Богатые тоже люди

Звонил ей по сотовому, она не отвечала, грозил забить ей между ног кол, обзывал Давыдова "дураком", а Давыдов по-прежнему сидел на стуле с самым невозмутимым видом. Он понял, что внутренне Лиманов с потерей денег примирился, да и триста тысяч для него, в сущности, были не такой уж громадной суммой. На свою предвыборную кампанию Лиманов уже выкинул пятьсот и еще собирался столько же. Чуть больше денег, чуть меньше. Не принципиально. С женой он, может, и правда разведётся, если только не смалодушничает, и вместо развода не начнёт целовать ей клитор, как бывало. Тряпка, не муж.

3

Давыдов допил сладкую муть сока и посмотрел на часы. Пора было идти, забирать свои денежки. Лёва ждал его на квартире, придя туда сутки назад, сразу после их получения в обозначенном месте.
Вокзал – мусорный бак. Сумка рядом. Автомобиль. Человек в черной одежде. Протянутая рука. Визг тормозов на повороте. И нет никого. Ветер – обрывок газеты, вылетающий с шелестом из подворотни.

В том, что Лёва всё исполнит безукоризненно, и даже не попытается сумку вскрыть, Давыдов был уверен, как в себе. С психологией "сладкоголосого соловья" он разобрался досконально, начав её изучать ещё при первом знакомстве, в кафе. Мгновенно просчитав Лёвину ориентацию, изобразил из себя мужичка, подыскивающего крепкую попку для эротических утех. Лёва был и наглый, и трусливый одновременно. Корыстолюбивый и бессребреник. Тщеславный и скромный. Сплошное бисексуальное двойство, противоречие. Ему легко было что-то внушить, зажать в капканы его сознание. К тому же Лёва в Давыдова влюбился, особенно после того, как был вытащен из "Тайн Востока", от своего зелёноглазого ящера, обеспечен приличными деньгами, и высосал благодарно из Давыдова, наверное, полстакана спермы. К удивлению Давыдова, никогда не имевшего половых связей с мужчинами, перешагнувшего, ради дела, через свои принципы, Лёва брал в рот лучше иной бабы. Тепло и приятно было порой члену Давыдова в мокром Левином рту. На это недоумение Лёва ему сам и разъяснил. Не всякая баба знает, что лучше мужику, зато мужик всегда знает, что нужно ему. Бывает верно и наоборот, в случае с лесбиянками.

Сутки же после получения денег Давыдов потратил на проверку, не установил ли Лиманов за ним наблюдение, обратившись куда-нибудь в частную детективную службу. И с облегчением убедился, что – нет. В чём-то Лиманов был и точно акулой, а в чём-то обыкновенным "лохом". Однозначно, потерю денег "шеф" начальнику службы безопасности не простит, и Давыдову очень скоро придётся покинуть лимановскую конторку, но да это тоже входило в планы.

Давыдов поднялся из-за стола, рассчитался с официантом, надел плащ и вышел на улицу, с удовольствием отмечая, что народа на улице много, значит, легко затеряться и не видно никаких подозрительных автомобилей с затемнёнными стёклами. Всё-таки вскоре он свернул в ближайший проулок, и прошёл к нужному дому дворами, несколько раз оглянувшись. Следом никто не шёл.

Войдя в подъезд, Давыдов засунул руку в карман пиджака, нащупывал шприц и ампулу, постоял в задумчивости, взвешивая все "за" и "против" и понял, неожиданно для себя, что Лёву он не убьет. Сомнительно, что сей певчий дрозд, будет кому-то и что-то болтать, а если и ляпнет "по пьяной лавочке", то и что из того? Давыдов тогда уже будет где-нибудь на другом конце земного шарика, очищать кожуру с фруктов на берегу Атлантического или Тихого океана. Под пальмами, сидя в шезлонге, ничем не выделяясь из скучного и вялого ряда отдыхающих. Лиманов не Сталин, искать его по всему свету, как Троцкого, не кинется и с ледорубом убийцу не подошлет.
Выпустив из руки шприц и ампулу, Дадыдов рассмеялся. Облегчённо. Напряжение падало, и провода в организме искрили все меньше.

