Тупик половых чудес

– Сними пиджак, помнется.

Как ни странно, но "замдиректора" не прекословила. Про юбку даже и напоминать не пришлось. Блузку же она просто расстегнула.

– У тебя вся спина в родинках. Стало быть, счастливая...

– Как же, счастье прямо через край льется, – ответила она, ловко расстегнув застежку черного кружевного бюстгальтера.

Теперь на ней оставался черный узкий пояс с длинными резинками, поддерживающий капроновые чулки, и черные плавки, полупрозрачные и полуспущенные мною в процессе захвата "запретной зоны". Стянуть их до конца мне тогда не удалось, ибо этому мешали резинки пояса. Она поддернула плавки, взялась с боков за короткие шнурочки, потянула их, и трусики раскрылись сами собой и снялись с тела. Все легко и просто, когда знаешь, где и за что надо потянуть, Да, у этой бабы сбруя – первый класс!
От этого неторопливого и чрезвычайно эротического стриптиза у меня заломило в яичках. Голая "номенклатура" повернулась ко мне спиной, завела назад руки, чтобы подзарядиться энергией от моего готового к штурму отбойного молотка. Потом она встала раком, ухватившись за стояк сливного бачка.

Я выставил вперед своего скакуна, и она стала двигать задом сначала медленно, чтобы там внутри у нее расправилась резинка, потом все быстрее.

– Тебе хорошо? – не забывала спросить она с интервалом в три-четыре раза.

– Да, а тебе?

– Ох! И мне тоже... просто бесподобно... никогда раньше... такого не было... чудно... Ах! Ты весь... как пружина... Ох! А-а! Вот что значит... молодой парень...

Похвала что называется, "пошла в кость". Теперь ягодицы "номенклатуры" ударялись в мой живот, и мне, чтобы не упереться жопой в дверь, приходилось делать столь же энергичный встречный толчок. Получалось, как у хороших пильщиков бревен, однако она все взвинчивала и взвинчивала темп, и я, ухватившись за бешено трясущиеся сиськи, врубил четвертую скорость. И вот уже затряслись не только груди, но и ягодицы, живот и даже мощные бедра. Все тряслось мелкой дрожью – так я долбил ее. Она задрала кверху голову, открыла рот в беззвучном сладострастном стоне.

– Вот так... так... миленький мой... хороший, – сыпала она короткими отрывистыми фразами. – О, Боже мой!.. Как хорошо!.. И как долго!.. Я сейчас умру... от счастья!.. Ах!..

"Вполне может помереть, – подумалось мне. – Сдерживать такой темперамент – нелегкое дело".

– Ах... как мне нравятся... такие молоденькие... ма-мальчики-и... как ты... У тебя... он... такой большой... хороший! Ах! Аж... до диафрагмы... доста-ет... Ах! .. О, как сладко!.. Теперь... знаю... что такое... молодой парень... О!..

Кончила она серией оргазмов, чему, очевидно, способствовали шпоры презерватива. Потом долго висела у меня на шее, отдыхая и нашептывая всякие банальности. И ласкала, ласкала без перерыва.

– Жаль, что сношаемся не у меня в кабинете... Там безопасно... есть еще один выход. А диван какой, приходи, если захочешь... С комфортом все сделаем. Придешь?

Я кивнул.

– Только никому не рассказывай, договорились?

– Конечно, что за вопрос! Кстати, ты не очень-то увлекайся шпорами, бешенство матки получишь...

– Не учи мать трахаться. – Она снова хихикнула, проникая к моим губам. – Я очень благодарна тебе, милый... Прости, не знаю твоего имени. Кстати, как тебя зовут?
– Никодим.

– Я серьезно спрашиваю, – обиделась она.

– А я и говорю – Никодим. Папа с мамой так назвали.

– Хм... странное имя, то есть, я хотела сказать, очень редкое и красивое, – поправилась "номенклатура". – А меня – Валерия Михайловна. Можешь звать просто Лерой, я позволяю... Тебе, Ника, я позволю все!

Потом она долго топила в унитазе использованный презерватив – скрывала улики. Спускала и спускала воду, а он все никак не хотел тонуть. Наконец, Лере надоело возиться с непотопляемой резинкой. Она застегнулась и вновь приняла официальный вид.

– Не скрою, Никодим, ты мне понравился. Очень, – сказала она дружески и одновременно вполне по-деловому. – Хотелось бы встречаться регулярно. Думаю, что сумею быть благодарной...

"Как на торжественном собрании чешет, – изумился я, – сейчас медаль вручит".

– Ты ведь студент? У меня завязаны кое-какие связи. Тебе они, думаю, будут полезны...

"Не доверяй своим чарам. Хочет купить, ну-ну..."

– О времени контактов договоримся позднее. Вот мой телефон. – Валерия Михайловна с любезной улыбкой вручила мне визитную карточку и, понизив голос, добавила:

– Уходить будем по-одному. Сначала я, потом – ты.

– Это уж как водится, – кивнул я.

– Если все тихо, стукну в дверь.

И она упорхнула. Стойкий аромат дорогих духов тянулся за ней длинным шлейфом. Прошла минута, другая... пятая... Обещанного сигнала не было... Я сидел и думал, что, пожалуй, нет более скучного занятия, чем сидеть без дела в туалете.

