Спасибо, мне не интересно
✕
Рассказы с описанием несовершеннолетних запрещены.
Вы можете сообщить о проблеме в конце рассказа.
Димка
Первая дружба – навеки
Детские клятвы – до гроба...
Где ты теперь, мой друг?
Анатолий Штейгер
В тот год мне исполнялось четырнадцать лет, и родители, решив, что я уже достаточно взрослый, отправили меня на всё лето на юг – в станицу к бабке. Был я в станице лет в семь или восемь, мало что помнил и потому ехал не без некоторой опаски... каких-либо друзей или хотя бы знакомых у меня там не было, и чем я там буду заниматься, я совершенно не представлял. Но дома затевался грандиозный ремонт, предполагалось, что растянется он до сентября, и родители твердо решили меня сплавить. Спорить с ними было бесполезно. Так в самом начале июня я оказался за несколько тысяч километров от дома, и, что самое главное, я впервые был без родительской опеки, которая к тому времени уже начинала меня порядком тяготить.
Станица оказалась большой, утопающей в зелени... Буквально сразу же, в первый день, выяснилось... по соседству с бабкиным домом, или, как там говорили, хатой, живёт Димка, с которым я тут же и познакомился. Точнее, познакомился он со мной, крикнув мне из-за невысокого покосившегося забора...
– Привет!
– Привет, – отозвался я, обернувшись. Пацан, стоявший за забором, был вихраст, симпатичен и смотрел на меня, не скрывая доброжелательного любопытства.
– Ты к бабке Нюре приехал? В гости?
– Да.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– Андрей...
– А меня Димка. Ты что-нибудь в мотоциклах понимаешь?
– Нет, – я отрицательно потряс головой.
– Ну, ладно... Перелазь через забор, я покажу тебе свой моцик, – сказал он так, как будто мы знали друг друга по меньшей мере сто лет.
Так состоялоь наше знакомство. Я перелез через забор, мы пожали друг другу руки, и... для меня началась новая – деревенская – жизнь.
Димка, как вскоре выяснилось, оказался пацаном весёлым и неугомонным. Он постоянно что-то изобретал и придумывал, что-то организовывал и чем-то увлекался. Моциком оказался старенький мотоцикл "Восход", на котором Димка носился по станице, иногда – сняв глушитель, и еще ездил за травой для кроликов, которых он разводил. Моцик постоянно ломался – Димка его постоянно ремонтировал, причем, ремонтировать моцик Димке доставляло удовольствие. С Димкой мы оказались ровесниками, довольно быстро сдружились, через него я перезнакомился со всеми остальными ребятами, и уже через неделю я чувствовал себя настоящим аборигеном.
Еще через неделю Димка потянул меня с ночевкой на рыбалку...
Клёв начинался рано утром, мы посидели у костра, Димка вздохнул и первым полез в шалаш.
– Давай спать, – сказал он из темноты, сладко зевая. – Завтра с утра нужно клёв не проморгать.
Костёр, который мы разожгли, погас... Звёздное небо висело над миром... рядом, словно соревнуясь, орали лягушки, и мир, огромный и необъятный, был преисполнен таинственного великолепия...
Я еще несколько минут посидел на берегу и тоже полез вслед за Димкой. В шалаше было темно и уютно, спать не хотелось.
– Андрюха, хорошо в городе жить? – задумчиво спросил меня Димка.
– Нормально, – я неопределенно хмыкнул. В данный момент мне очень даже нравилось жить в станице.
– Андрюха... – снова нарушил молчание Димка, – а ты... ты уже пробовал?
– В смысле? – не понял я.
– Ну, ебался с кем-нибудь?
– Ну... – я на секунду запнулся и, сам не знаю зачем, соврал... – Ебался. – И, помолчав еще секунду, добавил... очевидно, для большей убедительности... – Ебался, и не с одной. В городе это просто...
– А у тебя их сколько было?
– Три, – сказал я.
Мы помолчали.
– А в жопу... – снова нарушил молчание Димка, – в жопу ты ебался?
– Ну, – отозвался я. – С одной... Мы её с Лёхой, с одноклассником, в жопу пёрли...
– Врешь ведь... врешь, да? – Димка пошевелился и, не давая мне ничего возразить, вдруг придвинулся ко мне вплотную, так что я ощутил на своём лице его горячее дыхание. – Андрюха, а хочешь... хочешь сейчас поебаться?
