Перемена. Часть 2

Госпожа Анна медленно и красиво, видно что с опытом, сняла трусики. При этом стал виден стриженный галочкой лобок и верхний край обнаженных половых губ. Она приблизилась к своему "субъекту", прислонилась грудями к его телу, поводила ими вверх – вниз, влево – вправо. Таких ласк Никанорыч в жизни не знал. Анна взяла в руку его набухший орган, погладила яички поводила кулачком по стволу, и тем добилась каменной эрекции. Потом внезапно сдавила член вместе с яичками. У Виталия даже дыхание перехватило от боли. Так и продолжала она, то ласково и нежно, подолгу, то вдруг больно. Расположились на диване. Виталию было позволено брать все, что захочется. И он дорвался. Он зарывался лицом в груди, бегал руками по нежной спине, сжимал в руках мощные бедра, он получал от госпожи все то, чего во всю жизнь был лишен от жены и немногочисленных случайных связей.
Анна спустила жестким хватом его голову себе между ног, и он долго и с наслаждением ласкал языком ее вагину. Анна кончила. Ее оргазм был размеренный и спокойный, но тем не менее, на несколько секунд она таки потеряла контроль. Некоторое время она поглаживала Виталия по голове, как бы в награду за усердие, потом привлекла к себе и заставила войти в нее. Виталий старался во всю. Такой гимнастики он не знал уже многие годы. Пот лился с него ручьем. Анна шлепала его вовсю по ягодицам, как бы подгоняя, больно сжимала ему плоть на ребрах, впивалась пальцами в спину. Виталий старался затянуть сколько возможно, чтобы дать госпоже максимально удовольствия, но сказалось длительное воздержание. Где-то на десятой минуте он бурно кончил, кончил внутрь, совершенно выпустив из виду последствия. (Его супруга была в этом отношении чрезвычайно строга). Как ни странно, Анна кончила вместе с ним, причем второй оргазм был мощнее первого. Ничего не сказала по поводу предохранения, наверно и так все было предусмотрено.

Возвращался домой Никанорыч веселый и беспечный. Еле успел на последний поезд метро. Открыл дверь квартиры шумно, не таясь и не опасаясь последствий. В зале застал засидевшегося за телевизором допоздна сына. Тринадцатилетний обалдуй жадно поглощал кровавое месиво в очередном супербоевике. Никанорыч рубанул сына ладонью по затылку, тот даже с дивана слетел.

– Ты че, ошалел, батя?

– Бати у тебя во дворе, а дома – отец, марш в постель, и чтоб я тебя больше не видел возле телека после десяти, – Никанорыч вовсю наслаждался проснувшимся в нем чувством собственного достоинства и силы воли.

На пороге спальни он столкнулся с женой. Та встала разбуженная непривычным ночным шумом.

– Явился:, начала было она.

Никанорыч отстранил ее с пути властным движением руки, и прошлепал к гардеробу раздеваться.

– Что хочу, то и делаю, – отрезал он, – была бы женой настоящей, так не приходилось бы мужу на стороне искать:

– Ах ты:, – жена задохнулась в своем гневе.

Потом на него вылился целый ушат бранных слов и оскорблений. Совершенно не обращая внимания на крики жены, Никанорыч спокойно разделся. Аккуратно развесил все вещи в шкафу. Подошел к жене, внимательно послушал ее пяток секунд. Потом неожиданно залепил ей крепкую пощечину со всего размаха. Жена, женщина слабой стати, маленькая, просто влетела в косяк двери от этой пощечины.

– Достаточно ты моей кровушки попила! С сего дня по-другому жить будем. Денег будешь получать половину, детей баловать больше не будешь. Товарок твоих чтоб я здесь больше не видел. С вопросами ко мне не лезь больше никогда.
Никанорыч рубил слова, а сам в душе наслаждался впервые за долгие годы полным душевным покоем. Не было в нем ни злости, ни мщения, не было торжества от победы над самим собой и окружающими. Просто покой и удовлетворение.

– Ах, так:, завизжала жена, – да я на тебя в милицию:, да я на развод подам:

Последний ее козырь, такой сильный и безотказный, лег на стол. Никанорыч, уже дошедший до кровати, обернулся. Казалось, что он удивлен, а не испуган.

– Ну так давно пора, дорогуша, – это уже звучало издевательски, – в следующий вторник возьмешь отгул после обеда, идем в ЗАГС, подадим заявление.

После этих слов Никанорыч спокойно улегся в постель, и уже через полминуты крепко спал. В какой растерянности он оставил жену, с какими страхами, его уже не волновало. Во сне он увидел госпожу Анну, которая хвалила его: "хороший мальчик, правильно все сделал, иди сюда, умненький, – получи награду". А потом ее губы в яркой помаде, как телекамера, наезжающие на его лицо:

Утром Никанорыч чуть не проспал работу. Время на сборы – меньше десяти минут. Умылся он быстро, бриться не стал. Открыл шкаф, затертый рабочий костюм одевать не хотелось. Достал свой единственный праздничный, неким зигзагом судьбы ему доставшийся лет пять назад. Оделся быстро. Через четыре минуты уже обувался в прихожке. Жена выглянула с кухни: "а как же завтрак?". Виталий только махнул рукою вслед.

