Спасибо, мне не интересно
✕
Рассказы с описанием несовершеннолетних запрещены.
Вы можете сообщить о проблеме в конце рассказа.
Попутчица
1 [2]
(амурная история в европейском экспрессе)
Вы переживали когда-нибудь, дорогой читатель, преклонение перед Западом? Если нет, то либо вы не моего поколения, либо вы нагло врете.
Большой красивый поезд межъевропейских сообщений бесшумно стоял на вокзале чудеснейшего голландского города Маастрихта. Глядя именно на такое чудо, испытываешь чувство ущербности своей родины и превосходства жалких капиталистов.
На поезд спешили деловитые мужчины в костюмах, дамы "бизнес-класс" совсем немного студентов и разночинная публика вроде меня.
Я не спешил никуда. Поезд все равно тронется по расписанию. Большой длинный вагон для некурящих, синий плюш и серый пластик, мягко, уютно, чисто. Приходит на память сравнение с российскими поездами дальнего следования. (Про электрички я вообще молчу). Тихая эйфория охватывает меня, для всех – середина недели, для меня – выходной.
Симпатичные люди в добротной одежде, вежливые, улыбающиеся. Красивые чистые улицы, по-голландски аккуратные. Симпатичные здания, всегда крашенные, чистые. На улицах – только иномарки (хи!). У меня на глазах розовые очки, я вижу Европу с парадного подъезда, а все на самом деле не так замечательно, как кажется. Но сейчас я в некоем земном раю, ласковое, нежаркое солнышко, комфорт современных городов, люди не обозленные, не знавшие дефицита, не видавшие репрессий.
На удивление, в вагоне людей много. А я рассчитывал легко пристроиться в хорошеньком месте. Все двойки заняты. В четверках нет мест по движению поезда. В поисках места я добираюсь до самого угла вагона. Вот здесь-то меня и ждет приятный сюрприз: симпатичная молодая голландка одна в четверке кресел. Вы знаете, дорогой читатель, что такой голландский тип? О, это нечто!
Это высокие мужчины и женщины, стройные с голубыми глазами и волосами цвета спелой ржи. И не подумайте, что все блондины на земле таковы, вовсе нет. Это не арийцы, это не скандинавы, и уж тем более ничего общего со славянскими блондинами. Эти лица не так прямы как у немцев, но не так круглы как у славян. Глаза – глубоко синего цвета, а вовсе не голубые, только легкий серый оттенок их осветляет. Большой рост обычно сочетается с атлетичным телосложением у мужчин и крупными формами у женщин.
Здесь передо мной и была такая "идеальная" представительница нации. Я бросил свой студенческий рюкзачок на сидение напротив, рядом с ее дорожными сумками. Сам приземлился на сидение рядом с красавицей. Ох, как она хороша! Голландочка с улыбкой потесняется, все же не вежливо одной занимать четыре места. У нее в руках учебник и конспект, ясно – сдает сессию. Извини, милая тебе не придется поучиться в этот раз в поезде.
– Вы тоже говорите по-английски? – без церемоний начинаю я беседу.
– Да, а почему тоже?
– Да потому, что к кому ни подойди в этой чудесной стране, всякий говорит свободно по-английски, по-немецки, а весьма часто и по-французски! Непонятно вообще, зачем вам нужен национальный язык? Вы голландка?
– Йез, оф коз!
Конечно – это потому, что за нее говорит ее внешность. У соседки узкая талия, длинные ноги, грудь, которой бы позавидовала Мэрилин Монро! Зато лицо доброе, улыбка искренняя, никакой натянутой вежливости. Смотреть бы и смотреть. Даже разговаривать не хочется. Грудь с легким декольте притягивает к себе взгляд неотвратимо. Бросать туда взгляды украдкой не вежливо. А не смотреть – невозможно. Я поступаю как джентльмен, открыто и прямо! Я просто разглядываю ее грудь без всякого стеснения. Вижу ей это льстит, но и смущает отчасти.
– Вас интересует этот вопрос? – это она мне, выходя из неловкой паузы.
– О, да, я ведь лингвист. В некоторой степени, это же феномен.
– Да, – соглашается попутчица, – только он искусственный, мы сами его сотворили. Дело в том, что много лет назад правительство при поддержке голосующего населения приняло программу: доброжелательная и гостеприимная нация. Чтобы любой турист чувствовал себя в стране комфортно, население должно было бы говорить на основных европейских языках. Все наши правительства последовательно претворяли ее в жизнь.