Незаметно стало как-то сумрачно. Дверь кабины была открыта, и ко мне, гремя ведрами, вошла уборщица баба Галя. Вообще-то, это ее только так знали – Галя, на самом деле имя у нее было Галия Махмудовна. Она стояла на своих кривоватых ногах, держа швабру в жилистой руке, и смотрела на меня сурово и вместе с тем жалостливо.

– Затрахали они тебя совсем, девки-то. Вона, аж с лица спал.

Почесав грязным ногтем большую бородавку под косом и усы, баба Галя полезла в карман грязного, рваного халата, достала оттуда промасленный сверток и подала его мне.

– На-ка вот, девки тебе передачку послали. Поешь малость, а то, поди, с утра не жрамши, сидючи здеся.

Выполнив поручение с воли, Галия Махмудовна перехватила швабру в рабочее положение, обмакнула в ведро с грязной водой и стала драить щербатый кафельный пол.

– Понасрали-то, понасрали, – повторяла она своим дребезжащим голосом, орудуя тряпкой. – Интеллигенция хренова, Аллах их побери... Ну-ка, ноги свои подбери, ишь расселся тута...

Я ел сухой бутерброд и думал о том, что сидеть мне тут, как видно, аж до самой смерти. Согласитесь, не очень-то это приятно – провести всю жизнь в сортире! И женщины здесь какие-то странные. Как будто не разные приходят, а одна и та же – только с каждым разом все старше становится. Странно, думал я, годы идут, она стареет, а я почему-то остаюсь по-прежнему молодым.

Уборщица закончила мытье и устало оперлась рукой на черенок швабры.

– Ну вот, тепереча можно и отдохнуть. Ну что, хахаль ты наш, подкрепился мало-мало?

– Ага, спасибо большое, баба Галя.

– Дык, спасибом не отделаешься, – ответила баба Галя недовольным голосом. – Тепереча давай меня... я тоже хочу... Давненько не пробовала живехонького... Швабра-то мне уже приелась...

Она расстегнула свой задрипанный халат и стала спускать огромные, розовые, с пятнами от хлорки трусы... Увидев хлорированные трусы, я закричал диким голосом, заметался на унитазе и... проснулся!

Возле умывальников гремели ведра и кто-то голосом Галии Махмудовны покрикивал: "Вот, здеся течет... Я уж замаялась подтирать..." – "Да, – отвечал мужской голос, – тут варить надо. Без сварки никак не обойтись, верно, Федя?" – "Правильно, – подтвердил еще один голос, – наливай. Баба Галя, стаканы помыла?" – "Может, тебе еще фужеры достать? Не барин, авось не сдохнешь". – "Тоже верно. От этого ни одна бактерия не выживет, окромя нас..."

Через некоторое время неизвестные подчиненные Валерии Михайловны принялись стучать по трубам чем-то металлическим. "Сегодня варить не будем, сегодня короткий день, а завтра – выходной. Так что с понедельника и начнем". – "Дак затопит ведь до понедельника-то". – "Не затопит. Счас мы стояк перекроем, туалет запрем, а в понедельник с утречка сделаем на свежую голову..."

Я заметался в кабине, как хорек, запертый в курятнике.

Нет, до понедельника мне не выжить. Оставалось одно – выйти и сдаться! Пусть сообщают родителям, в институт – не погибать же, в конце концов, в этом сортире! Впрочем... Выход, кажется, есть. Надо только собраться и, как говорят актеры, войти в образ. И я вошел... Достал из кармана записную книжку, вытащил ручку, придал лицу соответствующее казенное выражение. И, деловито повторяя: "Так, так, вот значит, как...", двинулся к двери.

– Там все в порядке, – это были первые мои слова на воле. – Трубы отопления не текут, не дымят...

Стаканы застыли в руках изумленных слесарей, усы под носом Галии Махмудовны поднялись торчком. Надо было развивать успех. И я развил:

– А на других этажах отопление в норме?

– Э-э-э, – сказала баба Галя, – кажись, в порядке... А вы кто же будете?

– Я из котлонадзора, инспектор, так сказать... Проверяем готовность систем к зимним условиям.

– Да еще лето, пади...

– Готовь сани летом, – пошутил я, кисло улыбаясь. – Котел-то у вас где? В подвале?

– У нас центральное отопление, – ответила баба Галя, ковыряя бородавку возле носа. – Нету никакого котла вовсе...

– Нет, так нет. Нашим легче, – сказал я, что-то записывая. – Тогда подскажите, товарищ, как мне найти замдиректора по АХЧ? Надо бы документы оформить...

– Так вы к нашей Кавалерии Михайловне?.. Она у нас главная по АХоЧу.

– Я счас ее видел, – сказал слесарь Федя. – Поскакала по коридору, точно ей кто завинтил с зада.

– Ейный кабинет на первом этаже. Счас покажу... – Уборщица поплелась за мной на лестницу, где и состоялось наше прощание.

Коротко поблагодарив бабу Галю за сотрудничество, косясь на швабру, зажатую в ее руках, я чинно затрусил по коридору.

– Ишь ты, инспектор... а сам молодой такой, – летели мне в спину бабыгалины напутствия. – И откуда только взялся? Ай через окно залез?

– Они нынче шустрые, – засмеялся Федя. – Наливай...

Вместо эпилога. Я шел по улицам, залитым летним солнцем. Вдыхал аромат омытых дождем деревьев, цветов на клумбах и радовался, радовался обретенной свободе!

Да, дорогие друзья, жизнь, в конечном счете, невиданно прекрасная штука.