– С кем? – почти машинально проговорил я, не успев даже толком уловить, какой смысл может содержаться в Димкином вопросе здесь, в шалаше, где никого, кроме нас, сейчас не было.
– Со мной, – отозвался шепотом Димка. – Хочешь? Как с бабой...
Я почувствовал, как огнем вспыхнули мои щеки.
– Как – как с бабой? – прошептал я, и мне показалось, что я не узнал свой голос.
– В жопу... хочешь? Я серьёзно тебе говорю... давай! – Димка вдруг навалился на меня, обхватив руками мои голые плечи, и горячо зашептал, задышал прямо в моё лицо... – Я тебе дам... хочешь?
– Ты... ты серьёзно? – после секундного замешательства пробормотал я, с каким-то сладким ужасом ощущая, как в живот мне уперлось что-то большое и твердое – член у Димки стоял торчком...
Сердце мое лихорадочно застучало... В свои неполные четырнадцать лет я был обычным пацаном с типичной, свойственной этому возрасту, кашей в голове... смутные желания переплетались со страхом, под бравадой скрывалась неуверенность, какая-то случайная информация обрастала домыслами, полнейшая неискушенность прикрывалась враньём о мнимых успехах... как всякий нормальный пацан, я тайно занимался онанизмом, одновременно и стыдясь этого занятия, и испытывая к нему непреодолимое влечение. О сексе с парнями я никогда не думал – все мои познания в этой области сводились к нескольким словам, которые я если и употреблял, то, подражая окружающим, исключительно как ругательства. То, что этими словами нужно ругаться, приходило извне и усваивалось в голове как должное... "пидор", "педик", "пидарас"... смысл, стоящий за этими словами, был для меня лишен конкретики, и поскольку слова употреблялись исключительно как ругательства, то, естественно, и сами действия, стоящие за этими словами, воспринимались мною как нечто плохое, ненормальное и даже позорное... Словом, извращение. Иного не предполагалось...
И вот... Я лежал под Димкой обескураженный, сбитый с толку... То, что он предложил мне, было настолько неожиданным для меня, что я на какой-то миг растерялся. Мне вдруг вспомнился эпизод из книги Ремарка "Возлюби ближнего своего", которую я прочитал за месяц до этого. Там, изображая пребывание главного героя в тюрьме, Ремарк пишет... "Профессора выпустили через четыре недели. Вора – через шесть недель; растратчика – на несколько дней позже. В последние дни он пытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силён, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов, ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент"... Такая реакция – нокаутировать – вполне соответствовала моему, как мне казалось тогда, единственно правильному представлению, как нужно относиться к "пидарасам"... может, подумал я, мне следует сейчас нокаутировать Димку? И тут я вдруг почувствовал, как мой собственный член – помимо моей воли – стал стремительно увеличиваться, наливаясь упругой горячей твёрдостью...
– Серьёзно... а ты что – не хочешь? – в голосе Димки послышалось легкое удивление.
– Кто? Я?
– Ну, не я же... – Димка, лежа на мне, шевельнулся.
В шалаше было жарко, темно... Кричали лягушки...
Я лежал под парнем, своим ровесником, у меня был стояк, я чувствовал, как сладким ознобом наполняется мое тело – вопреки всем моим представлениям об этом... и – совершенно не знал, что мне следует делать дальше. С первого дня нашего знакомства, на протяжении двух недель, Димка ни единым словом не дал повода что-то такое заподозрить, и вдруг... кто он? Пидарас? Слово "пидарас" у меня ассоциировалось с чем-то большим и волосатым...
Почему "пидарасы" должны быть волосатыми, я не знал... Очевидно, волосатыми в моем представлении они были по той же самой причине, по какой я считал одно время, что если заниматься онанизмом, то на ладони от такого занятия обязательно будут бородавки...
– А если кто-то увидит? – спросил я.
– Кто здесь увидит? Давай...
– Подожди...
Лежа под Димкой, я лихорадочно думал, как мне следует поступить... Согласиться?.. попробовать?.. или – оттолкнуть сейчас Димку, вырваться, выскочить из шалаша?.. это сделать ещё не поздно... а в шалаше – темно, уютно... и у меня стояк... и вообще... я поймал себя на мысли, что мне хочется... да, мне хочется попробовать то, что предложил Димка...
