Ваня и Ростик. Часть 7

Ваня, студент первого курса технического колледжа, смущенно медлил, доставляя своему петушку извращенные страдания... Конечно, – думал Ваня, скользя безнадзорным взглядом по совершенно не смущающемуся своей наготы маленькому Ростику, – Ростик... – думал Ваня, – ещё маленький... то есть он младше... младше... хотя, если посмотреть на него, на Ростика, с другой стороны... с другой стороны – не такой уж он и маленький, каким все привыкли его считать... вон какой у него, у Ростика, нехилый петушок! Ну, и что? – думал Ваня пролетающими со скоростью света мыслями-пулями, – что с того, что маленький Ростик уже не такой уж и маленький? Ростик – брат... младший брат, и он, Ваня, его любит... да, любит этого коварного и вместе с тем такого непосредственного Ростика... и что, в конце концов, произойдёт плохого, если они... если он потискает маленького Ростика, невинно и вполне целомудренно пообнимает его, – кому от этого будет плохо? Ночью Ростик без зазрения совести залез к нему, к Ване, в трусы, и он, Ваня, кончил... и ничего... ничего от этого не случилось! В конце концов... в конце концов, он же, Ваня, не будет насиловать Ростика – не будет вставлять своего петуха ему в попку... ну, то есть, по-настоящему – не будет... да он, Ваня, и не особо прытко представлял, если уж говорить честно, как можно и как нужно засовывать петушка в попку, – ведь одно дело попку воображать, как это было с попкой Серёги, или с попкой играть, как это делал он только что с лежащим на животе Ростиком в реале, и совсем другое дело – проникать петушком вовнутрь...

– Ну, Ваня... ну! Чего ты ждёшь? – голосом, полным самого горячего и самого неподдельного нетерпения, маленький Ростик сбил Ваню с непростого и потому трудного для него пути интеллектуального напряжения. – Раздевайся...

– Ростик... – сказал Ваня... и, ничего больше не сказав, в немой и даже вопросительной сосредоточенности замолчал. Как будто специально... да, как будто специально и умышленно этот вредный Ваня, желал ему, Ростику, досадить, заставляя маленького Ростика ждать заветного мига в состоянии земной неопределённости.

– Ну, что? – нетерпеливо спросил Ростик, тем самым подталкивая слишком уж медлительного Ваню на его непростом пути восхождения к обозрению и даже, быть может, всецелому, но никогда не исчерпывающему себя и потому неисчерпаемому осознанию новых, еще неведомых горизонтов.

– Ростик, – сказал Ваня голосом, полным бездомной неопределённости, – я не совсем уверен, что мы делает правильно... и даже... даже... – Ваня беспомощно забуксовал, словно силы его уже начали покидать его, едва лишь он сделал первые и, попутно заметим, не самые уверенные шаги на пути своего восхождения.

– Ну? Что – "даже"? – подтолкнул Ваню нетерпеливый маленький Ростик.

– Мне даже кажется, что мы делаем... мы делаем всё это совсем неправильно, – закончил Ваня свою мысль, говоря это маленькому нетерпеливому Ростику и одновременно с этим вслушиваясь на ветру своего одинокого выбора в собственный голос сам.

О, мой читатель! Бывают в жизни такие сказочные и даже необыкновенные затмения, когда младший оказывается рассудительные и даже умнее, а то и мудрее старшего. Принято считать, что человек тем умнее, чем он больше знает. И это правильно, и спорить с этим или это опровергать было бы верхом неразумности и даже мракобесием. Но всякое знание, мой читатель, по мере своего накопления в каждой отдельно взятой голове всё дальше и дальше уводит наши головы от девственно неосознаваемой простоты восприятия окружающего нас мудрого мира... А сколько, спрошу я тебя, мой думающий читатель, наши головы усваивают всякого ложного и даже лукавого, которое так же точно рядится в тогу знания и тоже претендует – даже более агрессивно претендует – на наши слабые головы!. . Да, конечно: Ваня, шестнадцатилетний студент технического колледжа, был взрослее Ростика, и потому знал он об окружающем мире больше, чем Ростик... но, зная больше, был ли Ваня в душе мудрее маленького Ростика? – вот в чём вопрос! Словом, как бы там ни было, а только маленький Ростик своей детской и потому еще ничем не замутнённой интуицией почувствовал не очень понятную для себя, но вполне им, то есть Ростиком, видимую Ванину неуверенность и даже... даже – растерянность... и это тогда, когда всё так однозначно хорошо и даже многообещающе началось! И потом... он, маленький Ростик, уже был совершенно обнажен и даже гол – он, то есть маленький Ростик, уже пребывал в состоянии своего нетерпеливо ждущего результатов познания, он уже был в пути, он уже радостными глазами всматривался в вечно манящую звонкую даль, а Ваня ещё сидел в брюках и в футболке, и это тоже было негармонично и даже как-то противоестественно... вот и получалось, что Ване, старшему брату, нужно было неотложно и даже стремительно протягивать уверенную руку помощи!

– Ванечка... – проговорил маленький Ростик с той самой рассудительной интонацией, с какой он утром спрашивал-выяснял, не дурак ли Ваня... и – чтоб Ваня эту интонацию уловил и даже почувствовал, маленький Ростик сделал короткую, но вполне функциональную паузу... и только решив, что Ваня эту его рассудительно отрезвляющую интонацию бессознательно и даже душевно почувствовал и осознал, маленький Ростик продолжил, и продолжил не менее рассудительно. – Ванечка, скажи: что мы такого особенного делаем? – продолжая всё с той же рассудительной интонацией, самым бесхитростным образом спросил-поинтересовался маленький Ростик, но на этот раз он спросил вовсе не для того, чтоб услышать ответ старшего брата, а спросил он только для того и даже исключительно для того, чтоб ответить нерешительному Ване самому... и, уже не делая никакой, даже самой маленькой паузы, Ростик коротко и потому исчерпывающе полно проговорил: – Ничего мы особенного не делаем. Мы – играем. Раздевайся... ну, Ваня!

