Димка

.. – и почувствовав, как сладчайшее наслаждение ознобом охватило всё моё тело, я изо всей силы прижал Димку к себе, тоже начал его тискать, сосать и лапать, с каждой секундой всё больше и больше испытывая от всего этого жаркое, ни с чем не сравнимое чувство сладостного озноба, так что казалось, что каждую клеточку моего мальчишечьего тела начинают покалывать невидимые иголки...

– На, намазывай, – разжав свои объятия, Димка сунул мне в руки круглую плоскую баночку.

– Что это? – не понял я.

– Вазелин. Мажь...

– Как? Весь хуй?

– Ты что – дурак? – Димка тихо засмеялся.

– Почему дурак?

– Потому... дай сюда, я сам смажу, – он взял у меня баночку. – Видно, очко у той девки было железное...

– У какой девки?

– Какую ты в жопу ебал... на сухую ебал её, что ли? – Димка опять засмеялся.
Я промолчал. А что я мог сказать? Димка зачерпнул из баночки пальцем немного вазелина и, оттянув на моём члене крайнюю плоть, обильно размазал вазелин по головке. Потом, сунув руку себе между ног, прошептал, поясняя...

– Норку тоже смазать надо...

В шалаше запахло вазелином. Димка вытер палец о край покрывала, которое мы принесли с собой, и тут я совсем некстати подумал, что мы с Димкой, наверное, как "пидарасы"... ну, и пусть! Плевать! – отмахнулся я от этой мысли. Димка лёг на спину, поднял вверх полусогнутые в коленях ноги и, когда я, стоя на коленях, пристроился к его заду, положил ноги мне на плечи, а руками сильнее раздвинул свои ягодицы.

– Всовывай! – тихо скомандовал он.

Для удобства я немного присел и, держа член у основания, ткнул им Димке между ног.

– Выше... выше немного... – донёсся до меня Димкин шепот, и, повинуясь этому шепоту, я послушно направил член вверх. – Ещё чуть выше... – снова прошептал Димка. Член скользнул между его ягодицами и открытой головкой упёрся в очко, словно в маленькую воронку. – Вот так, нормально... давай, засовывай... только не сразу, понемногу...

Я надавил... и – стал медленно вводить свой член в расширяющееся под его напором заднепроходное отверстие... Вот оно, запретное и всем доступное, сладкое, но многими неиспытанное и неиспитое наслаждение!.. Димка скрипнул зубами и закусил губу, тело его напряглось... а я почувствовал, как головка, словно провалившись, вскользнула в Димкину норку вся, целиком... опираясь на руки, нависнув над Димкой, я надавил ещё, и член впритирочку заскользил дальше, в горячее, плотно обжимающее отверстие..

– Ещё... – выдохнул Димка прерывисто и тихо, – суй глубже...

И когда я засунул весь член полностью, по самые яйца, он облегченно выдохнул...

– Всё... теперь давай, жарь...

Но мне уже ничего не нужно было говорить – в шалаше было темно, душно, и я, чувствуя своим членом горячую обволакивающую глубину покорно лежащего подо мной Димкиного тела, с упоением начал ритмично двигать задом, стараясь вогнать как можно глубже...

Утром, конечно, мы проспали – проснулись, когда солнце было уже высоко в небе... Первым проснулся я. И только я приоткрыл глаза, как в то же мгновение вспомнил, что между нами произошло... и как мы разговаривали о бабах – как Димка расспрашивал меня, выясняя, сколько их у меня уже было, а я ему врал, отвечая, что три... и как он вдруг на меня навалился, совсем неожиданно лёг на меня, а я растерялся, не зная, как поступить, что делать... и как он засосал меня в губы... и как, оба голые, оба с напряжено торчащими членами, мы обнимались с ним, прижимаясь один к другому, лаская один другого... и как я тоже сосал Димку в губы, лапал его, трогал его член... а потом появился вазелин... Я невольно пощупал рукой свой член, словно не веря, что всё это было... Всё это было со мной... со мной... со мной... кто теперь я? "Пидарас"?..
Приподнявшись, я посмотрел на Димку. Он безмятежно и крепко спал, тихо посапывая во сне... и я, пользуясь тем, что он спит, стал жадно рассматривать его – уже совсем другими глазами, продолжая лихорадочно прокручивать в голове то, что было дальше... то, что было потом, казалось фантастикой... Димкина норка эластично обжимала мой член, я скользил им, нависая над Димкой, и это не шло ни в какое сравнение с суходрочкой – я ебал по-настоящему, и то, что это была не девчонка, а парень, не имело в тот момент ровным счетом никакого значения... а потом стало так приятно, так невыносимо приятно... неужели это всё было на самом деле – здесь? Вчера? Со мной?..

Я рассматривал спящего Димку со смешенным чувством любопытства и ещё чего-то такого, чему я не мог найти определения... губы, которые я целовал вчера, чуть заметно, неуловимо почти, смешно шевелились... Димка – "пидарас"... я его выебал в жопу... и, глядя на него, я поймал себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к нему, прижаться, ощутить на лице своём его дыхание, – я почувствовал, как член мой в плавках наливается горячим напряжением... да, это был кайф! И Димкины руки, и его губы, и его шепот, и все его тело, послушное и горячее, и его норка, туго обтягивающая, – всё... всё доставило мне вчера ни с чем не сравнимое удовольствие!.. Я его выебал, он "пидарас"... а я? Кто я?.. Димка тоже хотел мне вставить, но у него ничего не вышло... очко моё не разжималось, мне было больно... и, кроме того, кончив, я впал в какую-то апатию – мне уже ничего не хотелось, я словно выдохся... и Димка, предприняв несколько попыток вставить свой хуй в моё смазанное вазелином очко, но так и не добившись желаемого, сам себе сдрочил кулаком, – лежа рядом, слыша, как он сопит в темноте, я думал, что всё это, наверное, нехорошо...