– Ты что – не хочешь? – тихо засмеялся Димка, обжигая меня горячим дыханием. – Никого ведь нет... чего ты боишься? Я сейчас лягу, как нужно, а ты... в очко меня... понял? Давай, раздевайся!
Он первым стянул с себя джинсы и плавки. В темноте смутно забелела его голая попа... Я медлил... Ну, засмеюсь я сейчас... выскочу, обзову его "пидарасом"... или скажу ему с чувством неоспоримого превосходства... "Я, Дима, этим не занимаюсь, я не пидор..." – ну, допустим, скажу ему так... и что? Что я от этого выиграю? Докажу себе – ему? – что... что я докажу? – что я, в отличие от него, нормальный пацан?..
– Ну, ты чего...
– Сейчас...
В конце концов, не он же мне будет засовывать, а я ему... Сердце колотилось... меня жгло любопытство, мне было страшно и стыдно, будто Димка предложил мне что-то заведомо непристойное, и вместе с тем всё сильней и сильней мне хотелось испробовать, испытать то, к чему он меня так откровенно подталкивал...
– Сейчас, – передразнил меня Димка... и вдруг, резко наклонившись надо мной, безошибочно припал своим ртом к моим губам, разжал их кончиком языка и, вобрав в свои, больно – и сладко! – засосал меня в губы... и в ту же секунду я почувствовал, как рука его, скользнув по моему телу, через брюки сжала мой напряженный, колом торчащий член.
– Разве так можно? – ошалело прошептал я, с трудом переводя дыхание.
– А почему нельзя? Давай... снимай штаны... – отозвался Димка, и тут же, не дожидаясь, сам расстегнул зипер на моих джинсах. Его рука коснулась моего члена...
Всё, я уже не раздумывал! То внешнее, что было привнесено в мое сознание, вдруг испарилось, в один миг исчезло – и, подчиняясь непреодолимому желанию, сладостной волной прокатившемуся по всему моему телу, я быстро стянул с себя джинсы и плавки... напряженно вытянувшийся мой член упёрся Димке в ногу, а Димкин член – мне в живот, я прижал Димку к себе, наши голые тела вдавились одно в другое, Димкины ноги оказались между моими ногами, руки наши переплелись, горячие и нахальные Димкины губы ненасытной присоской впились в мои, язык его уверенно проскользнул мне в рот, а мой язык очутился во рту у Димки.
Детские клятвы – до гроба...
Где ты теперь, мой друг?
Анатолий Штейгер
В тот год мне исполнялось четырнадцать лет, и родители, решив, что я уже достаточно взрослый, отправили меня на всё лето на юг – в станицу к бабке. Был я в станице лет в семь или восемь, мало что помнил и потому ехал не без некоторой опаски... каких-либо друзей или хотя бы знакомых у меня там не было, и чем я там буду заниматься, я совершенно не представлял. Но дома затевался грандиозный ремонт, предполагалось, что растянется он до сентября, и родители твердо решили меня сплавить. Спорить с ними было бесполезно. Так в самом начале июня я оказался за несколько тысяч километров от дома, и, что самое главное, я впервые был без родительской опеки, которая к тому времени уже начинала меня порядком тяготить.
Станица оказалась большой, утопающей в зелени... Буквально сразу же, в первый день, выяснилось... по соседству с бабкиным домом, или, как там говорили, хатой, живёт Димка, с которым я тут же и познакомился. Точнее, познакомился он со мной, крикнув мне из-за невысокого покосившегося забора...
– Привет!
– Привет, – отозвался я, обернувшись. Пацан, стоявший за забором, был вихраст, симпатичен и смотрел на меня, не скрывая доброжелательного любопытства.
– Ты к бабке Нюре приехал? В гости?
– Да.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– Андрей...
– А меня Димка. Ты что-нибудь в мотоциклах понимаешь?
– Нет, – я отрицательно потряс головой.
– Ну, ладно... Перелазь через забор, я покажу тебе свой моцик, – сказал он так, как будто мы знали друг друга по меньшей мере сто лет.
Так состоялоь наше знакомство. Я перелез через забор, мы пожали друг другу руки, и... для меня началась новая – деревенская – жизнь.
