Не, только не в этот автобус! Там кондукторша – стерва. На следующей остановке выкинет. Двадцатка – другое дело. Я с ними катаюсь и по три и по четыре круга. Добрые. Холодно. Противная осень ссыт на город уже неделю. Достала! И всю неделю я вот так "катаюсь". А куда денешься, в гараже Сашка будит в пять. – Вставай, скоро народ повалит. Нужен мне выговор? Сашка нет – не голубой, просто я ночую у него в гараже. Наверное жалко ему меня. Ненавижу, когда жалеют. Но это совсем не то. Он тоже в двенадцать был таким. У него тоже мать и отец алкаши были. Померли. Давно уже. Он еще в "инкубаторе" был. – Похожи наши жизни – говорит он. Да, похожи. Только я не из интерната. Я дома живу. Вроде как. Или числюсь. Я там появлялся дня три назад. Все то же самое. Противно. "Костенька, где же ты блукаешь? ...
Да. Уже завтра. Странно!. Праздник всех влюбленных, многим из которых запрещено любить! Нельзя. Не положено. По закону! А я плевал на этот ваш закон! Мой закон – мои ЧУВСТВА! И я буду подчиняться только этому закону, закону, который не способен на ЗЛО, в отличие от других. Вам, многим обидно? Да? Вас берет зло, что вы не способны поменять этот закон. Да. Вы способны на общественное порицание, на осуждение, многие из вас сумеют посадить за это в тюрьму. Одного только вы не можете. Поменять в Душах ЭТОТ ЗАКОН. Он не меняется. Как не меняется закон Ньютона – закон ПРИТЯЖЕНИЯ. Сможете его поменять? Удачи! Клеймите, сажайте, или потом берите ваш пресловутый штраф. А после этого тащитесь у своих видаков или компов, рассуждая о том, а правильно ли вы поступили, наказав человека? Нет. Не похожи ...
– Пожалуйста, помоги мне. Сегодня вторые сутки пьянки. Для белой горячки пожалуй рановато. Да и не было ее у меня никогда. Я лежу у себя дома на диване. В своей однокомнатной норе. Я знаю, рядом на столе чуть початая бутылка водки. Чувствую, что пора похмеляться. – Пожалуйста, предупреди меня! Что за черт, прямо передо – мной стоит абсолютно раздетый соседский пацан Сашка. Только очертания его какие – то размытые, ненастоящие. Ну, все блин, допился! – Пожалуйста, меня надо предупредить! – Сашек, это ты, что – ли? А чего это ты в таком виде? Да и дверь я вроде закрывал. Фу – у, слава Богу, не глюки. Только странно. У меня в квартире голый тринадцатилетний сосед. Неужели я решился.? Вот черт. Я протягиваю к нему руку, но рука не чувствует ничего, то есть чувствует пустоту! – Сашок, что это ...
Уже месяц, как Он приходит сюда каждый день. В этот тихий город. Город жизнерадостных и печальных, беззаботных и озабоченных, злых и добрых, но БЫВШИХ когда-то людей. Он садится прямо на траву и до позднего вечера не сводит глаз с креста, на котором табличка. А на ней – ЕВГЕНИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ СМИРНОВ (12. О7.86 – 11. О7.98) Они одногодки – Он и Женька. Только Он, как ни странно жив, а вот Женька. Женька, как всегда, смотрит на него солнечно-нежным взглядом и вздыхает. "Ну вот, опять ты здесь!? Мы же договаривались." – Жень, а мне не к кому больше. Им я не нужен. Так, поброжу-погуляю и опять к тебе. С тобой хоть поговорить можно! А они. Да ну их всех! – Ну, подружился бы с кем ни будь. Не пропадать же каждый день на этом кладбище. Конечно, я всегда радуюсь, когда вижу тебя еще у ворот, мне ...
Смеетесь, да? Не надо. Не смейтесь. Грешно смеяться над больными. А Она болеет. Ей всего то три года. Когда Она родилась – мне было тринадцать. Ой, как я с Ней нянчился! Все оберегал от всех, никому не показывал, хотя Она и была всегда со мной. Я в школу – и Она туда же, я – в бассейн – и Она со мной, и на улицу только вместе с Ней. И дома всегда вместе. Мои даже ревновать начали, только к кому – не понимали. Я искал для Нее друга повсюду. И в школе, и в лагере, и даже в рейсовом автобусе. Друга чтобы мы были втроем. я, Она и Он. Тогда бы Она стала ИМ, и мы были бы счастливей всех на свете! Потому, что если ты кому – ни будь нужен – это и есть Счастье. Но друг все как – то не находился, хотя случалось, приглядишься к кому – ни будь, или ты ему "приглянешься" и думаешь "вот ОН, ты так долго ...
