Ваня и Ростик. Часть 3

.. ах, какая это упоительная сладость! И главное... главное – разве у кого-то повернется язык сказать, что эти четверо-пятеро, по очереди насилующие симпатичного мальчишку в спальне кадетского корпуса, извращенцы и пидарасы? Нет! Они ведь только наказывали зарвавшегося наглеца, и ничего более, – исключительно воспитательный процесс... и никто не признается вслух, что им движет на самом деле. А иные так и вовсе не понимают, что ими движет на самом деле – какие неосознанные ориентации в них бушуют... "Я тебя выебу!" Ах, какое заветное, но подчас не осознаваемое желание срывается с губ – какая мечта, прикидываясь выражением словесной угрозы, всплывет из темных глубин подсознания! О, великий, могучий и, что самое главное, бесконечно правдивый русский язык!"Выебу" в значении "накажу", и – "накажу" в значении "выебу": "Я тебя выебу!" – говорит один другому, и попробуй, читатель, без сопутствующего контекста догадаться, что именно он хочет сделать: он хочет кого-то примерно наказать или обещает кому-то нечто большее... "я тебя выебу!" – говорящий эти слова угрожает кому-то или... или – под видом угрозы – грезит вслух?"Я тебя выебу!" – поди разберись, что сие означает... с одной стороны – вечно молодое и от природы совершенно естественное сексуальное желание, а с другой стороны – желание, официально объявленное когда-то в нашей далеко не сказочной стране бесстыднейшим извращением и потому вынужденное стыдливо маскироваться в форму неотвратимого наказания, – вот что отразилось в нашем великом, могучем и правдивом языке в одном, но бесконечно ёмком слове "выебу"... во всяком случае, я всегда с любопытством смотрю на стопроцентных мачо и прочих крутых парней, говорящих это – таким образом кому-то угрожающих... Словом, всё смешалось в деревне Облонских! И потому нет ничего удивительного, что когда один, то есть Ваня, говорил одно, то другой, а именно Ростик, слышал в это же самое время совершенно иное, ибо обещание "я тебя выебу" можно действительно проговорить как "я тебя накажу" и в то же самое время услышать его в самом что ни на есть буквальном смысле – "я совершу с тобой половой акт"! Что Ростик как мальчик прилежный и любознательный, внимательно слушавший старшего брата, по причине пробуждающегося интереса к тайнам пола и не замедлил сделать... О, мой читатель! Я уже предвижу твоё первое, преисполненное скептицизма возражение: "Как?! Маленький Ростик, только накануне получивший "пятерку" по географии и даже "пятерку" по русскому языку?! Откуда он, еще несколько минут назад так отчаянно и безутешно плакавший, стоя перед старшим братом, откуда он, маленький Ростик, может обо всем этом знать?!" О чём "об этом"? – спрошу я читателя в свою очередь. Конечно, ни о кадетских корпусах, ни о пропитанных вазелином и спермой матрасах в жарких солдатских каптерках, ни о прочих не менее интересных местах маленький Ростик что-либо знать по причине своего поднадзорного малолетства еще не мог. Но разве, вступая в жизнь, не жизнь "по понятиям" и не сами "понятия" мы невольно и даже подсознательно усваиваем в первую очередь, еще ничего об этой жизни не зная? Как говорится, совсем не обязательно топтать зону – зона всегда с тобой... и маленький Ростик, дышащий одним общим воздухом с пыльными детьми городских окраин, был, конечно же, осведомлен, что старшие в знак наказания – под видом наказания – могут факать младших. "Я тебя выебу!" – сказал Ваня в значении "я тебя накажу", и маленький Ростик это Ванино обещание наказать, произнесённое в популярной народной форме, тут же истолковал в пользу своего просыпающегося любопытства, а именно: "наказание" может быть выражено в форме сексуального акта, и это, как говорил один петроградский матрос, на южную землю приехавший по зову партии поднимать целину, факт.

