Спасибо, мне не интересно
✕
Рассказы с описанием несовершеннолетних запрещены.
Вы можете сообщить о проблеме в конце рассказа.
Рыбалка или %балка?
1 [2]
Теоретически от женщины на рыбалке может быть огромная польза. Например, она может приготовить закуску, постирать носки или просто не мешаться. На практике же от нее только морока. Об этом я размышлял, выгуливая одну такую особь тенистой тропинкой от нашего рыбацкого лагеря до ближайшего родника. Вчера Серега, друг детства, прихватил ее на нашу традиционную вылазку и всю ночь они нам с Яшкой не давали спать: попробуй тут, усни, если на расстоянии протянутой руки в соседней палатке пялят бабу, а она всеми голосовыми связками дает понять окружающей среде, насколько ей это по кайфу: "Оу, еще, еще! До самой маточки! Оу! Оу! Сделай, сделай меня еще раз!" – ну просто взбеситься можно! И не уснешь ведь, поскольку у самого хуина до ломоты встал – хоть врукопашную иди на ворога! Яшка тоже, пыхтел, пыхтел, ворочался, потом не выдержал, заорал: "Да тише вы там, а не то мы тут друг друга повыебем!" Те вроде притихли, но едва глаза смыкаться начали, как опять: "Ох, где наш маленький питончик? Дай, я умою ему глазок, приглажу головку! Ой, какой большенький!" – не удивительно, что на зорьку Серега еле из палатки выполз. Посидел с полчаса на бережке возле удочки и с коронной фразой "Ебать эту рыбалку!" пополз досыпать обратно в палатку. Да и мы с Яшкой носами поклевывали. А часам к десяти эта прорва проснулась, вылезла на свет божий, протерла глаза и принялась "приносить огромную пользу". Обуял ее, видите ли, общественный долг сварить из наловленных нами окунишек уху. По этому поводу дуболома Яшку послали рубить сучья и разжигать костер, мы же с ней, взяв котелки, отправились к роднику.
И вот идем по тропинке и из одежды на ней только три лоскутка материи суммарной площадью с мою ладонь, распяленные на ее мощах четырьмя тесёмками в виде купальника. Вчера вечером шел дождь и в джинсах и свитере она нам не глянулась: метр шестьдесят с кепкой, худенькая, востроносая, волосики в пучок на затылке стянуты, круглые очки в стиле Леннона – "и что только Серега в этой пигалице нашел?" Но сейчас, глядя на ее тугие и округлые, как пушечные ядра, ягодицы и плотные ляжки, я стал понимать энтузиазм товарища.
У родника она экзальтированно охнула и нагнулась к воде, обстоятельно и со вкусом демонстрируя промежность, едва прикрытую трусиками: "Ой, какая вода сладкая!" Я почувствовал, что у меня опять встает, но она проворно сунула мне в руки оба наполненных водой котелка и повела обратно, бесконечно тараторя. Потом, словно что-то вспомнив, вдруг обернулась и, упершись ладонью мне в грудь, будто я собирался на нее наброситься, пролепетала что-то наподобие: "Я понимаю, что когда парню хочется, то это нестерпимо, но настоящий мужчина может перетерпеть, – она заглянула мне сквозь свои диоптрии в глаза и округлила губки. – Не обижайся. У нас Сережей все очень серьезно, – несколько секунд я не мог понять, сдерживает ли меня ее ладошка или, наоборот, манит, влажной прохладой лаская грудь, но потом она добавила: – Скорее всего, мы поженимся", – и, преисполнившись важности, повернулась и почапала дальше, церемонно переминая свои артиллерийские ягодицы.
