Очерки школьной жизни

До чего дошли. Никогда же ничего не пропадало. Совсем совести нет, уж хоть медаль-то бы оставили. " А после этого, я сделал так, что на глазах у всей учительской, медаль выпала у достававшей свою шаль Светланы Павловны. Ее чуть не выгнали с работы. Да и в учительской, с ней больше не здоровались.

...

Как я и следовало ожидать, очередной этап изъятия денег и ценностей у любимой преподавательницы прошел довольно гладко. В день зарплаты она принесла домой деньги и пошла в школу на какое-то дежурство. После этого я спокойно вошел в квартиру и взял неумело припрятанные зарплату, золотые кулончик на цепочке, пару колечек и сережки с жемчуженками. Все это было просто, значительно сложнее, оказалось, разыгрывать смесь сочувствия и досады, когда она, чуть не плача, сообщила мне, что у нее опять нет денег. Я сначала ей "не поверил". Затем я дал ей почувствовать, что я очень рассчитывал на то, что она вернет мне долг вовремя. И что у меня были планы, связанные с этими деньгами. В конце концов, я вошел в ее положение и даже предложил занять денег у Гоши Володарского, чтобы она смогла дожить до зарплаты и расплатится со мной. Эта дурочка согласилась. Она даже назвала меня "ее благодетелем" когда я выдавал ей деньги. Что ж, ее долг значительно вырос, был он теперь под проценты, да и должна она была теперь деньги не мне, а мифическому бандиту, что развязывало мне руки. Воистину благодетель.

...

Следующую, уже третью подряд, зарплату я увел из запертой лаборантской буквально через пять минут после ее получения. Светлана Павловна оказывалась в очень недвусмысленном положении.

...

– Илюша, миленький, я очень-очень сильно извиняюсь, – когда Светлана Павловна подошла ко мне, чтобы сообщить мне плохую новость, она была сама робость и смирение. – Я точно помню, что заперла сумочку с зарплатой в лаборантской...

– ...

– Я отошла в столовую, буквально на пять минут, я сегодня не завтракала... Мне нужно было хотя бы булочку купить. У меня даже голова разболелась...

– И...?

– Деньги пропали, – выдохнула она. – Нигде не могу найти.

– Ну почему все бабы такие дуры? – рявкнул я. – Опять нет? Наверняка куда-то засунула и забыла! Искать пробовала?

– Да везде искала. Нету. Это все, что у меня осталось, – протянула она мне несколько монет. – Я очень-очень сильно извиняюсь.

– Она извиняется, – продолжал я орать на нее. – А Гоше Володарскому, я что понесу? Гоша – бандит! Он и убить и покалечить может! Вот, помнится, этой весной, один тоже все долг не отдавал...

– И что...?

– А ничего

Теперь она уже не только чувствовала себя виноватой, но и боялась. И в таком состоянии она жутко возбуждала меня. Очаровательные, красиво подведенные, с выражением как у загнанной лани, глазки. Очень хорошенькое личико с пухленькими, как у нас говорили, "миньетными" губками. Тонкая кофточка, обтягивающая и подчеркивающая полноту и изящность формы ее груди. Стройная талия. Немного полные бедра, которые облегала узкая черная юбка. Все это в полном моем распоряжении. Или почти в полном. Мой член был готов вырваться из штанов.

– Если я сегодня же не верну деньги Гоше, – сказал я заранее заготовленную фразу. – То он возьмет меня за жопу. – Я шагнул к ней и, как-то особенно уверенно, с довольно сильным шлепком, всей пятерней схватил ее за задницу. – Вот прямо так и возьмет!

Я столько ждал этого момента... Светлана Павловна получила нагоняй, и теперь, подавленно стоя передо мной, получала хорошую дозу давно причитавшегося ей лапанья.

– Не надо, пожалуйста, не надо, – наконец выдавила она из себя, отводя мою руку. Я внутренни вскипел от негодования. Похоже, эта сучка не понимала, что в ее ситуации надо из кожи лезть, стараясь мне угодить. И радоваться, что ее потискали. И помимо попки, подставлять мне и другие свои достоинства, надеясь, что я куплюсь на ее прелести, и не стану бросать ее на произвол судьбы. Похоже, она думала иначе... И за такое надо было наказывать. А "произвол судьбы" я внутренни пообещал устроить ей сегодня же вечером.

– Светлана Павловна, – сказал я, – Пожалуй, я просто отдам вашу расписку Гоше. А дальше пусть его ребята сами с вами имеют дело. Я отведу вас к его представителю.

Она ничего не ответила, и я вышел. Чтобы не быть голословным, надо было срочно принимать меры. Я направился на поиски Шамиля.

...

В свои двадцать с небольшим, Шамиль был порядочно потреплен жизнью. Отсидел. На зоне по каким-то причинам был жестоко опущен и, после этого, вернутся в родные края уже не мог. В данный момент, он, хотя и был официально прописан на сто первом километре, часто наезжал как в наш городок, так и в Питер. Впрочем, обычно его поездки длились не долго. В силу его кавказкой, обезображенной шрамами рожи, у него очень быстро спрашивали документы, задерживали и выдворяли обратно. По-моему он и пил по черному и кололся. Обращение к нему могло закончиться очень плохо, но у него никогда не было денег, и я надеялся, что получив хороший задаток, он меня выслушает. И в надежде получить еще больше, сделает все, что от него потребуется. Деньги же у меня теперь были.

...