"Стоп! – скажет дотошный читатель. – Получается, что маленькому Ростику захотелось быть наказанным в такой, прямо скажем, популярной в местах однополого скопления форме? Но разве... разве первое слово, которым пыльные дети с пыльных окраин по-прежнему характеризуют первого встреченного ими приверженца воспетой величайшими умами цивилизации лунной любви – это не смачно хлесткое слово-ругательство "пидарас"? И разве, еще ничего толком не зная о всяких сексуальных пристрастиях и по этой самой причине еще никаких своих собственных осознанных пристрастий вообще не имея, мы не впитываем чутким запоминающим ухом ту пусть уже не однозначно глумливую, но по-прежнему насмешливую интонацию, с какой это слово произносится справа и слева на пороге нашей начинающейся жизни? Что, – воскликнет недоверчиво читатель, – неужели маленькому Ростику захотелось стать "пидарасом"? Ведь не с Марса же он прилетел, и не на Сатурне он родился! А прочем... впрочем, – опомнится дотошный читатель, осознавая, что с подобными вопросами и прочими восклицаниями далеко не уедешь, – допустим, что грубое слово "пидор" было когда-то действительно едва ли не самым единственным словом для обозначений приверженцев лунной любви, в самые разные века и столетия совсем другими словами воспетой разнообразными умами цивилизации... но разве, – воодушевляясь, нетерпеливо воскликнет дотошный читатель, – разве после того унылого лагерного периода не возникла и не выросла на обломках поверженных лагерей новая прекрасная жизнь, полная свободы и света? И разве не появились новые благозвучные слова, обозначающие приверженцев нетрадиционных наклонностей? И разве, – все увереннее начнет развивать свою мысль мой нетерпеливый читатель, – разве нет сегодня той восхитительной свободы, о которой в лагерные годы тоталитарного однообразия мы все не могли даже мечтать? Разве, – воскликнет торжествующий читатель, насмотревшись новостей и прочих оптимистический программ в местном телеящике, – всё это не так? Так! Воистину так! А если так, то... вперёд! К черту устаревшие гнусные слова, в силу своей неисправимой модальности лишь искажающие лунную любовь, воспетую лучшими умами цивилизации! Пусть Ростик без всякого страха приспускает штаны – пусть быстрее он, взрослеющий Ростик, подставляет Ванечке свою девственно сладкую, безупречно прекрасную попку! И... " Стоп! – остужу я уважаемого читателя. – Всё это так: в городе N есть два магазина "Интим" – для бедных и для богатых, есть много-много других прекрасных магазинов и прочих торговых центров, есть казино и куча всяких других демократических улиц... в городе N есть трамваи и есть автобусы, но, – позволю я себе напомнить нетерпеливо рвущемуся вперёд читателю, – в городе N нет метро... так что, многое, конечно, в городе N изменилось, но изменилось далеко не всё, и хотя появились новые и совершенно лишенные своего глумливого смысла слова, называющие людей нетрадиционных наклонностей, но это вовсе не значит, что слова старые, но для многих по-прежнему привычные, называющие людей нетрадиционных наклонностей, вышли из всякого употребления... нет, мой читатель, все великолепные преобразования, произошедшие в городе N, произошли в его центре и совсем не коснулись городских окраин – старые слова на пыльных городских окраинах никуда не делись, а вместе с ними никуда не делись, не испарились и не развеялись, старые понятия, а вместе с ними – старые комплексы, под влиянием новых слов ставшие еще более деятельными и более агрессивными, а значит – не отпала необходимость у пыльных детей с городских окраин еще более изощрённо камуфлироваться и извращаться... хотя, справедливости ради нужно добавить, многие многократно уважаемые люди в городе N уже давно и, главное, публично верили в Бога, и делали они это с той же самой подкупающей искренностью, с какой когда-то они, эти принципиальные люди, верили в ум, честь и совесть своей неоднозначной эпохи... вот, казалось бы, неоспоримое свидетельство необратимых изменений: новые люди! Ан нет! При ближайшем рассмотрении все эти новые люди... ну, ты понял, читатель, кто они, эти внешне новые люди: внешность свою, включая движимость и недвижимость, они, вечно принципиальные, не без успеха прибарахлили... а – слова? Что – старые мозги у этих многократно уважаемых и даже достойных людей сказочным образом испарились и на месте старого триумвирата, состоящего из ума, чести и совести, выросли мозги новые – с новыми прекрасными словами и совершенно новыми понятиями? Ха! Пусть в это поверят совсем закостенелые реалисты, а у нас, как-никак, сказка... впрочем, мой читатель, мы, кажется, отвлеклись, – что нам до них, до этих вечно бескорыстных и повсеместно уважаемых небожителей! Как говорится, Бог с ними... и потом, мой читатель: не будем о грустном – у нас, как-никак, сказка... это во-первых. А во-вторых... во-вторых, маленький Ростик, конечно же, знал и слова старые, и слова новые, которыми можно обозначить – назвать или обозвать – сексуальные отношения определённого свойства, но он, маленький Ростик, был еще в том великолепно безмятежном возрасте, когда слова эти – всякие слова: и прекрасные, и гнусные – ещё не обретают своего сакрального значения, а значит – все они, эти слова, еще находятся на периферии активного сознания, – маленький Ростик думал не о всяких эфемерных словах, а о вполне конкретной и на данном этапе жизни бесконечно интересной Ваниной пипиське...

Шестнадцатилетний Ваня, студент первого курса технического колледжа, сидел на своей кровати, свесив вниз в меру поросшие волосами юные стройные ноги, его только что горько плакавший младший брат Ростик стоял в белых трусиках перед ним, и, специально для малолетнего Ростика переводя с одного русского языка на не менее русский язык другой, Ваня только что уточнил – "специально для глупых" – что он, Ваня, будет Ростика наказывать и что наказывать он будет Ростика за плохое поведение... но ведь перед этим он, этот самый Ваня, сказал впечатлительному Ростику, что он, старший брат и студент первого курса технического колледжа, его, то есть Ростика – брата младшего, выебет, – ну, и что, спрошу я вдумчивого читателя, должен был думать маленький Ростик, слыша все эти отнюдь не противоречащие друг другу обещания? Совершенно верно! Что Ваня его, Ростика, выебет, но при условии, если Ростик в чем-то перед ним, перед Ваней, провинится.