Димка, как вскоре выяснилось, оказался пацаном весёлым и неугомонным. Он постоянно что-то изобретал и придумывал, что-то организовывал и чем-то увлекался. Моциком оказался старенький мотоцикл "Восход", на котором Димка носился по станице, иногда – сняв глушитель, и еще ездил за травой для кроликов, которых он разводил. Моцик постоянно ломался – Димка его постоянно ремонтировал, причем, ремонтировать моцик Димке доставляло удовольствие. С Димкой мы оказались ровесниками, довольно быстро сдружились, через него я перезнакомился со всеми остальными ребятами, и уже через неделю я чувствовал себя настоящим аборигеном.
Еще через неделю Димка потянул меня с ночевкой на рыбалку...
Клёв начинался рано утром, мы посидели у костра, Димка вздохнул и первым полез в шалаш.
– Давай спать, – сказал он из темноты, сладко зевая. – Завтра с утра нужно клёв не проморгать.
Костёр, который мы разожгли, погас... Звёздное небо висело над миром... рядом, словно соревнуясь, орали лягушки, и мир, огромный и необъятный, был преисполнен таинственного великолепия...
Я еще несколько минут посидел на берегу и тоже полез вслед за Димкой. В шалаше было темно и уютно, спать не хотелось.
– Андрюха, хорошо в городе жить? – задумчиво спросил меня Димка.
– Нормально, – я неопределенно хмыкнул. В данный момент мне очень даже нравилось жить в станице.
– Андрюха... – снова нарушил молчание Димка, – а ты... ты уже пробовал?
– В смысле? – не понял я.
– Ну, ебался с кем-нибудь?
– Ну... – я на секунду запнулся и, сам не знаю зачем, соврал... – Ебался. – И, помолчав еще секунду, добавил... очевидно, для большей убедительности... – Ебался, и не с одной. В городе это просто...
– А у тебя их сколько было?
– Три, – сказал я.
Мы помолчали.
– А в жопу... – снова нарушил молчание Димка, – в жопу ты ебался?
– Ну, – отозвался я. – С одной... Мы её с Лёхой, с одноклассником, в жопу пёрли...
– Врешь ведь... врешь, да? – Димка пошевелился и, не давая мне ничего возразить, вдруг придвинулся ко мне вплотную, так что я ощутил на своём лице его горячее дыхание. – Андрюха, а хочешь... хочешь сейчас поебаться?
– С кем? – почти машинально проговорил я, не успев даже толком уловить, какой смысл может содержаться в Димкином вопросе здесь, в шалаше, где никого, кроме нас, сейчас не было.
– Со мной, – отозвался шепотом Димка. – Хочешь? Как с бабой...
Я почувствовал, как огнем вспыхнули мои щеки.
– Как – как с бабой? – прошептал я, и мне показалось, что я не узнал свой голос.
– В жопу... хочешь? Я серьёзно тебе говорю... давай! – Димка вдруг навалился на меня, обхватив руками мои голые плечи, и горячо зашептал, задышал прямо в моё лицо... – Я тебе дам... хочешь?
– Ты... ты серьёзно? – после секундного замешательства пробормотал я, с каким-то сладким ужасом ощущая, как в живот мне уперлось что-то большое и твердое – член у Димки стоял торчком...
Сердце мое лихорадочно застучало... В свои неполные четырнадцать лет я был обычным пацаном с типичной, свойственной этому возрасту, кашей в голове... смутные желания переплетались со страхом, под бравадой скрывалась неуверенность, какая-то случайная информация обрастала домыслами, полнейшая неискушенность прикрывалась враньём о мнимых успехах... как всякий нормальный пацан, я тайно занимался онанизмом, одновременно и стыдясь этого занятия, и испытывая к нему непреодолимое влечение. О сексе с парнями я никогда не думал – все мои познания в этой области сводились к нескольким словам, которые я если и употреблял, то, подражая окружающим, исключительно как ругательства. То, что этими словами нужно ругаться, приходило извне и усваивалось в голове как должное... "пидор", "педик", "пидарас"... смысл, стоящий за этими словами, был для меня лишен конкретики, и поскольку слова употреблялись исключительно как ругательства, то, естественно, и сами действия, стоящие за этими словами, воспринимались мною как нечто плохое, ненормальное и даже позорное... Словом, извращение. Иного не предполагалось...
