Тупик половых чудес

Обхватив голову руками, она не отрывала глаз от толстенной книги и слегка раскачивалась, разводя и вновь соединяя ноги, – как обычно делают при интенсивной зубрежке. Иногда девушка распахивала бедра настолько широко, что виднелись трусики из белой полупрозрачной ткани. И мое воображение постепенно разыгралось так, что яйца готовы были вот-вот взорваться, "Эх, – невольно подумалось, – попалась бы она мне в каком-нибудь другом месте, а не в читальном зале этой занюханной библиотеки..."
И тотчас за этой соблазнительной мыслью, расстегиваю ширинку... Девица читает... Кашляю один раз, второй, третий. Читает! Вытаскиваю из джинсов одеревеневший член и снова кашляю. Наконец-то она открывает глаза от книги и смотрит под мой стол... Делаю вид, будто занят конспектом, но чувствую, что возмутительница моего полового спокойствия заерзала, словно под задницей у нее вдруг появилась кнопка. Не спеша прячу свою "проветрившуюся" дубину и ловлю ошалелый взгляд красной, как рак, соседка. Повертев пальцем у виска (этот жест адресовался, конечно же, мне), она встает с места и удаляется в вестибюль, при этом нахально ухмыляясь и покачивая бедрами так, что мой осатаневший от желания стручок терял (вместе со мной, естественно) последние капли разума. "В туалет пошла, – догадываюсь и устремляюсь за ней. – В случае чего скажу, что ошибся!" Ныряю в заведение с буквой "Ж". Кабинки, кабинки... Дверца в одну прикрыта, но не заперта... Толкаю. Она! Знакомые трусики сиротливо свисали с ящичка для бумаги. Девушка отдергивает руку, но разве скроешь, чем она тут занималась?! Молча запираю кабинку и спускаю джинсы:

– Онанизм вреден для здоровья, возьми-км лучше это...

Она сдалась без сопротивления и взяла мой дрожащий член горячей и неумелой рукой.

– Поцелуй его...

Розовые губы девушки коснулись головки, и я, слегка притянув растрепанную головку, погрузил ствол в рот.

– Убери зубы и соси, – приказываю девушке и расстегиваю платье, чтобы снять бюстгальтер.

– Ноги устали, – прошептала она, – и платье мешает.

Абитуриентка (это я сразу же вычислил) слезла с унитаза, сняла платье и аккуратно повесила его. Я обнял незнакомку сзади, схватившись руками за упругие груди, а членом прижался к ягодицам.

– Наклонись!

Она согнулась и уперлась руками в стенку.

– Ты целка?

– Нет...

Мой искренне огорченный член вошел тем не менее по самые яйца. Она тихонько подмахивала и возбужденно дышла. Потом закинула руки за голову и стала гладить мои волосы.

– Кончать куда? – спрашиваю. – Сюда или в рот?

– Лучше в рот.

Пришлось вытащить член из влагалища и повернуть девицу к себе лицом. Ртом она действовала более умело, и по мне разлилась волна приближающегося оргазма.

И вскоре моя дубинушка яростно зафонтанировала. Теперь юная минетчица сосала, причмокивая, и сперма текла по подбородку.

– Фу, как неэстетично!

Девушка достала из кармашка платья зеркальце, платок, быстро вытерла лицо, а потом, конечно же, спросила, вставая с унитаза:
– Тебе хорошо со мной?

– Да... – отвечаю неопределенно, – но как бы мне теперь выйти отсюда?

– Не торопись... Давай покурим?

Она достала сигареты и одну протянула мне. Курили, обнявшись, и я чувствовал, что во мне вновь пробуждается желание – ведь правой рукой она держала сигарету, а левой ласкала мой член и яйца.

– Давай в зад... – вдруг прошептала абитуриентка и швырнула дымящийся окурок в унитаз. – Правда, это несколько выходит за пределы моего обычного репертуара... Ну, да ладно... Говорят, что надо все испытать...

