Ваня и Ростик. Часть 7

..

– Росточка... – дрожащим голосом повторил-прошептал Ваня, обдавая лицо Ростика обжигающим, как ветер знойной Сахары, дыханием... и еще раз повторил-простонал, не прекращая своих сладостных содроганий: – Росточка...
Маленький Ростик не отозвался, – непроизвольно обхватив Ваню руками за шею и даже руки свои на Ваниной шее сомкнув, маленький Ростик лежал под Ваней с раздвинутыми, разведенными в стороны ногами, чувствуя, как твёрдый и неизвестно отчего вдруг ставший влажным Ванин петушок незримо, но ощутимо скользит по его животу, и там... там, где петушок совершал своё горячее победоносное скольжение, животы у них, у Ростика и у Вани, как будто слипались, – содрогаясь, то есть с чувством неодолимо влечения судорожно стискивая, сжимая свои упругие ягодицы, голый Ваня с сопением ёрзал на голом Ростике, время от времени не забывая при этом мимолётно щекотать сухими губами Ростику щеки, глаза и губы, и хотя маленький Ростик был мал и в подобных делах совершенно неопытен и даже, не побоимся этого слова, несведущ, тем не менее он, маленький Ростик, лежащий с раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами, чувствовал, и не только чувствовал, а даже, кажется, смутно понимал, что старший брат Ваня сейчас делает какое-то своё, бесконечно увлекательное и потому неостановимое дело, и отвлекать на этом этапе старшего брата Ваню всякими интересными и прочими каверзными вопросами будет верхом и невоспитанности, и даже неделикатности... А кроме того, маленький Ростик параллельно с Ваниным петушком, прытко скользящим взад-вперед по его животу, чувствовал, как его собственный малолетний петушок наполняется незнакомым доселе чувством легкой и даже сладкой приятности...

Неожиданно Ваня по-детски, совсем по-мальчишески всхлипнул, жадно хватая ртом ускользающий воздух, содрогнулся раз и другой сильнее прежнего – и в то же мгновение, словно разом утратив ко всякому движению свой молодой интерес, обессилено замер, уткнувшись носом Ростику в шею... и в то же, в то же самое мгновение маленький Ростик ощутил-почувствовал, как живот его обожгло невесть откуда взявшейся горячей влагой... и даже не влагой, а целым потоком непонятно какой клейкой жидкости...

Какое-то время они оба, Ваня и Ростик, не шевелились: Ваня, тяжело дышащий, потный, со слипшимися на лбу волосами, заслуженно отдыхал после столь стремительного и вместе с тем бесконечно упоительного восхождения к новым горизонтам, находясь на самой вершине своего земного блаженства, а маленький Ростик, лежащий под Ваней, в это самое время – время Ваниного триумфа – не делал совершенно ничего, а лежал как бы просто так, за компанию... но это только казалось, что маленький Ростик лежал безучастно и даже индифферентно, – на самом деле маленький любознательный Ростик, внешне безмолвно лежащий под Ваней, деликатно и терпеливо ждал, что будет дальше...
Наконец, Ваня оторвал от теплой нежной шеи маленького Ростика своё бесцельно уткнутое в эту самую шею лицо и, приподняв голову, каким-то новым взглядом посмотрел маленькому Ростику в глаза.

– Я кончил, – смущенно и даже... даже как бы виновато прошептал Ваня, пытаясь изобразить на губах что-то типа улыбки, и оттого, что он это не сказал, а именно прошептал, получилось это и интимно, и вместе с тем таинственно.

– Как ночью? – догадался смекалистый Ростик.

– Ну... как ночью, – отозвался Ваня, не зная, что говорить дальше. Не мог же он вот так сразу сказать – себе и Ростику – что в этот раз всё было куда приятнее... во сто раз приятнее... даже в тысячу раз!

Они помолчали... В принципе, шестнадцатилетнему Ване уже можно было со всей однозначностью освобождать тело Ростика от своего осязаемого присутствия, но Ваня, студент первого курса технического колледжа, медлил это делать, не зная, хорошо это или плохо, что он, безоглядно увлёкшись процессом, так спонтанно и даже непредсказуемо оросил своей юной обильной спермой маленькому Ростику весь живот... конечно, с точки зрения здравого смысла это была банальная глупость – медлить, смущаясь визуально обозримого результата своей завершенной деятельности, но чисто психологически Ванина медлительность была вполне объяснима, если учесть, что еще совсем недавно он ничего подобного не мог даже предположить... ведь согласись, мой слегка взбодрённый читатель, что отхлопать Ростика по голой попке, пусть даже испытывая при этом некие эротические чувства, и кончить этому самому Ростику на живот, причем, сделать это самым наглядным и искренним образом, совершая вполне конкретные движения и бёдрами, и всем телом, – вещи немного не совпадающие... да, Ваня медлил... медлил, словно нашкодивший сопливый пацан, и маленький Ростик, уютно лежащий под Ваней и не выражающий никакого желания лишать себя этой интервенции, решил, что теперь-то уж наверняка можно позадавать старшему брату Ване всякие интересующие его, Ростика, невинные вопросы. Что маленький любознательный Ростик и не замедлил сделать.

– Ванечка... – Так, то есть Ванечкой, а не Ваней, маленький Ростик называл Ваню только тогда, когда хотел к Ване подлизаться или когда был в своей повседневной жизни старшим братом Ваней глубоко и осознаваемо доволен. – Ванечка, – повторил Ростик, – ты меня факнул? Да?