Шамиля я нашел легко. Договорится с ним, оказалось тоже довольно просто и, в тот же вечер, я, под угрозой выдачи людям Гоши Володарского ее адреса, свел Светлану Павловну с Шамилем в одном из подвалов.

... стоит усилий, затраченных на ее выполнение...

Я был зол. Столько усилий и все напрасно. Готовясь к процессу ее воспитания, я даже срезал в ближайшем лесочке и принес домой несколько длинных гибких прутьев-розг. Однако сам объект для воспитания этим розгами не появлялся. Это шло вразрез с моими ожиданиями. По-моему, Шамиль хорошо с ней поработал. Я сам видел как она довольно сильно помятая и еле живая от страха, с трудом, выбралась из подвала и, слегка покачиваясь, побрела домой. Шамиль дал ей понять, что если и сегодня к вечеру она не вернет денег, ей будет гораздо хуже. "Сегодня" уже наступило. Но ко мне она не обращалась. Либо она искала другие источники денег, либо пошла в милицию. Либо что-то еще. Все это меня не радовало. Не понятно было, что делать дальше. Было воскресенье и мои родители, взяв с собой младшего брата, уехали в Питер. Дома было тоскливо и одиноко.

...

Во второй половине дня, буквально за пару часов до ожидаемого возвращения родителей, в дверь позвонили. Я открыл. В дверях стояла она, – Светлана Павловна собственной персоной. Судя по заплаканному личику, слегка приведенному в порядок, видимо наспех наложенным макияжем, она, в эту ночь, почти не спала.

– Светлана Павловна? – я постарался по возможности удивиться.

– Этот, от Гоши, он ужасный, грубый, – выдала она без вступления. – Он бил меня. В грудь, в живот. Он угрожал. Говорил, что матку опустит... Там кто-то в туалет сходил... – она шмыгнула. – По большому... так он меня в это... лицом. – Она с трудом сдерживала рыдания. – А в конце, он сказал, что если и сегодня денег не будет, то он мне начнет груди отрезать. Вот, посмотри! – Разведя полы накинутого на нее плаща, она расстегнула две верхние пуговки на блузке и немножко опустила лифчик. По краю груди действительно проходила неглубокая царапина.

Я внутренне усмехнулся. Идея про груди принадлежала мне.

– Ну, это я точно не знаю, – лениво сказал я. – Я слышал, что сначала они обычно избивают до полусмерти и пропускают через "трамвай"... это когда человек двадцать насилуют в очередь, а потом, чтобы покрыть долг, продают в горные районы Чечено-Ингушетии. В рабство. Жить в яме, делать черную работу с утра до вечера. Служить подстилкой всем мужчинам аула. Народ там дикий. Для них женщина, да еще и не чеченка хуже собаки... А собака, у них, считается, между прочим, нечистым животным, – добавил я после короткой паузы. Думаю, что, в данный момент, непочтительное отношение чеченцев к их собакам интересовало ее меньше всего.

– Это все из-за тебя! – психанула она.

Похоже, Светлана Павловна все еще не открыла для себя правильного поведения. Я закрыл дверь. Минут двадцать было тихо. Затем раздался робкий звонок. Я подождал пару минут. Еще звонок. Я открыл дверь.

– Да? ...

– Илюшенька, ну, пожалуйста, помоги. Мне больше не к кому обратиться.

Тон был просящий.

– А кто только что на меня орал? – я старался звучать как можно более жестко. – Я-то, конечно же, могу вас выручить, но нахрена мне это нужно?

– Прости меня, пожалуйста, – наконец выдавила она из себя. – Я больше так не буду.

– И откуда мне знать, что это больше не повторится?

Она подавленно молчала. По-моему пора было действовать. Я позволил ей войти, повесил ее плащ на вешалку и провел ее в гостиную.

– Хамить еще будем?

– ... Илюшенька...

– Быстро, да или нет.

– Нет.

– Будем нежной и послушной?

– Да.

– Если понадобиться кое-что делать – а оно понадобится, будем делать все, что потребуется?

Она нервно сглотнула.

– Да, конечно, я все сделаю... Пожалуйста, помоги.

– Н-мм... – я, как бы раздумывая, посмотрел на нее. – Посмотрим... Но сначала... Нет, хамства так просто оставлять нельзя. Сейчас будем за грубость отвечать. И, если хоть как-то будет проявлено, хоть какое-то недовольство, я сразу же умываю руки. И пусть эти бандиты отрезают груди или отправляют в Чечню, в рабство. Пальцем не пошевелю.

Похоже, внутренне она была сломлена. Впрочем, запланированной на сегодня порки это никак не отменяло. Я сказал ей взять один из наших "гостиных" стульев и поставить его в центре комнаты. После этого ей пришлось встать за этим стулом, перегнуться через его спинку и взяться руками за края сиденья. Я, не спеша, обошел ее, наслаждаясь зрелищем. В этой позе, бывшая не ней, стильная, узкая юбка туго обтягивала ее формы, а подол этой, в нормальном состоянии едва доходившей до колен юбки задрался вверх, представив на мое обозрение значительную часть ее умопомрачительных затянутых в черные чулочки ножек. Судя по тому, как были сжаты ее ляжки, она ожидала поползновений на свое женское достоинство. Внутренне усмехнувшись и назвав ее про себя похотливой сучкой, я взялся за розги. Выбрав прут подлиннее и потолще, я размахнулся и, сильно, с оттяжкой, стеганул ее. Результат был великолепен. Она взвизгнула, резко выпрямилась, и, переминаясь с ноги на ногу, стала быстро тереть то место, на которое пришелся удар.