Частное видео. Часть 3

– Садись рядышком, маленький. И начни с того, что расстегни халат. Так, как я говорила, хорошо?

Сережка кивнул, забрался на тахту, повозился, устраиваясь. Марина опять прикрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. Было хорошо, тепло и как-то совершенно спокойно, как было, может быть, только в детстве, но она этого не помнила:

Первое прикосновение Сережки она почувствовала через несколько секунд, как раз между тех, расстегнутых раньше двух пуговиц. Ладошка была легкой, мягкой, теплой и неожиданно нежной, и Марина, не открывая глаз, улыбнулась и издала какой-то звук, похожий на урчание довольной кошки. Она знала, что сын следит сейчас за ее лицом, и вовсе не возражала поощрить его к дальнейшему.
Марина ждала, что сын поторопится и пойдет от живота вниз, к самым ее заветным и, наверное, интересным для него местам. Но он оказался не так прост: пуговицы халата расстегивались нечасто, снизу вверх, все ближе и ближе к груди, Сережка нежно касался пальчиками каждого участка обнажающейся кожи. К тому моменту, когда расстегнулась самая верхняя пуговица, и сын очень бережно отвел полы халата к плечам, освободив грудь, Марине уже хотелось, чтобы это действо продолжалось бесконечно.

Сережка осторожно прикоснулся к правой, ближайшей к нему груди, окружил ее своими ладошками, наконец, погладил кончиками пальцев сосок, и без того напряженный, и Марина, не выдержав, отозвалась на это прикосновение сладостным стоном. Испугавшись, сын отдернул руку, но она, не открывая глаз, простонала-пробормотала: "Нет, маленький, все хорошо, это я от удовольствия", и он вернул свои пальцы туда же. Она с трудом сдержалась, чтобы не попросить его по-настоящему, по-мужски, приласкать ее груди, сжать в пальцах соски – "нет, это на потом, на потом", и Сережка просто покатал их немного из стороны в сторону, провел пальчиками по ключицам, по шее, и вдруг оторвался.

Марина, едва не кончившая, разочарованная, собралась было приоткрыть глаза, но тут почувствовала, как одна за другой, уже быстро, но все еще бережно, расстегиваются пуговицы халата внизу, и чуть раздвинула ноги, чтобы Сереженьке было лучше видно все, что он только хотел увидеть. Халат мешал, и она, чуть приподнявшись, сдернула его с плеч, оставив под собой, и почти упала назад на тахту, еще шире раздвинув ноги.

Но Сережке и этого показалось мало, и он, перейдя на коленках через одну из ног, пристроился между ними, руками раздвинул их еще. Она чуть приподняла голову, задыхающимся, глухим голосом сказала: "Смотри, сына, смотри. Это то самое место, откуда ты вышел на свет, через которое мы с папой тебя зачали, от которого женщинам больше всего удовольствия", и откинулась назад, прикусив губу. А Сережка легко провел всей собранной в ковшик ладонью по влажной щели между маминых ног, и Марина опять сладостно простонала, заметалась головой по подушке, выдохнула: "Раздвинь пальчиками щелку, хороший мой. Поласкай там", и он забрался туда, перебрал губки, нащупал сначала клитор – Марина опять сладостно простонала, – потом дырочку внизу, и в этот момент Марина согнула ноги в коленях: "Хороший мой, да, это вот из нее ты вышел, из этой дырочки, в нее мужчина свой член вводит, а ты сейчас пальчиками туда, поглубже, и поиграй там, подвигай" – и он завел туда сначала один, потом два, потом три пальца, начал двигать ими, и когда коснулся первый раз шейки маминой матки, Марина взвыла в голос, подбросила бедра вверх и рухнула назад на тахту, мелко дрожа, а испуганный Сережка отпрянул от ее промежности, выдернув руку, и так и остался стоять между ее ногами, удивленно глядя на маму.
Почувствовав, что ей чего-то внутри не хватает, Марина открыла глаза. Сквозь туман возбуждения увидела испуганное лицо Сережки между своими высоко поднятыми коленями, бугор на его трусах, ни о чем не думая, приподнялась, сама встала на колени возле сына, сдернула с него футболку, спустила трусы, захватила член рукой и несколько раз, мельком отметив его каменную твердость, сильно провела кожу на нем вверх-вниз, а потом, не отпуская члена, совсем по-кошачьи извернулась, упала в прежнюю позу и буквально втянула жезл сына в себя, тут же обхватив его ногами поперек попы и в бешеном ритме насаживаясь на него. Единственное, что успел Сережка – это упасть не на мамину грудь, а на свои подставленные руки.

– Ну же, ну! – Марина сделала еще несколько сильных движений, и наконец почувствовала, как член сына задергался в ее влагалище, орошая глубину горячей жидкостью.

Повторный оргазм был коротким, но таким, что она едва не раздавила Сережку своими руками и ногами об себя. Но тут же ослабила объятия и, абсолютно расслабленная, раскинула руки и ноги в стороны, смутно, с удовольствием ощущая, как слабеющий член сына медленно, сам собой выходит из ее влагалища. Уже сознательно сократила мышцы, приласкав его на прощание.

Сережка лежал на ней ни жив, ни мертв. Шумно выдохнув, Марина с трудом перевалила сына с себя на тахту, погладила его по голове и прикрыла глаза, отдыхая. Пару минут в комнате было слышно лишь тяжелое, постепенно успокаивающееся дыхание женщины и юноши.