Раньше все было нормально. Когда ЕЕ становилось чуть больше, ты забирал ЕЕ, вернее ЕЕ частичку. И моя Душа становилась легче. – Как это в народе говорят. "На душе полегчало". Я с такой радостью отдавал тебе ЕЕ, дарил. И был от этого счастлив! Помнишь, как тогда, на речке я отдал тебе ЕЕ почти всю! А в моей Душе снова открылся кран и хлынул ЕЕ поток. Солнечный, яркий, с лучами радуги! Он безумно красив, этот поток! Но не зря красота и опасность идут бок-о-бок. А вы помните, как в детстве наполняли под водопроводной колонкой на улице резиновый шарик водой? Он раздувался до неимоверных пределов и на радость всем вам разрывался прозрачными потоками воды. А вы смеялись и были счастливы! Но здесь совсем не то. Здесь другое дело. Здесь не шарик лопается. Здесь взрывается Душа, если вовремя не ...
У алтаря стоял мальчик. Он уже давно написал в бумажке "За здравие" имя, поставил свечу и теперь стоял, не шелохнувшись и смотрел на огонь. А на него с икон смотрели лики. Только он не замечал их. Он смотрел на пламя, будто видел в нём какие то разворачивающиеся события. А это и впрямь были события. Он смотрел фильм своей жизни. Маленький, короткометражный, но наполненный стольким количеством сюжетов и событий, что их хватило бы на длинную жизнь взрослого человека. Начало фильма он не помнил, да и кто его может помнить, это Начало? Воспоминания начались с доброй, полной любви, улыбки. И с медведя. Огромный плюшевый мишка с него ростом сидел на диване и смотрел на Алешку невидящим взглядом. Сейчас не понять почему, но Алешка сразу понял, что медведь неживой, ненастоящий. Лешка потрогал ...
Телефон разбудил меня в четыре утра. Кому не спится в такое время? – с досадой подумал я и нащупал в утренних сумерках трубку. Безо всяких предисловий нежный детский голос. – Саша, это я, Юрка! Ты не спишь? Вопрос, по крайней мере, странный, если не сказать больше. Но ведь это – же Он! Мой Юрка! – Здравствуй, малыш! Как ты там, тебе лучше? Что говорят врачи? В том состоянии, в каком он был, без посторонней помощи трудно даже на мобиле номер набрать. Видимо сумел. Не зря я ему позавчера отдал свой телефон. Вернее не отдал, а подарил. В День Рожденья. Все – таки тринадцать лет, пора уж мобильник иметь. Юрка в больнице уже третий месяц. – Они ничего не говорят. Весь день носились, как угорелые. А мне и правда, лучше. Совсем ничего не болит. – Ты не представляешь, как я рад за тебя, Юрчик! ...
Ну, вот тебя и нет в нашем городе. В нем и так было пустовато, а теперь. Я бесцельно брожу по улицам и в голове только ты! И еще цифра – 727. Чего бы мне это не стоило, я досчитаю до единицы. Пусть даже изменишься ты, стану другим я. Все равно, я досчитаю! Сколько же мне тогда будет? Пятнадцать? Да, точно – пятнадцать. А нужен ли будет тебе тогда прыщавый, нескладный подросток, который любил, любит и будет дальше любить тебя? Задаю себе этот вопрос и отвечаю – наверное, нет. Я же просто был твоим попутным увлечением. Игрушкой. С которой дети играют, пока она красивая и стройная, как пожарная машина. И которая еще работает. У тебя в детстве была пожарная машина? Была, наверное. И ты с ней ни расставался, ни на миг, всюду таскал с собой и даже ставил возле кровати, когда ложился спать. А ...
Малыш! Послушай меня внимательно, что тебя ждет дальше в твоей необычной жизни. Послушай меня. Я-то через все это прошел и прохожу по сей день, и, наверное, знаю, что будет со мной дальше. Трудный ты выбрал себе путь. Хотя слово "выбрал" здесь не подходит. Ты не выбирал его. Тебе его просто дали. Дали с самого рождения и не твоя это вина. Ха! Вина! Разве можно обвинить человека, что он родился без глаз, можно винить младенца, что он не слышит того, что слышат все остальные? Вы упрекнете ребенка в том, что его правая нога немного короче левой, и он хромает? Нет! Люди, те, которые еще оставили в себе способность понять и принять человека, отличающегося от других, примут его таким, каков он есть. И тебя, малыш тринадцати лет они просто обязаны принять в свое наполовину гнилое общество и понять. ...
