Испытание попрошайки

Вот, прицеливаешься, жмешь на эту кнопку и стреляешь по уткам. Сколько застрелишь – цифра покажет. Попробуй рекорд поставить. А я пока посмотрю в холодильнике что-нибудь вкусненькое.

– Да я еще сытая, – сказала Настя, неуверенно берясь за мышку. – Вы лучше попить посмотрите, холодненького.

Карл пошел на кухню, по дороге вынул ключ из двери. Зверек был в клетке, теперь оставалось разобраться с ним достаточно мягко, чтоб не настучала ментам или родичам. Хотя, такие не жалуются, не принято в их среде стучать. Но все-таки, насиловать ребенка не следовало. И не только из страха последствий, а чтоб не прекратить с ней дальнейшие отношения. Эта девочка вполне могла стать его сексуальным партнером на длительное время, не зря же она упомянула мельком о домогательствах отчима.
– Послушай, – сказал он, возвратившись с большой кружкой холодной фанты, – мне неловко тебя спрашивать, но все же ответь. Ответишь?

– Спрашивайте, – сказала девочка, стреляя в очередную утку.

– Отчим тебя трахает, да? – тихонько сказал Карл.

– Ага, – сказала Настя обычным тоном, будто речь шла о школьных уроках, – только не так, как вы подумали, а понарошку. Я еще маленькая, а он ментов боится.

– А мать знает?

– Нет, конечно. Но она к вечеру уже совсем никакая. А дядя Коля он на водку крепкий и пьет понемногу. Но я все равно не хочу с ним это делать. А попробуй не делать – дерется зараза.

– Бедненькая, – искренне сказал Карл. Как многие педофилы, он был жалостлив к детям, любил их. Но разные бродяжки и попрошайки не раз обманывали его, обворовывали, динамили, подставляли. Так что, жалость его была сдержанная, для себя. – Что ж ты из дома не сбежишь?

– Сбегала. Только на улице еще хуже. Мальчишки клей нюхают и нас заставляют. А потом могут и оттрахать, те, кто постарше. Одну девочку сперва сами каждый вечер трахали, а потом начали мужикам на улице продавать. А деньги себе забирали. Или менты поймают, сиди потом в детприемнике 40 дней. Нет, я лучше дома буду. А дядя Коля, когда я кроме денег бутылку приношу, не пристает, напивается сразу. А потом они спят до обеда и я дома хозяйка.

– А если они узнают, что ты к незнакомому дяденьке вечером домой ходила? – осторожно спросил Карл.

– Побьют! – лаконично сказала Настя.

– А если денег принесешь, рублей сто?

– А вы правда дадите, – повернулась девочка от компьютера? Хорошо бы, я на плеер коплю. А им я никогда ничего не рассказываю, что я дура, что ли!

– Врешь ты, – сказал Карл, испытывая азарт рыбака, подхватившего пойманную рыбу сачком. – Не умеешь ты секреты хранить. Нет, я тебе не верю. Доказать можешь?

– А как доказывать?

Она забыла про компьютер, подсела к столу, отхлебнула фанты. Карл смотрел на девчонку, на растрепанные короткие волосы, на шустрые глазенки под белесыми ресницами, на пухлые губки, на тоненькие ключицы, рядом с которыми билась синенькая жилка, на маленькие грудки, хорошо обтянутые футболкой.

– Как доказывать? – переспросил он, будто раздумывая. – Я придумаю для тебя испытание и, если ты его пройдешь, то поверю, что ты умеешь хранить тайну. И тогда помогу купить плеер. Сколько ты уже скопила?

– Двести десять рублей.

– А сколько он стоит?

– Четыреста шестьдесят. Он маленький, во всех ларьках продается.
– Тогда, если пройдешь испытание, то я прямо сегодня могу его тебе купить. А испытание ты сама выберешь. Я возьму три бумажки, – Карл достал блокнот, вырвал листик, аккуратно сложил его и оторвал по сгибам три полоски бумаги, – и на каждой напишу одно испытание. Потом мы свернем их, перемешаем. То испытание, которое ты сама вытянешь, и будет твоим. Как в лотерею.

Карл был знатоком детской психологии. Этот трюк лучше всего срабатывал с культурными детьми из хороших семей – их подводила привычка держать слово. Он не сомневался, что Настя тоже попадется.

– А какие испытания вы напишите?

– Испытания я при тебе писать буду. Первое испытание – страхом. Если вытянешь бумажку с надписью "страх", я сделаю так, что тебе станет очень страшно. Второе испытание болью, – Карл говорил и подписывал бумажки, прикрыв их другой рукой, – я так и пишу – "боль". Я сделаю тебе больно. И третье испытание – "стыд". Если вытянешь эту бумажку, тебе будет очень стыдно. Но все это, как бы понарошку. Главное, ты никому не должна будешь об этих испытаниях рассказывать. Расскажешь – не умеешь хранить секрет, беречь тайну. Значит, конец нашей дружбе и никаких подарков.

