Перемена. Часть 1

Никанорыч, так звали его все, и на работе и жена Настя, и немногие знакомые, был мужчиной исключительно средним. Среднего роста, средней тучности, средней привлекательности. Был он и средних способностей. Зато совершенно не имел силы воли. Звали его по паспорту Виталий Никанорович. Давно была испорчена его семейная жизнь, дела на работе шли ни шатко ни валко. Дети держали сторону матери и отца не уважали вовсе. В общем жизнь у Никанорыча была сплошным страданием. Иногда он подумывал, что лучше б ее и не было вовсе.
В день когда случилась перемена, возвращался наш герой с работы, как обычно, на метро. День прошел исключительно плохо. Хотя, по правде, хороших дней он уже и не помнил. Заводишко задышал на ладан, как только развалился Союз и пришли новые экономические отношения. Повыгоняли всех лишних для самовыживания. Никанорыч вместе со своими подчиненными был фигурой, однако, важной. Директор – новоявленный президент ООО, по дружбе даже выделил приятелю хороший кусок акций и включил в совет акционеров. Но все это было тогда. Давно уже "Павлик", то есть теперь Павел Владимирович прибрал его куш под "доверенное управление", о дивидентах и не вспоминал никто из них. Благо сократить не было возможно ни его, ни сотрудников технологического отдела с лабораторией. Без них завод просто стал бы. Спустя время выяснилось, что отечественная продукция не так уж плоха, а главное по цене очень даже конкурентно способна. И стал заводик давать прибыль. Появились новые должности: коммерческий менеджер, отдел маркетинга, торговые представители.

Неизменным оставалось все у Никанорыча. В том числе и зарплата. Шеф его терпел, как специалиста (за такие-то гроши, где подобного сыщешь?), и по старой дружбе, когда еще молодыми специалистами поднимали они этот завод с нуля. Сотрудники его презирали и считали "лохом". Коллеги, равные по должности его просто игнорировали.

Задумавшись, Никанорыч упустил из виду, что давно уже смотрит в одну точку. А точкой этой оказалась дамочка напротив него. И смотрела эта особа на него как-то подозрительно пристально. Была она привлекательна и очень даже во вкусе Никанорыча. После многих лет со сварливой женой, превратившейся из молоденькой стройненькой кокетки в сухую ребристую воблу, привлекали его теперь дамы пышнотелые и рослые.

– Че вперился? Че вперился? – грубо налетела та на него.

Никанорыч опешил.

– Да, я собственно: и в мыслях не было.

– Знаем мы таких, знаем, – не унималась особа, – сначала глазки масляные, а потом выслеживают на улице:

Никанорыч даже задохнулся от возмущения. Тут поезд стал подкатываться к очередной станции, и дамочка засуетилась к выходу. Никанорыч подумал было, что инцидент на этом и исчерпан. Но не тут-то было. Двигаясь к выходу, эта крупная женщина, с неожиданно сильными руками, вдруг подхватила под локоток незадачливого пассажира и утащила за собой.

– Щас, мы с тобой разберемся, щас мы тебя на чистую воду выведем.

Народ расступался и с любопытством поглядывал на сцену. Заговорили про кражу.
– Щас, я тебя в милицию сдам, гнула свое скандалистка.

Что странно, пост милиции в метро ее не заинтересовал, а тянула она свою жертву наверх, на землю. Никанорыч поначалу думал просто вырваться и вернуться на станцию, но потом решил, что и в милиции просто будет объяснить эти вздорные претензии. А по-настоящему, овладела им просто-напросто апатия. Столько неприятностей нажил он себе сегодня, что на какие-либо усилия его уже не хватило.

Женщина дотащила Никанорыча до перекрестка за метро, и неожиданно остановилась. Развернулась к нему лицом к лицу, локоть из своего железного захвата выпустила. Ростом вровень с ним. Взбитые лаком волосы блестящего черного цвета. Симпатичная мордашка с обилием макияжа. Красивое длинное пальто, разведенное нараспашку. Под ним кофточка, черная, как пальто и волосы, с таким декольте на пышной груди, что дух у Никанорыча перехватило. Юбка – короткая на чересчур пышных бедрах, из нее ноги в тонких колготках, пожалуй, излишне полные. Сапоги высокие как ботфорты, конечно же, черные. Годами, скорее всего, помоложе чем он сам, а сколько – непонятно.

– Как звать-то? – неожиданно совершенно миролюбиво спросила женщина в черном.

– Виталий, – удивленно выдохнул Никанорыч. Пожалуй, впервые лет этак за десять, он представлялся своим паспортным именем.

– Жена замучила, на работе неприятности, дети на шею сели, жить не хочется? – даже не спрашивала, а утверждала незнакомка.

– А вы что из психпомощи самоубийцам? – пытался отбиться Никанорыч.

– Выпить хочешь? – вместо продолжения спора спросила дама, продолжая игнорировать его "вы", и запросто фамильярничая, как будто была завзятым его собутыльником.

– Хочу, – удивившись больше своему ответу, нежели вопросу отвечал незадачливый мужчина.

Три года назад он запил. От вечных склок с женой, от непослушания детей, от рабской подчиненности директору, от неумения поставить на место наглых своих подчиненных. В ответ жена ему объявила войну. Боевые действия продолжались три месяца. Кончилась та война мирным договором: Никанорыч идет в завязку, жена ему больше на мозги не капает. И даже в постели его терпит. Свою часть договора муж соблюдал свято, жена же забыла о своей уже через неделю.