На проходной завода охрана с изумлением вытаращилась на него в праздничном костюме, с распрямленной спиной, с тщательно причесанными волосами. Поначалу, даже не узнавали, хотели пропуск посмотреть. Отдел его встретил неожиданным переходом с обычного болтливого шума на полное молчание.

Никанорыч поздоровался со всеми как обычно, словом и кивком. Направился к себе в кабинет прямо с порога, Все как всегда, ничего необычного. На пороге, слегка обернувшись, пригласил Галочку, самую молодую сотрудницу, совмещавшую обязанности секретарши и лаборантки: "зайдите в кабинет, Галина".

Такого еще не было. Коллектив из пяти сотрудников загудел ульем пчел. Галя, с немым вопросом в глазах, оглядев по очереди всех, и не получив ни в одном взгляде желания, что-либо пояснять, направилась к "шефу".

Это было только началом. По очереди вызывал всех к себе Виталий Никанорович. Каждому из сотрудников сделал выговор. Говорил размеренно, четко с сознанием своей правоты. Оправдываться никому не давал. Ошибки и откровенное разгильдяйство и так были у всех на виду, так что особых доводов у подчиненных и не было. Зарвавшемуся в споре с ним, самому старшему из остальных – Владимиру Матвеевичу, Виталий просто пригрозил увольнением.

За две недели остававшиеся до конца месяца отдел полностью переменился. Показатели качества выросли на порядок, исчезли задержки и ошибки в лаборатории. К концу месяца Матвеича все же пришлось уволить, – за скрытый саботаж. Вместо него пришел молодой парень, только с института, буквально в рот глядевший Виталию Никаноровичу. Сразу в его коллективе установилась нормальная рабочая атмосфера, даже наметились дружеские добрые отношения. Директор чаще стал заглядывать в отдел, и уже не со скандалами, а по рабочим вопросам. Никанорыч снова стал для него Виталиком, а тот опять называл его Павликом. Коллеги, тоже возглавляющие отделы, с удовольствием восприняли перемены в "Виталике" и его отделе. Все ему теперь подавали руку при встрече. Особенно расстарался шеф производственного отдела, того, что наиболее тесно находился в привязке к технологическому. "Мишуня", тоже из отцов-основателей, буквально навязывал ему свою дружбу: усаживал в свою машину после работы – подвезти, звал на каждые выходные то на дачу, то в баньку. К семейным обедам приглашал "с супругою".

Виталик ходил к госпоже Анне по установленному ею расписанию. Там он забывал о своей жизни снаружи и погружался с головой в мир секса и подчинения. Чем более строгим он становился в семье и на работе, тем больше боли и подчинения он просил у госпожи.

В воскресенье очередной их встречи, сразу в начале нового месяца он отсчитал ровно половину своей зарплаты в руки госпожи. Анна посмотрела на него как на безумца.

– Это что? Это зарплата?

В тот день она впервые его избила, весь вечер просидел Виталик, наблюдая ее такое желанное, совершенно обнаженное тело, но к награде допущен не был. Оттого на следующий день беседовал он с директором. Вспомнил и пай в акциях и зарплаты у других глав отделами, раз в шесть больше чем у него, даже про служебную машину помянул, как у всех главных на заводе действующих лиц.

Павлик друга даже успокаивал, из графинчика наливал. Потом долго сидели за чаем и кофе. Потом, разговорившись на тему воспоминаний, наплевали на дела и взяли у секретарши водку и закуски. Так и просидели до конца рабочего дня.

В Загсе удалось обойтись без суда. Развели их по "обоюдному согласию". Все потому, что оставил Виталий абсолютно все за женой: квартиру, детей, кривую дачу. Но как только вынырнул Никанорыч разведенным из учреждения, так сразу как по волшебству на заводе прибавился нолик к его зарплате, а пай его акций превратился в новую трехкомнатную квартиру в доме, построенном заводом.

Из прежней квартиры принципиально он забрал лишь нижнее белье, да остальное так, по мелочи. Пришла новая жизнь. В новой обстановке, с новой одеждой, с новым характером. Получая в другой раз свою половину, госпожа Анна была чрезвычайно милостива. В ту ночь попробовал Виталий необыкновенного: старательного минета и анального секса, – доселе неизведанного им. Только про квартиру и развод умолчал Виталий. Стал он больше – себе на уме. И решался изредка возражать госпоже, не все из ее арсенала приходилось ему по вкусу.

После полугода их совместной жизни возник впервые между ними скандал. Виталий считал себя полноправным партнерам в их отношениях. До тех пор пока они оба согласны с существующими правилами игры: он – подчинением, она – доминированием, им есть смысл эти отношения сохранять. Но:, коль скоро Анна перегибает палку, Виталий вправе считал расторгнуть соглашение заключенное ими. Нравилось Виталию с Анной очень. Ее тело, не увядшее, пышное, обильное всегда вызывало в нем желание. Ее приемы обращения с ним были смыслом нового его сексуального самоощущения. И хлесткие удары, и жесткие щипки и унижения и ругань терпимые от нее, – все подходило бывшему "лоху". Единственное, чего ему хотелось – статус кво, – сохранение существующего порядка. Но Анна стремилась эволюционировать. Ей хотелось все больше закабалить своего подчиненного, сделать его послушною игрушкою, стопроцентным рабом. Превратить его в объект, удовлетворяющий все ее прихоти.

В тот вечер она пошла дальше обычного в своих утехах: захотела помочиться ему в рот.