– А мне долго больно будет?

– Нет, не долго. И страх – не долго. Вот, если стыд попадется, тогда долго, три раза по несколько минут. Но стыд, это же не боль...

– Я не знаю, я боюсь вообще-то. – Настя включила телевизор и внимательно вгляделась в экран. – Ну, если больно недолго, я вытерплю. Лучше бы стыд. А как это стыд?

– Узнаешь, если вытянешь. Ты поняла, что никому не полсловечка.

– Поняла, поняла. А вы мне, если я соглашусь, сразу плеер подарите?

– Конечно, если ларьки еще работают.

– Тогда я согласная. А ларьки у метро – они всю ночь работают.

Карл скатал поочередно три бумажки в трубочки, помешал их в руках, положил на стол.

– Тяни!

– Только бы не больно, – вздохнула Настя и смело развернула ближнюю. – Ура, стыд!

Мужчина поспешно собрал оставшиеся бумажки, смял их в кулаке. Нельзя, чтоб девочка случайно их увидела: на всех красовалась одна надпись – "стыд – три раза".

– Что теперь? – торопила Настя.

– Теперь мы зайдем в ванную, выключим свет, чтоб друг друга не видеть, и я буду трогать тебя, где хочу и как хочу. А ты не будешь сопротивляться и никому об этом не расскажешь. Сможешь?

– Эх, – по-взрослому вздохнула девочка, – я смогу. И как-то обреченно пошла в ванную.

Карл зашел за ней, заметив, что девочка погасла. Он был возбужден неистово. И знал, что это только начало.

Он выключил свет, прикрыл дверь и в полной темноте нашарил худенькое плечо. Рука скользнула под футболку к маленькой титьке. Второй рукой он быстро "заглянул" под трусики, писуля была безволосая, голенькая. И Карл начал растягивать удовольствие:

– Ты не боишься меня?

– Нет.

– Ты веришь, что я тебе не сделаю ничего плохого.

– Ну...

– И никому не расскажешь?

– Что, я дура что ли, совсем.

– Дай, тогда, свою руку.

– Вы хотите, чтоб я вас за письку потрогала?

– А ты откуда знаешь?

– Тот, я вам рассказывала, мамин, ну, что маме, как муж... Он заставлял.

– А еще что он заставлял?

– Вы же сами знаете... Хотите, я вам подружку приведу? Она всегда согласная за деньги.

– А она не разболтает? Подожди, не убирай руку. Вот так, води рукой туда-сюда...

– Что вы. Она иногда по несколько дней дома не ночует. И нипочем не болтает. Только – мне, но мы же подружки.

– Эта что, та, которая тут недалеко живет?

– Нет, другая.

– А сколько ей лет?

– Тринадцать скоро будет.

– Ну, что ж, я подумаю. А тебе не жалко будет, что я ей деньги дам, которые мог тебе дать? Ты не дергай, Настя, води рукой полегонечку. И кулачок сжимай...

– Я не жадная. И у меня все равно плеер будет.

– Ты забываешь, Настя, плеер, это если еще два раза испытание стыдом пройдешь.

– Так же?

– Трудней, но похоже... Подожди, я тебе помогу. Ты только теперь не торопись. Давай вместе, а потом, когда я скажу, губы подставь, я тебя поцелую...

– Если похожее, то я пройду. А целоваться я сама люблю, хотите покажу.

– Карл застонал. Он был близок к завершению, а тут еще девчонка так неумело поцеловала его сама, что он не мог не застонать. Левой рукой он сильно гладил девочке то письку, то грудки, и понимал, что проблем с Дашей не будет. А, возможно, вскоре не будет проблем сразу с двумя девочками! Такого в жизни Карла еще не было – чтоб сразу две и обе по согласию...

Единственное, что несколько омрачало счастье Карла, это предчувствие денежных расходов. Но Настя, которая "согласная", Настя, слабо пытающаяся сопротивляться, спрашивающая "скоро уже, сделайте так, чтоб скоро," с ее неумелыми пухлыми губками, Настя и еще, возможно, ее подружка, умеющая не болтать и не ночевать дома... Такое счастье стоило любых расходов, и он найдет деньги, займет, наконец.

Мужчина так сильно сжал маленькую титьку, что девочка тихонько всхлипнула. Он задергался, помогая ее, не слишком умелой, слабой ручонке, обмяк блаженно, продолжая тискать, но уже нежней, мягче.

Продолжение следует..