И вот... Я лежал под Димкой обескураженный, сбитый с толку... То, что он предложил мне, было настолько неожиданным для меня, что я на какой-то миг растерялся. Мне вдруг вспомнился эпизод из книги Ремарка "Возлюби ближнего своего", которую я прочитал за месяц до этого. Там, изображая пребывание главного героя в тюрьме, Ремарк пишет... "Профессора выпустили через четыре недели. Вора – через шесть недель; растратчика – на несколько дней позже. В последние дни он пытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силён, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов, ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент"... Такая реакция – нокаутировать – вполне соответствовала моему, как мне казалось тогда, единственно правильному представлению, как нужно относиться к "пидарасам"... может, подумал я, мне следует сейчас нокаутировать Димку? И тут я вдруг почувствовал, как мой собственный член – помимо моей воли – стал стремительно увеличиваться, наливаясь упругой горячей твёрдостью...
– Серьёзно... а ты что – не хочешь? – в голосе Димки послышалось легкое удивление.
– Кто? Я?
– Ну, не я же... – Димка, лежа на мне, шевельнулся.
В шалаше было жарко, темно... Кричали лягушки...
Я лежал под парнем, своим ровесником, у меня был стояк, я чувствовал, как сладким ознобом наполняется мое тело – вопреки всем моим представлениям об этом... и – совершенно не знал, что мне следует делать дальше. С первого дня нашего знакомства, на протяжении двух недель, Димка ни единым словом не дал повода что-то такое заподозрить, и вдруг... кто он? Пидарас? Слово "пидарас" у меня ассоциировалось с чем-то большим и волосатым...
Почему "пидарасы" должны быть волосатыми, я не знал... Очевидно, волосатыми в моем представлении они были по той же самой причине, по какой я считал одно время, что если заниматься онанизмом, то на ладони от такого занятия обязательно будут бородавки...
– А если кто-то увидит? – спросил я.
– Кто здесь увидит? Давай...
– Подожди...
Лежа под Димкой, я лихорадочно думал, как мне следует поступить... Согласиться?.. попробовать?.. или – оттолкнуть сейчас Димку, вырваться, выскочить из шалаша?.. это сделать ещё не поздно... а в шалаше – темно, уютно... и у меня стояк... и вообще... я поймал себя на мысли, что мне хочется... да, мне хочется попробовать то, что предложил Димка...
– Ты что – не хочешь? – тихо засмеялся Димка, обжигая меня горячим дыханием. – Никого ведь нет... чего ты боишься? Я сейчас лягу, как нужно, а ты... в очко меня... понял? Давай, раздевайся!
Он первым стянул с себя джинсы и плавки. В темноте смутно забелела его голая попа... Я медлил... Ну, засмеюсь я сейчас... выскочу, обзову его "пидарасом"... или скажу ему с чувством неоспоримого превосходства... "Я, Дима, этим не занимаюсь, я не пидор..." – ну, допустим, скажу ему так... и что? Что я от этого выиграю? Докажу себе – ему? – что... что я докажу? – что я, в отличие от него, нормальный пацан?..
– Ну, ты чего...
– Сейчас...
В конце концов, не он же мне будет засовывать, а я ему... Сердце колотилось... меня жгло любопытство, мне было страшно и стыдно, будто Димка предложил мне что-то заведомо непристойное, и вместе с тем всё сильней и сильней мне хотелось испробовать, испытать то, к чему он меня так откровенно подталкивал...
– Сейчас, – передразнил меня Димка... и вдруг, резко наклонившись надо мной, безошибочно припал своим ртом к моим губам, разжал их кончиком языка и, вобрав в свои, больно – и сладко! – засосал меня в губы... и в ту же секунду я почувствовал, как рука его, скользнув по моему телу, через брюки сжала мой напряженный, колом торчащий член.
– Разве так можно? – ошалело прошептал я, с трудом переводя дыхание.
– А почему нельзя? Давай... снимай штаны... – отозвался Димка, и тут же, не дожидаясь, сам расстегнул зипер на моих джинсах. Его рука коснулась моего члена...
Всё, я уже не раздумывал! То внешнее, что было привнесено в мое сознание, вдруг испарилось, в один миг исчезло – и, подчиняясь непреодолимому желанию, сладостной волной прокатившемуся по всему моему телу, я быстро стянул с себя джинсы и плавки... напряженно вытянувшийся мой член упёрся Димке в ногу, а Димкин член – мне в живот, я прижал Димку к себе, наши голые тела вдавились одно в другое, Димкины ноги оказались между моими ногами, руки наши переплелись, горячие и нахальные Димкины губы ненасытной присоской впились в мои, язык его уверенно проскользнул мне в рот, а мой язык очутился во рту у Димки.