Она помогла рукой, и мой член ворвался в заднее отверстие. "Зубрила" застонала от боли, но сразу же стала подмахивать, все ускоряя движения. А потом схватила мою руку:

– Потри, потри клитор...

Мои пальцы погрузились в мокрое влагалище и уцепились за торчавший оттуда отросточек.

– Так... хорошо... – шептала девушка, дергаясь над унитазом. – Милый мой, умница... О!.. Какой кайф!..

Этот оргазм был сильнее прежнего.

– Уходим по одиночке, – сказала она. – Сначала я, потом – ты.

– О'кей, разведай там. Если все чисто – тихонько свистнешь.

– Свистеть не умею, лучше кашляну. Вот так: кха-кха!

Она открыла кабину, собираясь выйти, но в дверях обернулась и сказала, улыбаясь:

– А ты мне понравился, может, еще встретимся? Конечно, не в библиотеке. Тебя как зовут?

– Колей меня зовут, Колей, – зашипел я в ярости, – давай короче, иначе накроют!

– А меня – Олей. Ладно, приходи к двенадцати в буфет, – она кокетливо улыбнулась. – Договорились?

– Да, да! – завыл я. – Смерти моей хочешь, что ли?

– Ну, пока! – Оля выпорхнула из кабины, и я трясущимися руками закрыл задвижку.

Мне было слышно, как она подошла к зеркалу и раковине, долго там мыла руки, а потом так же долго (или мне показалось?) их сушила. Наконец, завывание сушилки стихло, хлопнула входная дверь в туалет. Я ждал, затаив дыхание. И вот... Снова раздался скрип входной двери, после чего кто-то закашлялся: кха-кха-кха! Я рванулся к дверце кабинки, но громкое цоканье шпилек по кафельному полу остановило меня. "Чужой! Вернее, чужая..."

Заперев кабину, я взгромоздился на унитаз с ногами и сидел как петух на насесте. Цокающие звуки приблизились, затем хлопнула соседняя дверка и через тонкую перегородку донесся шорох: "чужая" задирала подол и стягивала трусы. Снова раздался кашель, потом – характерное журчание... Я был в смятении: мелодичный звук так меня возбудил, что центр тяжести тела резко переместился вверх, и я, потеряв равновесие, чуть не свалился с унитаза. К счастью, в последний момент удалось уцепиться за ящик с бумагой. Пальцы почувствовали что-то твердое, округлое. Зеркальце! Очевидно, абитуриентка забыла.

Задумчиво повертел находку в руках: "Свет мой, зеркальце, скажи..." Ага, стенка кабины не доходит до капитальной стены сантиметров на пять. Как раз щелка для моего зеркальца!

Оно задрожало в моих руках, когда в его овале мелькали расставленные ноги, спущенные до колен трусики, задранная юбка, придерживаемая пальчиками с наманикюренными ноготками. Девушка несколько раз присела – коротко и быстро, чтобы стряхнуть последние капельки с волос. Не меняя позы, вытащила бумажку из ящичка, промокнулась.

Едва она только натянула трусики, решил снять наблюдение, но проклятое зеркальце зацепилось углом за стояк сливного бачка и выскользнуло из дрожащих пальцев! Шуршание одежды в соседней кабинке прекратилось, и "чужая", басовито кашлянув, спросила:

– Светка – это ты, что ли?

Только об одном мечтал я в тот момент – стать (хотя бы на мгновение) женщиной! Тогда можно было бы ответить той, за стеной:

– "Нет, гражданка, вы ошиблись, я не Света". – Или что-нибудь в том же роде, и "чужая" сразу бы отстала. Но, увы, чудес не бывает, а говорить тоненьким голоском не умею – артист из меня никудышный. Так что, думаю, лучше отмолчаться. Может, она уйдет подобру-поздорову. Но я не учел, что молчание можно истолковать и как знак согласия.

