их к себе на грудки. Я чуть не умер и повторил:

– Ты прекрасна.

– Почему ты не разделся? – спросила она и расстегнула мне джинсы.

Её руки стали стягивать с меня брюки и трусы одновременно. Ей было трудно, и я, обомлев, ей не помогал. Она села на корточки и выпростала мои ноги из белья. Я стянул с себя рубашку. Она прохладными пальчиками обхватила мой восставший член, натянув кожу, обнажила головку и тут же засунула её себе в рот, начав сосать, как леденец.

Вероника, моя благоверная, иногда делала мне минет, когда бывала сильно возбуждена, но доставляла этим удовольствие только себе. То, что делала Лиза, не шло ни в какое сравнение с супружескими ласками. Она сосала, прижимая головку к нёбу, обводила её языком, крепко зажав, медленно извлекала член изо рта и также медленно всасывала его обратно, ограничив его длину колечком пальцев.