Дальше шло, как обычно. Мы ловили рыбу и пили водку. Потом пили водку и ловили рыбу. Часам к трем нашей гостье удалось вскипятить воду, в которой плавали пойманные нами окуньки. Под "уху" треснули сразу по стакану и достали из рюкзаков то, что полагается возить на рыбалку: лук, огурцы, плавленный сыр, перченное сало. Приняла грамм сто на грудь и пигалица. Когда начало темнеть, запалили огромный кострище и с воплями полезли в речку. Обратно она выезжала уже на загривке у Яшки, размахивая сорванным с себя бюстгальтером. Маленькие отвисшие грудки забавно бултыхались, словно два снежка на веревочках. Серега притащил из машины магнитофон и включил его на всю катушку. Девица сразу же и с разбега вскочила мне на бедра. Обхватив мою поясницу мускулистыми ляжками и вцепившись в плечи руками, начала в такт рамштейнам качать всем телом, довольно натуралистично имитируя совокупление. В общем, оказавшись единственной самкой на трех самцов, ни в чем себе не отказывала. Под конец, когда пьяный Серега появился, неся канистру пива на голове, с воплем: "О, мой Ваал! Осирис! Вотан! Даждь-бог! Позволь приветствовать тебя языческим каноном!", рухнула перед ним на колени, оттянула плавки и принялась прямо при нас сосать его член. Мы с сделали вид, что ничего не замечаем и начали скакать вокруг них, как два фавна, высоко подбрасывая ляжки. Потом Яшка схватил две бутылки и предложил мне пить из горла на брудершафт. Дико гогоча и едва не захлебнувшись, выпили. Тут опять, откуда ни возьмись, появилась пигалица и полезла ко мне целоваться. Я приподнял ее 52 кг в воздух и по-братски челмокнул в губы. Она тут же переметнулась к Яшке, но он вдруг отшвырнул ее в сторону и закричал, отплёвываясь:
– Серёг! Да что ж она мне в рот твою малафью выцедила?
– А ты не сосись с чужими невестами! – мне, кстати, тоже показалось, что слюни у нее во рту густоваты, но я был слишком пьян, чтобы рассуждать на эту тему. А девчонка уже скакала, ухватив нас с Серегой за плечи, и орала, почти как в "Книге джунглей":
– В нас течет одна сперма! В нас течет одна сперма! – и все вместе нестройным вопящим двуногим стадом мы опять полезли в реку.
Едва не захлебнувшись и чуть-чуть протрезвев, я выбрался на берег и пошел в палатку спать. Через пару минут, отряхиваясь, как барбос, от воды, прибежал и Яшка. Серега со своей пигалицей вопили все дальше и дальше и, выслушав яшкино пожелание: "Шоб им утопнуть!", я пьяно-блаженно заснул.
Не знаю, проспал ли я час, или два, или только десять минут, но проснулся от того, что на меня навалилась что-то мокрое и скользкое и принялось трепать и щипать шерсть на груди:
– Ну, ты идешь к нам или нет? – это была пигалица.
– Что? Куда? – встрепенулся я.
– В нашу палатку! – она была абсолютно голая и мокрая – наверное, только что из речки. –
– Лиль, ну пойдем! – монотонно конючил за брезентовым пологом Серёга.
– А я хочу, чтобы он с нами! – капризно пискнула пигалица. – В нас троих течет одна сперма! Я хочу, чтобы мы втроем, как одна семья! А Яшку не возьмем! Чтоб не отплёвывался!
– Дуй, дуй отсюда! – зашипел я, очухиваясь от сна. – Вон, с Сережкой кувыркайтесь!
– А ты мне, может, тоже нравишься? – она нащупала мой начинающий твердеть хуй и стала игриво перекатывать его из стороны в сторону, зажав между своим бедром и моим лобком. – Вот возьму и выйду замуж не за Серёжку, за тебя!
– Дура! Я женат!
– Все равно не уйду! И Яшке спать не дам! – пигалица обиженно засопела и лягнулась в темноту.
– О, боже! – тот перевернулся на другой бок. – Она уже здесь!
– Лиль, ну пойдем! Пойдем что ли, – продолжал мямлить за брезентом Серёга – как же все-таки беззащитны эти женихи!
– Да тащи ты ее за ноги! – многоопытно посоветовал я. Лилька взвизгнула и, взблеснув стеклами очков, как на санках скользнула в сторону выхода. Правда, в последний момент она успела ухватиться за резинку моих трусов и содрала их с меня, едва не прихватив в придачу и яйца. Через секунду на свежем воздухе послышались вскрики и негромкие хлопки: очевидно, пигалица хлестала жениха сорванным с меня трофеем. Я решил пожертвовать частью мундира ради спокойствия, но не тут-то было. Через полминуты уже Серега дергал меня за ступню:
– Лех, слышь, пойдем все-таки к нам!
– Ты совсем, что ли ёбу дался?