– Светка! – Соседка до отвращения оказалась настойчивой особой. – Оглохла, что ли? Я же вычислила тебя! Мне Надюха сказала, что ты поссать пошла.

Продолжаю молчать.

– Свет... не расстраивайся так, пожалуйста. И прости меня... Я же не знала, что Серега ходит с тобой... Ну дура я... Сама не знаю, как ляпнула, что трахнулась с ним... Если бы я только знала... ни в жизнь... Свет! А, Света? .. Ты плачешь, да?

Плакала не Светка... Кажется, это я уже плакал. Беззвучно, безнадежно, корча страшные-престрашные рожи...

– Свет, не плачь, пожалуйста. И не молчи, иначе нехорошее подумав... Ой, Светка, ты что там задумала? Не смей, Светка, слышишь!

И вот тут-то оно и случилось. Знакомые пальчики вторглись в мою территорию, а вслед за ними над стенкой кабинки взлетели каштановые кудри и появились широко распахнутые карие глаза. "Ничего себе мордочка", – фиксирую автоматически, но тут раздался истошный крик и "мордочка" исчезла так же внезапно, как и появилась.

– А-а-а! – истошно завопила "чужая".

"Эту телку нельзя выпускать!" – молнией пронеслось в моей голове, однако в этот самый момент с адским грохотом распахнулась соседняя дверца. Оставалось одно: запечатав ладонью вопящий рот, втащить все остальное ко мне в кабину. Острые зубки тут же вонзились в руку...

– Ой, мамочки, насилуют! А-а-а... гму, гму, пусти, негодяй!.. Подонок!.. А-гму-му-м...

Но мои руки крепко держали эту шальную девку: одна – в обхват груди, другая – под подбородком. Груди, кстати, у нее были хорошие. Большие, пухлые и очень приятные на ощупь!

– Тихо! Чего орешь? – прохрипел я ей в самое ухо. – Тебя режут, что ли? Я не собираюсь тебя насиловать...

– А... ш-ш-ш-то же ты здесь делаешь, с-с-скоти-на.. – прошипела "чужая" сквозь стиснутые зубы.

– Новенький я, ошибся туалетом... Чего тут такого? Можешь ты это понять или нет?! Сейчас успокоишься, и я тебя отпущу. На хрен ты мне нужна...

Последняя фраза явно обидела "чужую", и она вновь сделала попытку вырваться и что-то ответить, но тут снова хлопнула входная дверь! И у моей пленницы хватило такта (я не боюсь этого слова: кому же ведь охота стать посмешищем всей библиотеки?) притихнуть.

Две особы, переговариваясь, заняли кабинки. Они дружно отливали, не прерывая оживленную беседу. О, женщины! Они не могут удержать язык за зубами даже там, где молчание приличествует – каждому индивидууму. Подумав об этом, я еще сильней прижал грудь моей пленницы, отчего она прямо-таки приклеилась спиной к моей груди, а жопа прижалась к тут же зашевелившемуся члену, И мне пришлось предупредить "чужую":

– Пикнешь – утоплю а унитазе!

Она не обиделась, а, напротив, как-то обмякла. Дамы тем временем вышли из кабинок и направились к умывальнику.

– Говоришь, ошибся туалетом, – спросила вдруг "чужая" тихо-тихо. – А зачем тогда подглядывал за мной?

– Я – подглядывал?! – искренне обижаюсь, – Да с чего ты взяла...

– Вон же, зеркало разбитое лежит... Эх, ты.

Разоблачение только усилило мое возбуждение. Пленница догадалась, что перед ней не маньяк-убийца, а вполне безопасный мудак-читатель и... в корне изменила ко мне отношение, став какой-то более "свойской".

– Кажется, ушли... – пробормотала "чужая", отнюдь не торопясь освободиться из моих объятий.

К счастью, кто-то опять вошел в туалет. Мы замерли, тесно прижавшись друг к другу.