Ох уж эти голландцы! Они ввели обучение английскому с первого класса, и не так как у нас, а с полным напрягом, с видео, аудио с картинками и пр. Они обязали показывать иностранные фильмы только в оригинале, переводя их титрами. Они репродуцируют более 300 европейских радиоканалов у себя. Результат: в середине 90-х вы можете заговорить с дворником на улице, и он на свободном английском вам объяснит как найти любую улицу, любое место в городе.
– Сейчас у нас индустрия туризма вторая в стране по доходам в казну, – продолжает попутчица.
– Теперь мне все понятно! Я очень рад за вас. Кстати, я из России. Вас как зовут?
– Марианн.
Замечательно, Марианн. Легко для русского в произношении. А твои удивленные глаза мне говорят, что ты заинтересована. Еще бы, мы-то пока еще большая экзотика для вас. Ты, наверно, себе представляла этакого увальня-медведя, не знающего другого инструмента, кроме топора. А тут такой же, как и все, человек, да еще говорящий на английском на уровне не ниже вашего голландского (скажем честно – выше), да еще ведущий с тобой ученые разговоры.
Наш разговор перекидывается на сравнения жизни "здесь" и "там". Для Марианн сведения из первых рук о России – откровения. Я не забываю поглядывать на ее шары, упрятанные тесно-тесно в блузку голубого цвета с воротником, как у мужских сорочек. И зачем ты освободила еще одну пуговку наверху? Блузке стало еще труднее сдерживать напор предмета твоей голландской гордости. Твои синие вельветы так плотно обтягивают твои красивые ноги и округлые бедра, что невольно хочется им помочь не треснуть.
Кому не приходила в голову мысль, оказавшись на чужбине, попробовать местных туземцев? Эта идея меня грызла и сверлила все то время, что я проживал в Маастрихте. Слухами земля полнится! Слухи мне поведали о том, что голландки – весьма раскрепощенные женщины, легко идут на сексуальный контакт, но и легко о нем забывают. Завести серьезные отношения у них не просто. Кажется, пришло время проверить правоту слухов.
Я завожу разговор на куда более волнующую меня тему.
– А правда, что сексуальная революция конца 60-х началась в Голландии? И что после этого отношения здесь совершенно свободные? (Это я уж перегибаю).
– Нет, – Марианн смеется. – Первые демонстрации начались в Дании. Но что верно, Голландия первой уравняла мужчин и женщин в семейных и прочих правах. В Голландии раньше стали лояльнее относиться к сексу и всяким его "причудам". – Гомосексуалисты, лесбиянки, садо-мазо, фетишизм, – поясняет попутчица.
– А насчет свободных отношений, – неверно, они такие же как и повсюду.
Как мне нравится с ней беседовать, она свободно подхватывает любую тему, никакой вопрос ее не шокирует. А нагло заговоривший с ней мужчина, не оскорбляет в ней никаких чувств "собственного достоинства". Интересно какого она возраста? Такая молодая, кожа – кровь с молоком, фигура – моложе не бывает. Но в том-то и хитрость. Ей может быть и 19 и 29, запросто.
– Ты учишься? – я киваю на ее учебник.
– Да, в университете.
– Сразу после школы?
– Нет. Два года я училась на медсестру.
– Ты очень молодо выглядишь, я бы сказал, что ты школьница!
– Спасибо, мне уже 24.
Наживка проглочена, переварена. И вот рыба у рыболова! Я примерно так и предполагал. Предпоследний курс. Еще год до диплома.
– А где?
– Да, в Роттердаме.
О! Это замечательно! У нас в России очень любят в рот-р-дам, мы в этом отношении очень даже передовая страна!
– А куда ты сейчас едешь? Это же Маастрихт – Амстердам, Роттердам в стороне.
– Я была в Брюсселе, у родственников, теперь еду домой, в Утрехт.
А ты?
О, я на экскурсию в Амстердам. За два месяца в Голландии, я еще не успел побывать в столице.
За окнами проплывает Эйндховен. Если бы я хотел нарисовать моему дорогому читателю настоящий современный западный город, я бы выбрал для натуры Эйндховен. Большой крытый вокзал, из окна поезда видны ультрасовременные здания из тонированного стекла, развязки автодорог, скоростные магистрали. Улей современного бизнеса.