"Ну... " – сказал себе Ваня... и, резко приподнявшись, он, не поворачиваясь к Ростику лицом, столь же резким движением вскидываемых вверх рук не менее проворно, чем только что Ростик, сбросил с себя футболку и, метнув её на Ростикову кровать, уже менее решительно взялся за ремешок брюк... и, едва только брюки поехали вниз, как озверевший от столь длительного и совершенно непочтительного к себе отношения петушок с удвоенной силой рванулся вперёд, колом натягивая впереди трусы-плавки, отчего эти самые плавки-трусы в тот же миг врезались Ване в ложбинку между его, Ваниными, круглыми половинками... всё, оставалось снять трусы! Был бы Ваня сейчас один, он бы, испытывая такую несусветно масштабную и даже более чем сказочную возбужденность, без всяких проволочек сорвал бы трусы с себя прочь и, сжимая петушка в кулаке, повалился бы на кровать, чтоб безоглядно и безнадзорно с молодым весенним упоением отдаться кулачной оргии... да, если б он был один! Но сзади был Ростик, а впереди было неизвестно что...

Между тем, Ростик, затаив дыхание, ждал... Маленький Ростик ждал, а большой и даже местами уже вполне взрослый Ваня всё медлил и медлил... Ростик ждал, а Ваня медлил... и – голый Ростик, не понимающий этой суровой медлительности, невольно запротестовал:

– Ваня, Ваня, так нечестно! Я стоял к тебе передом, а ты...

Рывком приспустив с себя трусы-плавки, Ваня решительно повернулся к Ростику тоже передом... своим передом.

– Ух ты! – непроизвольно вырвалось из уст Ростика восхищенное восклицание...

То, что Ростик ощупывал и сжимал ночью, то есть в темноте неизвестности и, даже можно сказать, наугад, теперь было прямо перед его глазами, – здоровенный петух старшего брата Вани воинственно был устремлен вперед, сочно багровея залупившейся тупой головкой, зримо раздвоенной, которая, впрочем, достаточно элегантно расширялась у сдвинутой крайней плоти, отчего была похожа на шляпку-панамку, в которой маленький Ростик щеголял летом на даче... Ваня, видя столь непосредственную и потому совершенно бесхитростную реакцию приподнявшегося на локте Ростика, невольно улыбнулся... и, улыбнувшись, уже не думая о мнимых или реальных последствиях, а только чувствуя в своем юном теле шумящую радость предстоящего приключения, он, то есть Ваня – голый и стройный, пропорционально сложенный студент первого курса технического колледжа, привычно сжал, стиснул своего необыкновенно твердого и до боли напрягшегося петушка в кулаке... и – так, в голом виде, с зажатым в кулаке возбужденным членом он, то есть Ваня, сделал шаг вперёд...

Вот, вот она, самая главная страница этого неоправданно затянувшегося и не совсем однозначного сюжета! – воскликнет сейчас приободрившийся наступающей кульминацией читатель... и – будет не прав! Ибо кульминация давно случилась, и если ты, мой нетерпеливый читатель, этого не заметил, то в этом, поверь, не моя вина...

– Ложись... – маленький Ростик, чувствуя себя королём положения, с проворной готовностью отодвинулся к стенке, уступая старшему брату Ване место рядом с собой – Ванечка... ложись! – Маленькому Ростику по-малолетнему не терпелось... и Ваня, голый студент первого курса технического колледжа, по причине некоторого внутреннего смущения не совсем грациозно вытянулся правым боком рядом с Ростиком, но уже в следующее мгновение, не делая никаких передышек в пути, голый Ваня перевернулся на спину, одновременно увлекая маленького и счастливо покорного, безотказно податливого Ростика на себя: широко раздвинув, разведя в стороны стройные, в меру волосатые ноги студента первого курса технического колледжа, Ваня в один миг водрузил горячего Ростика на себя, руки его непроизвольно скользнули к попке – и, обхватив ладонями нежные и круглые, упруго-мягкие булочки маленького и бесконечно любимого младшего брата, Ваня с силой прижал, придавил тело Ростика к себе, изо всех сил стискивая, сжимая животами своего распалённого петушка и в то в то же время ощущая некую невольно волнующую твердость петушка Ростика...

– Росточка... – то ли прошептал, то ли выдохнул Ваня в самое ухо маленькому Ростику из самого сердца рвущийся жар безнадзорной юности, и в то же мгновение дислокация резко переменилась: подминая податливого, покорного Ростика под себя, Ваня, теперь уже сам, навалился на Ростика сверху, прижал, придавил его своим бодрым горячим телом и, быстрыми касаниями пересохших губ целуя Ростика в глаза, в нос, в губы, стал непроизвольно и сладко сжимать свои ягодицы, при этом как бы раскачиваясь, судорожно двигаясь всем своим телом на лежащем на спине Ростике, который, в свою очередь, видя такое восхитительно непредвиденное поведение старшего и даже любимого, до бесконечности любимого брата, тут же обхватил содрогающегося Ваню руками за шею.