– Да меня Лилька без тебя в палатку не пускает!
– Ну так, давай, ты – к нам!
– Уйдите вы отсюда оба на хуй! – проревел в подушку окончательно взбесившийся Яшка.
– Правильно, Яков! – донеслось из соседней палатки. – Гоните их обоих! Может, у меня в жизни больше не будет случая попробовать секс втроем!
– Ну, Лиля!
– Двадцать шесть лет уже Лиля! Если не придете сейчас вдвоем, то никакой свадьбы не будет! Сговорились там!
– Пойдем, покурим что ли? – безысходно попросил Серёжка. Мы выбрались из палатки и закурили. Серега затянулся несколько раз, как матрос, бросающийся под танк, потом стрельнул недокуренным бычком в темноту и, глянув на мой карданвал, расслабленно-залупленно мотающийся у середины ляжки, попросил: – Только ты там не очень-то! Мне ведь с ней жить:
Лиля ждала нас, растянувшись на надувном матрасе; губы ее удовлетворенно змеились, тело в свете подвешенного к потолку фонарика казалось маслянисто-янтарным и лишь две узкие белые полосочки сбегали с боков в пах, скрещиваясь в подбритой по бокам шерстке. Серега плюхнулся на нее и принялся с преувеличенной и несколько нервной страстностью ласкать, взасос целуя в губы и одновременно запустив пятерню ей между ног. Так как иначе пристроиться в палатке было просто невозможно, я прилег с ними рядом. Если честно, мне было страшно неудобно и в придачу ко всему мой хуище встал так, что, казалось, щелкни пальцем – зазвенит, и то и дело тыкался Лиле в бок, а отодвинуться было некуда. В развилке у нее вскоре захлюпало; маленькая грудка с оттопырившимся рубиновым соском трепыхалась перед самым моим носом; после очередного головокружительного засоса она, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:
– А почему Леша меня не ласкает? Сережка, не будь жадиной, дай ему потрогать мою писю, какая она жаркая и сладкая! – друг детства на секунду опешил, потом просипел:
– Сейчас она у тебя будет и очень мокрой! – и, выгнувшись над девушкой другой, стал вправлять ей в пиздёнку еще едва окрепший, недостаточно эрегированный пенис.
– Ой! – захихикала она. – Подожди! Так опять не получится! Пусть лучше Леша мне под попу свое бедро подложит! Я читала, что в Средние века, когда рыцарь лишал невинности свою невесту, паж помогал ему таким образом, – мы так и сделали. Лилька приподнялась и я сунул ей ляжку под задницу; Серёга загнул ей правую пятку к уху и, получив доступ к "кладовке", наконец-то вправил туда дряблый, как мочалка, член. Лиля сквозь зубы втянула в себя воздух и внезапно прижалась боком ко мне. Хуй мой сразу распластался наискосок ее живота и стал довольно громко шлепать по пузу при фрикциях; я не выдержал, прихватил сосок ее грудки зубами и принялся щекотать плоскую вершинку языком; Лиля взвизгнула, ухватилась за мой хобот и принялась с азартным ожесточением таскать по нему шкуру вверх-вниз.
И вот идем по тропинке и из одежды на ней только три лоскутка материи суммарной площадью с мою ладонь, распяленные на ее мощах четырьмя тесёмками в виде купальника. Вчера вечером шел дождь и в джинсах и свитере она нам не глянулась: метр шестьдесят с кепкой, худенькая, востроносая, волосики в пучок на затылке стянуты, круглые очки в стиле Леннона – "и что только Серега в этой пигалице нашел?" Но сейчас, глядя на ее тугие и округлые, как пушечные ядра, ягодицы и плотные ляжки, я стал понимать энтузиазм товарища.
У родника она экзальтированно охнула и нагнулась к воде, обстоятельно и со вкусом демонстрируя промежность, едва прикрытую трусиками: "Ой, какая вода сладкая!" Я почувствовал, что у меня опять встает, но она проворно сунула мне в руки оба наполненных водой котелка и повела обратно, бесконечно тараторя. Потом, словно что-то вспомнив, вдруг обернулась и, упершись ладонью мне в грудь, будто я собирался на нее наброситься, пролепетала что-то наподобие: "Я понимаю, что когда парню хочется, то это нестерпимо, но настоящий мужчина может перетерпеть, – она заглянула мне сквозь свои диоптрии в глаза и округлила губки. – Не обижайся. У нас Сережей все очень серьезно, – несколько секунд я не мог понять, сдерживает ли меня ее ладошка или, наоборот, манит, влажной прохладой лаская грудь, но потом она добавила: – Скорее всего, мы поженимся", – и, преисполнившись важности, повернулась и почапала дальше, церемонно переминая свои артиллерийские ягодицы.