Мы рассматриваем пейзаж за окном, Марианн мне охотно делает комментарии. Я тянусь ближе к окну, так, что могу прилечь своей грудью на ее плечо и ближнюю ко мне грудь. Ощущения восхитительные. Марианн поворачивает изредка голову, чуть не сталкиваясь лбом ко лбу со мной. Она прямо смотрит мне в глаза и улыбается хитрой улыбкой.
Благо, никто не может нас видеть. Такая же четверка через проход занята дремлющими благообразными старичками. Я рискую при очередном повороте ее головы приложить свои губы к ее. Она не отвечает, но и не отталкивает. В глазах легкое удивление, может оно означает: ну и наглец? Снова ее лицо отворачивается к окну. Одна моя рука теперь все время покоится на ее колене, иногда в поглаживании доходящая до края бедра. Другой я робко, чтобы не спугнуть настроение попутчицы, касаюсь ее груди. Пальцы легко находят сквозь ткань положение соска. О, он уже стоит, мне доставляет удовольствие трогать его через блузку.
Мы долго продолжаем так при молчаливом согласии. Как всегда, в какой-то момент плотину прорывает, количество переходит в качество. Марианн поворачивается ко мне и сама меня обнимает. Теперь-то уж все по-настоящему. Наши губы встречаются в страстном поцелуе. Рука внизу расстегивает ей джинсы, другая лезет под блузку. Боже, какие ощущения от прикосновения к великолепной груди! Я мну их нежно, прижимаю и отпускаю, соски не забыты, пальчики отдают им должное. Рука в трусиках обнаруживает, что там все выбрито, и уже чуть влажно.
Незаметно подкатили к Арнхему. Нам приходится оторваться друг от друга, люди садятся в вагон. Хорошо, никому не приходит в голову попросить наши рюкзачки с сидений. Теперь до Утрехта нам никто не помешает, я пою оду человеку, придумавшему спинки кресел выше головы. Без слов мы снова приникаем друг к другу. То, что я возбужден, понимать не надо, но как сильно ее влечение, я узнаю по участившемуся дыханию, по крепким вжиманиям в мое тело, по дрожи от моих прикосновений.
Ее блузка вся ушла на шею, теперь грудь свободна и вся предоставлена мне. Я иногда отстраняюсь только затем, чтобы ею полюбоваться.
Вы переживали когда-нибудь, дорогой читатель, преклонение перед Западом? Если нет, то либо вы не моего поколения, либо вы нагло врете.
Большой красивый поезд межъевропейских сообщений бесшумно стоял на вокзале чудеснейшего голландского города Маастрихта. Глядя именно на такое чудо, испытываешь чувство ущербности своей родины и превосходства жалких капиталистов.
На поезд спешили деловитые мужчины в костюмах, дамы "бизнес-класс" совсем немного студентов и разночинная публика вроде меня.
Я не спешил никуда. Поезд все равно тронется по расписанию. Большой длинный вагон для некурящих, синий плюш и серый пластик, мягко, уютно, чисто. Приходит на память сравнение с российскими поездами дальнего следования. (Про электрички я вообще молчу). Тихая эйфория охватывает меня, для всех – середина недели, для меня – выходной.
Симпатичные люди в добротной одежде, вежливые, улыбающиеся. Красивые чистые улицы, по-голландски аккуратные. Симпатичные здания, всегда крашенные, чистые. На улицах – только иномарки (хи!). У меня на глазах розовые очки, я вижу Европу с парадного подъезда, а все на самом деле не так замечательно, как кажется. Но сейчас я в некоем земном раю, ласковое, нежаркое солнышко, комфорт современных городов, люди не обозленные, не знавшие дефицита, не видавшие репрессий.
На удивление, в вагоне людей много. А я рассчитывал легко пристроиться в хорошеньком месте. Все двойки заняты. В четверках нет мест по движению поезда. В поисках места я добираюсь до самого угла вагона. Вот здесь-то меня и ждет приятный сюрприз: симпатичная молодая голландка одна в четверке кресел. Вы знаете, дорогой читатель, что такой голландский тип? О, это нечто!
Это высокие мужчины и женщины, стройные с голубыми глазами и волосами цвета спелой ржи. И не подумайте, что все блондины на земле таковы, вовсе нет. Это не арийцы, это не скандинавы, и уж тем более ничего общего со славянскими блондинами. Эти лица не так прямы как у немцев, но не так круглы как у славян. Глаза – глубоко синего цвета, а вовсе не голубые, только легкий серый оттенок их осветляет. Большой рост обычно сочетается с атлетичным телосложением у мужчин и крупными формами у женщин.