Дойдя до третьего этажа, Давыдов позвонил в дверь на право. Лёва открыл сразу. Ждал. Лицо было и озабоченным, и радостным. Глаза светились голубой прорубью на бледном льду, но лоб прорезала нитка черного леса. Наверное, фантазировал, что купит себе студию или хотя бы запишет пластинку, и боялся, как бы не дело не прогорело. Давыдов ответно улыбнулся, в колене повернулись шарниры-суставы, шагнул в прихожую. Лёва отступил, пропуская его вперёд, что-то произнес, и: контакты с внешним миром были разорваны. Давыдова накрыла чёрная мгла.

*

Очнувшись, он понял, что связан по рукам и ногам, лежит на полу, что плащ и пиджак с него сняты, и увидел перед собой сначала чьё-то голое женское бедро, а после, с тяжестью вия гоголя подняв веки, узрел и саму хозяйку бедра. Мадам Лиманову, будто сошедшую с картины про амазонок, с чёрным лакированным стеком в руке. Зрачки мадам, светло-синие, были ненормально расширенны. В воздухе плавал сладковатый дымок анаши. Позади Давыдова послышался голос Лёвы. "Очнулся, Алексей Петрович? А то мы уж утомились тебя ждать. Маргарита хочет, чтобы всё было по честному". "Что по честному?", – прохрипел Давыдов. "Ну, в смысле секса. Должны же мы с тобой хоть как-то попрощаться". Маргарита томно улыбнулась и неожиданно опустила стек Давыдову на спину, пуская его проводом болезненно по коже электричество. "Не ожидала, что ты такая мразь. Надо же, установить камеры в моей спальне. Дурак. Да Лёвик сразу мне всё рассказал еще, когда изображал из себя ухажёра". Давыдов покривил рот. Произошло непредвиденное. Непоследовательный Лёва теперь влюбился в эту ведьмочку, как мартовский черт, и они сговорились надуть соломинками, словно лягушек и его, и Лиманова.

А, действительно, зачем ей Лиманов, стареющий, скупой кобель с вялым морщинистым пенисом, вечно занятый на работе, брюзгливый и нудный? Птичка выпорхнула из клетки, унося в клюве алмазное зернышко, и её не поймать.

"Суки, – зло и ржаво сказал Давыдов. – Я вас и с того света достану".

"Дурак, – Маргарита рассмеялась, показывая красивые белые зубки. – Мы просто прокрутим тебе вторую серию. Почему-то меня возбуждает, если на меня смотрит ещё один мужчина. А потом мы уедем, и даже оставим тебе что-нибудь на чай".

"Подумай, с кем ты связалась? – Давыдов попробовал сесть, и ему это удалось, костяшки пальцев уперлись в пол. – Он педик. Зачем тебе педик?" "Ну и что?" – она опять рассмеялась, поднялась с кресла, выгнула спину и шлёпнула стеком, два раза, теперь себя. Несильно. По ляжке и по оттопыренной попке. "Ну же, Лёвчик, начнём".

Лёва наклонился над своим бывшим партнером и мягко вложил ему в губы гармонику папиросы. "Не сердись, Алёша. Такова жизнь. Покури и тебе станет легче".

Анаша была задорной, афганской. Через короткое время Давыдов словил кайф, и сам смеялся, сидя на полу, смотря, как Маргарита двигает рукой по его скипетру, стоя на четвереньках, и тоже смеется, и как Лёва поочерёдно распахивает две её калитки, ведущие в сад наслаждений.

И Лёва смеялся. Его правую щеку обливал яркий солнечный свет, летящий от окна, отчего лицо у Лёвы было словно разделено надвое. На белое и черное.

В Москве наступал хороший погожий день