Дальше шло, как обычно. Мы ловили рыбу и пили водку. Потом пили водку и ловили рыбу. Часам к трем нашей гостье удалось вскипятить воду, в которой плавали пойманные нами окуньки. Под "уху" треснули сразу по стакану и достали из рюкзаков то, что полагается возить на рыбалку: лук, огурцы, плавленный сыр, перченное сало. Приняла грамм сто на грудь и пигалица. Когда начало темнеть, запалили огромный кострище и с воплями полезли в речку. Обратно она выезжала уже на загривке у Яшки, размахивая сорванным с себя бюстгальтером. Маленькие отвисшие грудки забавно бултыхались, словно два снежка на веревочках. Серега притащил из машины магнитофон и включил его на всю катушку. Девица сразу же и с разбега вскочила мне на бедра. Обхватив мою поясницу мускулистыми ляжками и вцепившись в плечи руками, начала в такт рамштейнам качать всем телом, довольно натуралистично имитируя совокупление. В общем, оказавшись единственной самкой на трех самцов, ни в чем себе не отказывала. Под конец, когда пьяный Серега появился, неся канистру пива на голове, с воплем: "О, мой Ваал! Осирис! Вотан! Даждь-бог! Позволь приветствовать тебя языческим каноном!", рухнула перед ним на колени, оттянула плавки и принялась прямо при нас сосать его член. Мы с сделали вид, что ничего не замечаем и начали скакать вокруг них, как два фавна, высоко подбрасывая ляжки. Потом Яшка схватил две бутылки и предложил мне пить из горла на брудершафт. Дико гогоча и едва не захлебнувшись, выпили. Тут опять, откуда ни возьмись, появилась пигалица и полезла ко мне целоваться. Я приподнял ее 52 кг в воздух и по-братски челмокнул в губы. Она тут же переметнулась к Яшке, но он вдруг отшвырнул ее в сторону и закричал, отплёвываясь:
– Серёг! Да что ж она мне в рот твою малафью выцедила?
– А ты не сосись с чужими невестами! – мне, кстати, тоже показалось, что слюни у нее во рту густоваты, но я был слишком пьян, чтобы рассуждать на эту тему. А девчонка уже скакала, ухватив нас с Серегой за плечи, и орала, почти как в "Книге джунглей":
– В нас течет одна сперма! В нас течет одна сперма! – и все вместе нестройным вопящим двуногим стадом мы опять полезли в реку.
Едва не захлебнувшись и чуть-чуть протрезвев, я выбрался на берег и пошел в палатку спать. Через пару минут, отряхиваясь, как барбос, от воды, прибежал и Яшка. Серега со своей пигалицей вопили все дальше и дальше и, выслушав яшкино пожелание: "Шоб им утопнуть!", я пьяно-блаженно заснул.
Не знаю, проспал ли я час, или два, или только десять минут, но проснулся от того, что на меня навалилась что-то мокрое и скользкое и принялось трепать и щипать шерсть на груди:
– Ну, ты идешь к нам или нет? – это была пигалица.
– Что? Куда? – встрепенулся я.
– В нашу палатку! – она была абсолютно голая и мокрая – наверное, только что из речки. –
– Лиль, ну пойдем! – монотонно конючил за брезентовым пологом Серёга.
– А я хочу, чтобы он с нами! – капризно пискнула пигалица. – В нас троих течет одна сперма! Я хочу, чтобы мы втроем, как одна семья! А Яшку не возьмем! Чтоб не отплёвывался!
– Дуй, дуй отсюда! – зашипел я, очухиваясь от сна. – Вон, с Сережкой кувыркайтесь!
– А ты мне, может, тоже нравишься? – она нащупала мой начинающий твердеть хуй и стала игриво перекатывать его из стороны в сторону, зажав между своим бедром и моим лобком. – Вот возьму и выйду замуж не за Серёжку, за тебя!