Член мой стоял... глядя на спящего Димку, я совершенно неожиданно поймал себя на мысли, что, думая о вчерашнем – о том, что между нами произошло, я вновь начинаю ощущать всё возрастающее желание... Волосы у Димки во сне спутались, мочки ушей были розовые... как у девочки, – подумал я, чувствуя прилив жаркой нежности... сейчас он проснётся, и – как мы посмотрим в глаза друг другу? В голове моей всё смешалось... всёвозрастающее желание, это внезапно возникшая нежность, чувство неясной, смутной вины перед Димкой, что я не смог доставить ему того удовольствия, какое доставил он мне, почти физически ощущаемое воспоминание о вчерашнем удовольствии... и – чувство стыда, не дающая покоя мысль, что всё это запретно, ненормально, позорно... мы – "пидарасы"... "пидарасы", "пидарасы" – стучала в моей голове всё отравляющая мысль...

Димка пошевелился. Я торопливо откинулся в сторону, стремительно выдернув руку из своих плавок. Нежность исчезла, и в голове лихорадочно забились, запрыгали совсем другие мысли... вот он проснётся сейчас... он откроет глаза, и... что? Как мне теперь вести себя с ним? Кто мы теперь? Как мы теперь вообще посмотрим в глаза друг другу?..

Димка, заёрзав, открыл глаза.

– А... ты проснулся уже, – он, посмотрев на меня, улыбнулся. – Клёв мы, конечно, с тобой проморгали?

– Да, – лаконично отозвался я.

– Ну, ничего... еще порыбачим...

Мы помолчали. Было видно, что Димке тоже немного не по себе... или он уловил моё напряжение и тоже замер, затаился, не зная, куда теперь всё повернётся?

– Пойдём искупаемся... – не то спросил, не то предложил мне Димка и, не дожидаясь моего ответа, зевая и на меня не глядя, полез из шалаша. Я, помешкав секунду, вылез за ним.

Солнце было уже высоко. Пахло травами. Стояла тишина, и всё вокруг полыхало зноем... Димка, по-мальчишески стройный, стоял у кромки воды в голубых узеньких плавках, туго обтягивающих его зад... Я отвернулся...

Весь день прошел для меня под знаком осознания, осмысления того, что случилось... Димка ни словом, ни намеком не обмолвился о том, что между нами произошло. Мы искупались, к обеду вернулись домой, и до вечера я промаялся во дворе, вновь и вновь прокручивая всё происшедшее... Я не шел к Димке, и он тоже не шел ко мне. Я слышал, как он возится с мотоциклом, как гремит за забором ключами, и мне казалось, что дружба наша, так легко и естественно начавшаяся в первый день моего приезда, кончилась.

Под вечер Димка крикнул мне из-за забора...

– Андрюха! За травой поедем?

Трава предназначалась для Димкиных кроликов, и мы каждый день ездили за станицу, на луг, где набивали две сетки сочной зеленью, и мне нравилось, сидя на моцике сзади Димки, подставлять лицо упругому воздуху...

– Нет, – отозвался я. – Бабка сказала огурцы полить...

Это была отмазка. Димка в ответ ничего не ответил. Я слышал, как он, выжав газ, рванул с места... Мне, сам не знаю отчего, захотелось заплакать...

Вечером к Димке пришли пацаны, из-за забора позвали меня, и мы отправились на школьное поле играть в футбол. Пацаны ничего не знали – с криками, с матюгами носились по полю, я стоял на воротах, и снова было всё как прежде, не считая того, что пару раз я поймал себя на мысли, что слежу я не столько за мячиком, сколько за Димкой, который носился по полю так же, как вчера, как позавчера... так, как будто ничего не было. "Пидарас", – думал я...

Расходились уже затемно. Сначала шли все вместе, громко разговаривая, жестикулируя, потом пацаны по одному стали сворачивать в свои переулки и улочки, исчезать в своих дворах – и, наконец, последним, пожав нам руки, отвалил в сторону Виталик, и мы с Димкой остались одни – идти нам было еще метров двести.

– Андрюх, хочешь... в хате душно, я на сеновале спать решил. Если хочешь, приходи – вместе будем... – неожиданно предложил Димка.

Я растерялся... Целый день я избегал Димку – и то и дело целый день я ловил себя на мысли, что я хочу... я жду от него каких-то слов, какого-то объяснения... целый день я снова и снова прокручивал в своем воображении сцены того, что было в шалаше, мысленно смакуя детали, повторяя Димкины слова – и то и дело целый день у меня, как оловянный солдатик, подскакивал член, и я усмирял его сунутой в карман ладонью, с трудом удерживая себя от суходрочки... целый день я задавал себе одни и те же вопросы, выясняя, хорошо или плохо было то, что между нами произошло, – целый день, боясь себе в этом признаться, я хотел... хотел, чтобы всё повторилось... и вот, когда Димка позвал меня, я растерялся, не зная, что ответить, как поступить...

– Ну, придёшь? – повторил Димка.

– На сеновал? Зачем? – я по-глупому ухмыльнулся.