– Ну... – Ваня на миг даже растерялся... и тут же, не лукавя и не увиливая от ответа на прямо поставленный вопрос, самым чистосердечным образом проговорил: – Вроде как нет... не знаю...

– Но ты же кончил? – не совсем удовлетворился ответом любознательный Ростик.

– Ну... кончил, – согласился Ваня. – Но это же... это же просто так! Ну, то есть... это же ведь не по-настоящему...

– А как надо по-настоящему? – прошептал любознательно лежащий под голым Ваней голый Ростик, и глаза его невольно расширились.

– Ну, как... – Ваня, облизнув губы, хмыкнул. – По-настоящему – это если бы я своего петушка всунул тебе в задний проход... ну, то есть... то есть, вставил бы его в попу – вот тогда бы было по-настоящему... или вот ещё: если б ты моего петушка пососал – это тоже было б по-настоящему...

Ростик помолчал, обдумывая...

– Значит, Ванечка, получается, что ты меня полуфакнул, – рассудительно сообразил догадливый Ростик, и не успел Ваня подивиться талантливо изобретённому маленьким Ростиком такому бесконечно правильному слову, как Ростик, прытко неугомонный на пути своего начинающегося познания, тут же огорошил старшего брата Ваню вопросом новым: – А по-настоящему... ну, совсем-совсем по-настоящему – мы будем?

– Ростик... – словно на миг позабыв, в какой диспозиции он лежит, начал было Ваня на правах старшего и, мимоходом отметим, временно удовлетворенного брата, однозначно желая страшно правильными и потому отрезвляющими словами немедленно охладить целомудренный пыл любознательного Ростика, но... вспомнив вдруг неожиданно и даже спонтанно бесконечно мудрую русскую пословицу "Не плюй в колодезь... ", старший брат Ваня мгновенно осёкся. И сказал вовсе и даже совсем не то, что хотел сказать первоначально: – Ну, не знаю... видно будет, – вот как сказал Ваня вместо готовой уже сорваться с губ нотации, и... получилось это так неопределённо и даже как бы многообещающе, что сметливый Ростик тут же эти принципиальные Ванины слова целомудренно истолковал по-своему. Вот уж воистину, мой читатель: каждый слышит, как он дышит... ну, то есть: каждый слышит то, что слышать он хочет...

А насчет того, что "не плюй в колодезь – из него, может, еще воды придётся напиться", то здесь мудрость такая неоспоримая и всецело очевидная, что это даже как-то неудобно комментировать... По-настоящему, или, как элегантно и даже поэтически выразился маленький Ростик, "совсем-совсем по-настоящему" всё произошло в тот же самый вечер... Собственного, до этого ничего примечательного больше не было. Ваня и Ростик сходили в душ, причём, Ваня, немного смущаясь неоспоримых следов своего искреннего и неподкупного забвения, что озарило его на маленьком Ростике, сначала отправил в душ самого Ростика и только потом сходил сам. Можно было бы, конечно, пойти в душ вместе, и многие юные создания именно так и делают, ибо в шумящих струях воды порой спонтанно рождаются новые экзотические фантазии и открываются новые, совсем неизведанные горизонты, но Ваня, и мы это отметим со всей определённостью, еще был только-только в начале своего неизвестного пути, и те невинные изощрения, что свойственны подлинным гурманам своего дела, ему, студенту первого курса технического колледжа, были еще неведомы. В ванной комнате, стоя под душем, Ваня не без некоторого удивления обнаружил, что петушок его настолько сильно и полноценно удовлетворён предыдущим упражнением, что, утомленно висящий открытой головкой в состоянии "полседьмого", даже, услышав шумящие струи воды, не изъявил ни малейшего желания о себе, неповторимом, хоть как-то напомнить... Конечно, Ваня и в душе, и потом то и дело возвращался в своих душевных мыслях к тому, что случилось между ним, братом старшим, и Ростиком, братом младшим... думал Ваня об этом, то и дело на Ростика исподтишка глядя, думал и размышлял – и, если честно, великого греха во всём этом не находил... вообще никакого греха во всём этом он, Ваня, не видел! Конечно, он прекрасно знал и даже осознавал, как это можно назвать и каково к этому, то есть к тому, что он и Ростик делали и даже совершали, непредвзято прекрасное отношение широких и пыльных масс, живущих на пыльных городских окраинах. И слышал шестнадцатилетний Ваня не раз и даже не два, какими бесконечно впечатляющими словами клеймят-обзывают наиболее мужественные представители этих самых масс всех тех, кто позволяет себе истолковывать понятие мужественности несколько по-иному, чем они, стопроцентные парни с пыльными лысыми черепами, причем, клеймят-обзывают они, двуногие образцы подлинной мужественности, всех без разбора – как закоренелых в своём голубом пороке гурманов, так и впервые попробовавших неофитов... да, всё это Ваня, не на Марсе родившийся и не с Сатурна прилетевший, прекрасно знал. И даже не просто знал, а не далее, как сегодня утром, бездумно и слепо подражая самым что ни на есть мужественным парням с самых пыльных городских окраин, он, то есть Ваня, вгорячах обозвал маленького и ни в чём не повинного Ростика словом "голубой", причем, не назвал, а именно обозвал – попытался, не особо задумываясь, впечатать в нежную душу маленького Ростика искаженный смысл этого, в общем-то, весёлого слова, и впечатать не просто так, а с той самой интонацией непомерного осуждения, с какой произносят это слово на всех перекрестках иные парнишки и парни, мужчины и прочие разнокалиберные мужчинки, стремясь таким вербальным образом отогнать от себя самые разные невидимые наваждения.