Здесь передо мной и была такая "идеальная" представительница нации. Я бросил свой студенческий рюкзачок на сидение напротив, рядом с ее дорожными сумками. Сам приземлился на сидение рядом с красавицей. Ох, как она хороша! Голландочка с улыбкой потесняется, все же не вежливо одной занимать четыре места. У нее в руках учебник и конспект, ясно – сдает сессию. Извини, милая тебе не придется поучиться в этот раз в поезде.
– Вы тоже говорите по-английски? – без церемоний начинаю я беседу.
– Да, а почему тоже?
– Да потому, что к кому ни подойди в этой чудесной стране, всякий говорит свободно по-английски, по-немецки, а весьма часто и по-французски! Непонятно вообще, зачем вам нужен национальный язык? Вы голландка?
– Йез, оф коз!
Конечно – это потому, что за нее говорит ее внешность. У соседки узкая талия, длинные ноги, грудь, которой бы позавидовала Мэрилин Монро! Зато лицо доброе, улыбка искренняя, никакой натянутой вежливости. Смотреть бы и смотреть. Даже разговаривать не хочется. Грудь с легким декольте притягивает к себе взгляд неотвратимо. Бросать туда взгляды украдкой не вежливо. А не смотреть – невозможно. Я поступаю как джентльмен, открыто и прямо! Я просто разглядываю ее грудь без всякого стеснения. Вижу ей это льстит, но и смущает отчасти.
– Вас интересует этот вопрос? – это она мне, выходя из неловкой паузы.
– О, да, я ведь лингвист. В некоторой степени, это же феномен.
– Да, – соглашается попутчица, – только он искусственный, мы сами его сотворили. Дело в том, что много лет назад правительство при поддержке голосующего населения приняло программу: доброжелательная и гостеприимная нация. Чтобы любой турист чувствовал себя в стране комфортно, население должно было бы говорить на основных европейских языках. Все наши правительства последовательно претворяли ее в жизнь.
Ох уж эти голландцы! Они ввели обучение английскому с первого класса, и не так как у нас, а с полным напрягом, с видео, аудио с картинками и пр. Они обязали показывать иностранные фильмы только в оригинале, переводя их титрами. Они репродуцируют более 300 европейских радиоканалов у себя. Результат: в середине 90-х вы можете заговорить с дворником на улице, и он на свободном английском вам объяснит как найти любую улицу, любое место в городе.
– Сейчас у нас индустрия туризма вторая в стране по доходам в казну, – продолжает попутчица.
– Теперь мне все понятно! Я очень рад за вас. Кстати, я из России. Вас как зовут?
– Марианн.
Замечательно, Марианн. Легко для русского в произношении. А твои удивленные глаза мне говорят, что ты заинтересована. Еще бы, мы-то пока еще большая экзотика для вас. Ты, наверно, себе представляла этакого увальня-медведя, не знающего другого инструмента, кроме топора. А тут такой же, как и все, человек, да еще говорящий на английском на уровне не ниже вашего голландского (скажем честно – выше), да еще ведущий с тобой ученые разговоры.
Наш разговор перекидывается на сравнения жизни "здесь" и "там". Для Марианн сведения из первых рук о России – откровения. Я не забываю поглядывать на ее шары, упрятанные тесно-тесно в блузку голубого цвета с воротником, как у мужских сорочек. И зачем ты освободила еще одну пуговку наверху? Блузке стало еще труднее сдерживать напор предмета твоей голландской гордости. Твои синие вельветы так плотно обтягивают твои красивые ноги и округлые бедра, что невольно хочется им помочь не треснуть.
Кому не приходила в голову мысль, оказавшись на чужбине, попробовать местных туземцев? Эта идея меня грызла и сверлила все то время, что я проживал в Маастрихте. Слухами земля полнится! Слухи мне поведали о том, что голландки – весьма раскрепощенные женщины, легко идут на сексуальный контакт, но и легко о нем забывают. Завести серьезные отношения у них не просто. Кажется, пришло время проверить правоту слухов.
Я завожу разговор на куда более волнующую меня тему.
– А правда, что сексуальная революция конца 60-х началась в Голландии? И что после этого отношения здесь совершенно свободные? (Это я уж перегибаю).