Черная дама вела Никанорыча через дворы и переулки ей одним знакомым маршрутом. "Лучше б на троллейбус сели", – досадливо думал он. Дома его ждет выволочка за "шатание неизвестно где в такое-то время!". Дома жена спросит с него и за выпивку. Но ему сейчас было наплевать. Быть рядом с такой сексапильной женщиной, выпить, забыть неприятности, от этого он не мог отказаться никак. Стало легко на душе, как только про себя он сказал: " а идет оно все:, будь все как будет".

Долго ехали на лифте. Потом особа в черном возилась с отмыканием весьма впечатляющей усиленной двери на трех замках. Вошли в квартиру. Прихожка, зал, одна спальня. Из коридора вход на кухню и двери в "удобства": отдельно ванная, отдельно туалет. Мебели немного. Дорогого ничего нет. Телевизор старенький.

Снимая пальто и сапоги, дама даже не смотрела на Виталия. Тот разделся, и носками пошлепал за хозяйкой прямо на кухню. Не спрашиваясь сел за кухонный столик. Дама полезла в холодильник, достала бутылку беленькой, тарелку с котлетами, початую банку маринада – огурчики с зелеными помидорами.

– Меня будешь звать госпожа Анна, понял?

– Понял, – Виталик был согласен хоть на мистера Вельзевула. Ничего он не понял, но приподнятое настроение от ломки всех запретом уже подняло в нем волну эйфории, отчего он стал слабо соображать.

Анна разлила водку по стопкам, одну подтолкнула Виталию. Чокнулись без разговоров. В груди разлилось тепло, в голове дурман. Виталик нюхнул помидорчику, сжевал холодную котлетку, тогда только съел и помидор.

– Понравилось? – поинтересовалась новоявленная госпожа, – еще хочешь?

Виталик счастливо кивнул.

– А, нельзя! – резко оборвала эйфорию Анна.

Себе она налила. Потом водку поставила в холодильник, а стопку выпила. Закусила слегка. Посмотрев на оторопевшего гостя, стала неожиданно стаскивать через голову свою кофточку. Виталий вообще оторопел. Госпожа Анна не спеша завершила процедуру, потом так же основательно принялась снимать бюстгальтер.

"Нравиться?", – спросила она, когда две мягкие огромные груди вывалились чуть ли не на стол. Никанорыч не понял,: сегодня что, первое апреля?

– Ага, – выдавил он из себя.

– А, нельзя! – опять обломила его Анна.

Виталий совсем растерялся. Чего же хотела от него эта женщина, сидящая в метре от него с голыми мешками грудей и поящая его ограниченным количеством водки?

Сидел он на кухне у незнакомой женщины невесть зачем. Голова плыла, сосредоточиться на какой-то определенной мысли он не мог. Основное ощущение – эйфория. Отсюда и улыбка глупейшая на лице, которую он согнать не мог, как ни пытался.

– Хороший мальчик, – погладила его по волосам эта странная особа, – заслужил награду, иди, поцелуй.

Анна крепко нажала ладонью ему на затылок, и так буквально вдавила его лицом в мягкую и теплую грудь. В таком положении Виталий судорожно пытался губами найти сосок. Так же резко хозяйка отстранила его от себя.

– Значит так, – начала госпожа Анна, – Будешь мне подчиняться во всем. Скажу: можно – сделаешь, скажу: нельзя – никаких действий. За хорошее поведение будешь получать награду. И секс будет, и выпивка, и закуска, – но все с моего позволения. И трахаться будем по-моему, как мне нравиться. Приходить можешь в среду, пятницу и воскресенье. Спать у меня. Половину зарплаты будешь отдавать сюда. На другую, можешь деткам мороженое покупать. Понял все?

– Ага, – только и смог сказать Виталий Никанорович.

Как гора спала с его плеч, как преступник ждет решения суда, и облегченно вздыхает после его вынесения, как исчезает страх перед тем, что должно совершиться, когда оно приходит. Легко и просто пришло решение к Виталию. Так будто все годы оно зрело в нем, а сейчас его просто подтолкнули. Не надо конфликтовать с женой, не надо заботиться о детях, не нужно думать о нехватке денег, пропитании, плате за квартиру. Не надо изнывать от неудовлетворенных желаний. Здесь все на месте, все расписано и рассчитано: в меру секса, в меру выпивки, в меру поборов. Ему не нужно ни о чем думать, – госпожа обо всем подумает и прикажет.

Виталий почувствовал себя легко, почувствовал себя в полете. Распрямился как-то, некое достоинство в нем прорисовалось. Глупая улыбка сошла с лица, а возникла счастливая, умная и очень ироничная.

Госпожа Анна поднялась со стула, грозно колыхнулись ее груди.

– Алле, пойдем, поманила она его за собой в зал.

В зале чудеса продолжились. Анна, как ни в чем не бывало, раздевалась. Сняла с себя юбку, колготки. С черными трусиками, в кружевах впереди и плотной полосочкой сзади и по бокам, она помедлила. Подошла к Виталию Никаноровичу, оторопевшему от созерцания изобилия плоти, и грубо, властно стала стаскивать с него одежду. Многолетний рабочий костюм, застиранная рубашка. Резко сдернула с него трусы, так что член Виталия подпрыгнул выскакивая из них. В нем уже заметно проявлялась эрекция. Госпожа обошла Виталия кругом, как будто он был экспонатом в музее, сказала: "по утрам зарядку будешь делать – пресс качать. Животик чтоб убрал, руками займись, больно вялые". "Да, моя госпожа", – Виталий начинал входить во вкус необычной и непривычной ситуации.