– Дура! Я женат!
– Все равно не уйду! И Яшке спать не дам! – пигалица обиженно засопела и лягнулась в темноту.
– О, боже! – тот перевернулся на другой бок. – Она уже здесь!
– Лиль, ну пойдем! Пойдем что ли, – продолжал мямлить за брезентом Серёга – как же все-таки беззащитны эти женихи!
– Да тащи ты ее за ноги! – многоопытно посоветовал я. Лилька взвизгнула и, взблеснув стеклами очков, как на санках скользнула в сторону выхода. Правда, в последний момент она успела ухватиться за резинку моих трусов и содрала их с меня, едва не прихватив в придачу и яйца. Через секунду на свежем воздухе послышались вскрики и негромкие хлопки: очевидно, пигалица хлестала жениха сорванным с меня трофеем. Я решил пожертвовать частью мундира ради спокойствия, но не тут-то было. Через полминуты уже Серега дергал меня за ступню:
– Лех, слышь, пойдем все-таки к нам!
– Ты совсем, что ли ёбу дался?
– Да меня Лилька без тебя в палатку не пускает!
– Ну так, давай, ты – к нам!
– Уйдите вы отсюда оба на хуй! – проревел в подушку окончательно взбесившийся Яшка.
– Правильно, Яков! – донеслось из соседней палатки. – Гоните их обоих! Может, у меня в жизни больше не будет случая попробовать секс втроем!
– Ну, Лиля!
– Двадцать шесть лет уже Лиля! Если не придете сейчас вдвоем, то никакой свадьбы не будет! Сговорились там!
– Пойдем, покурим что ли? – безысходно попросил Серёжка. Мы выбрались из палатки и закурили. Серега затянулся несколько раз, как матрос, бросающийся под танк, потом стрельнул недокуренным бычком в темноту и, глянув на мой карданвал, расслабленно-залупленно мотающийся у середины ляжки, попросил: – Только ты там не очень-то! Мне ведь с ней жить:
Лиля ждала нас, растянувшись на надувном матрасе; губы ее удовлетворенно змеились, тело в свете подвешенного к потолку фонарика казалось маслянисто-янтарным и лишь две узкие белые полосочки сбегали с боков в пах, скрещиваясь в подбритой по бокам шерстке. Серега плюхнулся на нее и принялся с преувеличенной и несколько нервной страстностью ласкать, взасос целуя в губы и одновременно запустив пятерню ей между ног. Так как иначе пристроиться в палатке было просто невозможно, я прилег с ними рядом. Если честно, мне было страшно неудобно и в придачу ко всему мой хуище встал так, что, казалось, щелкни пальцем – зазвенит, и то и дело тыкался Лиле в бок, а отодвинуться было некуда. В развилке у нее вскоре захлюпало; маленькая грудка с оттопырившимся рубиновым соском трепыхалась перед самым моим носом; после очередного головокружительного засоса она, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:
– А почему Леша меня не ласкает? Сережка, не будь жадиной, дай ему потрогать мою писю, какая она жаркая и сладкая! – друг детства на секунду опешил, потом просипел:
– Сейчас она у тебя будет и очень мокрой! – и, выгнувшись над девушкой другой, стал вправлять ей в пиздёнку еще едва окрепший, недостаточно эрегированный пенис.
– Ой! – захихикала она. – Подожди! Так опять не получится! Пусть лучше Леша мне под попу свое бедро подложит! Я читала, что в Средние века, когда рыцарь лишал невинности свою невесту, паж помогал ему таким образом, – мы так и сделали. Лилька приподнялась и я сунул ей ляжку под задницу; Серёга загнул ей правую пятку к уху и, получив доступ к "кладовке", наконец-то вправил туда дряблый, как мочалка, член. Лиля сквозь зубы втянула в себя воздух и внезапно прижалась боком ко мне. Хуй мой сразу распластался наискосок ее живота и стал довольно громко шлепать по пузу при фрикциях; я не выдержал, прихватил сосок ее грудки зубами и принялся щекотать плоскую вершинку языком; Лиля взвизгнула, ухватилась за мой хобот и принялась с азартным ожесточением таскать по нему шкуру вверх-вниз.