– Нет, – Марианн смеется. – Первые демонстрации начались в Дании. Но что верно, Голландия первой уравняла мужчин и женщин в семейных и прочих правах. В Голландии раньше стали лояльнее относиться к сексу и всяким его "причудам". – Гомосексуалисты, лесбиянки, садо-мазо, фетишизм, – поясняет попутчица.
– А насчет свободных отношений, – неверно, они такие же как и повсюду.
Как мне нравится с ней беседовать, она свободно подхватывает любую тему, никакой вопрос ее не шокирует. А нагло заговоривший с ней мужчина, не оскорбляет в ней никаких чувств "собственного достоинства". Интересно какого она возраста? Такая молодая, кожа – кровь с молоком, фигура – моложе не бывает. Но в том-то и хитрость. Ей может быть и 19 и 29, запросто.
– Ты учишься? – я киваю на ее учебник.
– Да, в университете.
– Сразу после школы?
– Нет. Два года я училась на медсестру.
– Ты очень молодо выглядишь, я бы сказал, что ты школьница!
– Спасибо, мне уже 24.
Наживка проглочена, переварена. И вот рыба у рыболова! Я примерно так и предполагал. Предпоследний курс. Еще год до диплома.
– А где?
– Да, в Роттердаме.
О! Это замечательно! У нас в России очень любят в рот-р-дам, мы в этом отношении очень даже передовая страна!
– А куда ты сейчас едешь? Это же Маастрихт – Амстердам, Роттердам в стороне.
– Я была в Брюсселе, у родственников, теперь еду домой, в Утрехт.
А ты?
О, я на экскурсию в Амстердам. За два месяца в Голландии, я еще не успел побывать в столице.
За окнами проплывает Эйндховен. Если бы я хотел нарисовать моему дорогому читателю настоящий современный западный город, я бы выбрал для натуры Эйндховен. Большой крытый вокзал, из окна поезда видны ультрасовременные здания из тонированного стекла, развязки автодорог, скоростные магистрали. Улей современного бизнеса.
Мы рассматриваем пейзаж за окном, Марианн мне охотно делает комментарии. Я тянусь ближе к окну, так, что могу прилечь своей грудью на ее плечо и ближнюю ко мне грудь. Ощущения восхитительные. Марианн поворачивает изредка голову, чуть не сталкиваясь лбом ко лбу со мной. Она прямо смотрит мне в глаза и улыбается хитрой улыбкой.
Благо, никто не может нас видеть. Такая же четверка через проход занята дремлющими благообразными старичками. Я рискую при очередном повороте ее головы приложить свои губы к ее. Она не отвечает, но и не отталкивает. В глазах легкое удивление, может оно означает: ну и наглец? Снова ее лицо отворачивается к окну. Одна моя рука теперь все время покоится на ее колене, иногда в поглаживании доходящая до края бедра. Другой я робко, чтобы не спугнуть настроение попутчицы, касаюсь ее груди. Пальцы легко находят сквозь ткань положение соска. О, он уже стоит, мне доставляет удовольствие трогать его через блузку.
Мы долго продолжаем так при молчаливом согласии. Как всегда, в какой-то момент плотину прорывает, количество переходит в качество. Марианн поворачивается ко мне и сама меня обнимает. Теперь-то уж все по-настоящему. Наши губы встречаются в страстном поцелуе. Рука внизу расстегивает ей джинсы, другая лезет под блузку. Боже, какие ощущения от прикосновения к великолепной груди! Я мну их нежно, прижимаю и отпускаю, соски не забыты, пальчики отдают им должное. Рука в трусиках обнаруживает, что там все выбрито, и уже чуть влажно.
Незаметно подкатили к Арнхему. Нам приходится оторваться друг от друга, люди садятся в вагон. Хорошо, никому не приходит в голову попросить наши рюкзачки с сидений. Теперь до Утрехта нам никто не помешает, я пою оду человеку, придумавшему спинки кресел выше головы. Без слов мы снова приникаем друг к другу. То, что я возбужден, понимать не надо, но как сильно ее влечение, я узнаю по участившемуся дыханию, по крепким вжиманиям в мое тело, по дрожи от моих прикосновений.
Ее блузка вся ушла на шею, теперь грудь свободна и вся предоставлена мне. Я иногда отстраняюсь только затем, чтобы ею полюбоваться.