Олежкины истории

Он не любил болтать на эту тему. Друзей у него было не много. Да и с ними он не желал делиться подобными откровениями. Они бы его не поняли. Хвастает обычно тот, кто хочет самоутвердиться любой ценой. Его друзья со всеми их недостатками принадлежали иному кругу людей. Впрочем, он догадывался и даже знал, что не все его подружки замалчивают факт лишения невинности, вернее не делают из этого никакой тайны. В силу этого, вокруг него возник ореол этакого демона с голубыми глазами. А поскольку репутацию надо было поддерживать на должном уровне, то за время оставшееся до выпускного вечера, он умудрился лишить этого сомнительного сокровища еще нескольких одноклассниц и даже миловидную продавщицу книжного магазина, страшно близорукую девицу двадцати пяти лет.
Она казалась ему невероятно взрослой, почти старухой, но привлекала такой невероятной искренностью и доверчивостью, что он не устоял. А познакомились они более чем банально – в кино. Олег не любитель шляться по киношкам. Тем более в одиночку, а тут от скуки черт понес его на вечерний сеанс.

В кино крутили жуткий по тем временам боевик. Совсем как по Чехову – "Давали синюю бороду!" Потоки крови и страдания героини так расстроили его соседку, что она, вцепившись в его рукав, едва досидела до конца сеанса. А после призналась, что почти никогда не ходит в кино и не представляет, как после всех этих ужасов пойдет домой через темный парк. Знакомство состоялось. По дороге он узнал о ней все. Или почти все. Подробности биографии он как-то опустил, а то, что она живет совершенно одна, позволило ему рассчитывать на вечерний чай. И действительно был чай, мармелад, варенье и печение...

А кончилось все на диване, когда он, допив очередную чашку, просто и вероломно поцеловал ее в губы. Она сразу обмякла в его руках, округлившиеся на мгновение глаза разом захлопнулись, и Олежка даже испугался, как бы она не брякнулась в обморок. До обморока, слава богу, не дошло. Поцелуи оглушили ее, но и не дали отключиться. Целоваться она совершенно не умела. Олежка с удивлением отметил это обстоятельство, но исправлять этот недостаток он не стал в виду отсутствия времени. Она только повторяла:

– Что ты. Что ты мальчик... Ну что ты делаешь...

Он раздевал ее со скоростью сноровистой горничной, не забывая глушить поцелуями робкие попытки протеста. Протестовать руками она была совершенно не способна. А когда он стащил ее трусики на бедра и положил ладонь на низ ее живота, она только ахнула, теряя жалкие остатки воли и прикрывая ладонями груди.

– Ой, мамочка. Ой, мамочка! – повторяла она как заклинание, плотно зажмурив глаза. Даже когда он взял ее руки и легко отвел их от груди, что-бы вволю насладиться созерцанием роскошного тела, она не оказала ни малейшего сопротивления. Слова "роскошное тело" – не могут передать и малой толики восторгов настоящего мужчины при виде пышущей здоровьем и по настоящему красивой женской плоти открывшейся нашему герою. Образное выражение "кровь с молоком" – было бы более чем подходящим для данного случая! Рядом с ней Олежка неожиданно ощутил себя греческим богом, соблазняющим Леду, дождем ниспадающим на Данаю! Человеческое неистовство покинуло его, и он царственно снизошел до ласки. Целуя пышную грудь своей богини, он вдруг осознал, что не гоже брать ее лихим штурмом, как крестьянку подвернувшуюся мародеру. За несколько минут бурной прелюдии, он умудрился с блеском реализовать весь свой нехитрый сексуальный опыт, и когда он решил, что пора переходить от долгих ласк к делу, голубушка пылала как смолистое дерево на ветру, а ее вагина источала обильную смазку.
Да, она оказалась девочкой. Тут надо бы ставить восклицательный знак, но тогда описание этой ночи состояло бы сплошь из восклицательных знаков.

Ее любовь подобно лесному пожару испепелила его!

Он вернулся домой утром, едва переставляя негнущиеся ноги, удивляясь как это могут мешать при ходьбе обычные человеческие яйца. От жуткого скандала его спасло то, что родители были в отъезде, а бабуле он позвонил еще в девять вечера. Оленька просто заставила его поднять трубку и предупредить домашних. Он врал, что собирается заночевать у Валерки и нетерпеливо выслушивал бабусины наставления.

А потом, бросив трубку, рванул на кухню, где она готовила ужин. Картошка, конечно, сгорела, потому, что он утащил ее с кухни и не отпустил пока не "бросил пару палок".

За эту долгую ночь, они умудрились раза три подкрепить свои силы основательным ужином, переходящим в ранний завтрак и съели массу котлет, пельменей и бутербродов. Если бы ему сказали, что, съев такое количество можно думать еще о чем-то другом кроме долгого сна Олежка только посмеялся бы. Но они так и не поспали не минуты!

Под утро они едва шевелили опухшими губами, и даже попытка совокупления вызывала болезненные ощущения, а оргазм был похож на агонию повешенного. И все же когда она, прощаясь, целовала его в прихожей, Олежка едва не плакал. Прикосновение ее пухлых губ мгновенно наполнило его такой страстью, что ненасытный Малыш едва не разорвал тесные плавки. Но, наконец, она проявила решительность. И вытолкнув Олежку за дверь, знойная красавица спасла его от полной самоликвидации.

Вооще то он скотина. Просто взял и ушел. Уже потом, изредка встречая ее в городе, он не решался заговорить.

Богиня обрела над ним такую власть, что одного взгляда хватало для обеспечения нужной дистанции. Примерно через год он встретил ее с мужчиной и почувствовал, что нужно подойти. Он был удостоен аудиенции и когда подал руку ее спутнику обалдел. Он увидел себя как в зеркале, повзрослевшим лет на десять. Его звали ОЛЕГ, и, разумеется, ОНИ СОБИРАЛИСЬ ПОЖЕНИТЬСЯ!

Никогда, не до, не после не испытывал Олежка такой волчьей тоски. Ощущение потери гвоздем вонзилось в его сердце, когда она поцеловала его в задрожавшие губы. Он так и стоял столбом, пока эта красивая пара не растаяла в толпе. Ему казалось, он еще видит в конце улицы, то краешек платья, то ее светлые волосы, то его широкий пиджак и с горечью осознавал, что это не более чем игра воображения.