Потом Сережка приподнялся, закинул руку поперек матери, оперся грудью о ее левую грудь со все еще возбужденным, темным соском. Посмотрел на ее лицо – оно было скорее даже не довольным, а каким-то умиротворенным, что ли:

– Мам:

– Что, хороший мой? – Марина улыбнулась, не меняя позы и не открывая глаз.

– Это был: секс?

– Да, сына. Ты ж хотел.... меня "потрогать", – тихо хихикнула она. – Ну вот и потрогал. Понравилось?

– Ой, мам: да. Только я мало что понял, все так быстро было:

– А первый раз все мало что понимают. Ничего, это дело поправимое, – она улыбнулась, открыла глаза и ласково поглядела на сына.

– Ой, мам: у тебя взгляд сейчас: такой:

– Какой?

– Ну, я ни разу у тебя такого не видел:

– А ты меня после сразу после оргазма и не видел ни разу, все правильно, – засмеялась Марина. Я ж с тобой сейчас два раза кончила, ты не понял?

– Это когда ты: тебя: подбрасывало? – с трудом подобрал Cережка слово.

– Ну да: наверное, я толком не помню, женщины вообще в этом состоянии мало что запоминают, – Марина засмеялась. – Помнят только, что им было не просто хорошо, а лучше всех.

И она свободной рукой ласково зачесала волосы сына вверх.

Сережка, немного успокоившись, прилег на мамино плечо, плотнее прижался к боку. Вторая рука, до этого лежавшая под мамиными грудями с висящей в воздухе кистью, перелегла так, что оказалась на мамином соске. Он чуть испуганно глянул на маму, но она положила свою руку поверх его, чуть похлопала: "ничего, все правильно, можно, сынок!", и он окончательно расслабился.

Полежали немного молча.

– Мам: а разве сыну с мамой можно сексом заниматься?

Марина ответила не сразу, обдумывая доходчивую формулировку ответа.

– Сложный вопрос, сына. Если детей не делать – то технических препятствий нет никаких, вон, нам же с тобой хорошо, правда? – Сережка согласно потерся о мамино плечо, и Марина продолжила. – Но: раньше противозачаточных хороших не было, и секс запросто к детям приводил. А дети, если мама с собственным сыном, или папа с дочкой, или брат с сестрой их делают, апросто к детям пророших не было, и вон, нам же с тобой хорошо, правда? Легла так, что ина засмеялась. ы и в бешеном ритме насаочень часто неполноценные получаются. Вот и запретили это совсем, хотя давным-давно, когда еще не понимали, почему дети получаются уродцами, такой секс считался абсолютно нормальным и случался сплошь и рядом. Секс – это ведь, сына, целое искусство, ему учиться надо, а кто ему научит лучше родителей? Вот и учили:

– М-а-а-м: а ты: меня научишь? – Сережка смотрел на нее жалобно.

– Уже начали учиться, сына, – рассмеялась Марина и поцеловала его в голову. – Так что теперь уж куда я от тебя денусь:

Сережка опять благодарно потерся о мамино плечо, повозился, устраиваясь поудобнее, и вдруг начал задумчиво перебирать пальцами мамин сосок, лежавший под его рукой. Марине стало приятно-щекотно, и руку сына она не остановила.

– А сейчас почему запрещают маме с сыном секс?

– По традиции. Человечество – это такая штука, что в голову возьмет, потом долго не выбьешь, – тихо засмеялась Марина. – Так что ты про то, как мы с тобой тут развлекаемся, никому ни слова, ни намека. Понял? Это, сына, очень серьезно!

– Понял: Мам, а ты про противозачаточные говорила. Это гандоны и таблетки, да?

– Не "гандоны", бестолковый, – опять засмеялась мама, – "пре-зер-ва-ти-вы". И не только они и таблетки. Еще есть внутриматочные спирали всякие, они прямо туда – она показала пальцем себе между ног, – вводятся, и на несколько лет больше ничего не надо. Ты меня там пальцами когда ласкал, не почувствовал в глубине такую как бы веревочку?

– Нет, мам. Не до того было, – Сережка засмеялся. – Мне там было так хорошо:

Марина улыбнулась. "Ну ничего, Бог даст, не последний раз", подумала она.

– Ладно, сына. Пусти-ка, мне после тебя подмыться надо, а то лужа на тахте будет, – Марина, мягко отстранив сына, встала и потянулась все телом. – Но здорово-то как, муррр!

– Тебе: тоже понравилось?

– А как же! Женщины после этого энергией заряжаются, это вы, мужики – наоборот! – засмеялась она и, гордо виляя попой, пошла было в ванную. Но тут ее догнал очередной вопрос:

– Мам, а "подмыться" – это что?

– От, даешь, – засмеялась Марина. – Ты ж мне туда целую лужу напустил, – и она, грациозно наклонившись, полуприсев и разведя колени, засунула в себя два пальца. Вынула их, все в бело-блестящем, и поднесла сыну под нос. – Вот, видишь? Вытечет – лужа уже не во мне, на тахте будет!

– Мам, а ты туда сама – пальцами: значит, ты и сама себя: приласкать можешь, да?

– А почему нет? – Марина, тщательно облизывая измазанные в соке любви пальцы, стояла уже в двери ванной, и Сережка, не торопясь встав с тахты, поплелся туда же. "Устал, бедолага", – мельком подумала Марина. "Ну еще бы – одних впечатлений сколько", – ей стало забавно. "И четыре раза кончить за день, три, считай, подряд. Все, больше сегодня никакого секса, одни разговоры, и то безвредные. И вообще, спать пора!".

Зашла в ванну, включила душ и присела на корточки, направив струю в промежность и раздвинув второй рукой нижние губы.