Рада

Когда приезжал грузовик, в него сначала пихался холодильник, и прочая габаритная мебель, все это препиралось коробками в несколько рядов, а в конце ставились два дивана, дабы на них сидеть: в кабине у водителя было только одно место. Там садилась мать: надо же было и дорогу показывать. Все остальные садились на диваны, в кузов, полог брезента застегивался снаружи, и… ВСЕ. ДЕРЕВНЯ!!!

В этот раз (под шумок), запихнули на диван и Раду.

Баба Маша, как ее увидела, сразу просекла, что – цыганка (в деревнях цыган не любили), но виду – не подала, сказала только: «Какая тощенькая! Ну, ничего, Бог даст, на деревенских харчах отъестся». И потом старалась ей подсунуть лишнее яичко, сливочек, там, и даже (специально для Рады!) стала готовить в русской печке топленое с вечера молоко. Ничего не ел вкуснее в своей жизни!

… И Рада утонула в деревенской вольготной жизни! Ведь – полная СВОБОДА! Лети – куда хочешь! Нет, конечно, у нас были какие-то обязанности: Например, поутру собрать яйца из гнезд. У Рады это особенно хорошо получалось: маленькая и юркая, она легко ныряла в любую щель, а от ее глаз-угольков ни одна курица ничего не могла спрятать. Или – натаскать воды из журавля (он стоял почти перед домом). Тут она, правда, больше мешалась мне, поскольку из-за субтильного телосложения даже одно неполное ведро донести до дому, не расплескав, было для нее – непосильной задачей. Да, мало ли мелочей в деревне! А серьезных дел, вроде сенокоса, или прополки огорода, баба Маша нам не доверяла.

Рада перезнакомилась с деревенскими девчонками, потребного возраста, и пропадала с ними, черт знает где, с утра до позднего вечера. Как и я, собственно, со своими ребятами. Домой мы появлялись только поесть и поспать.

Иногда наши компании пересекались случайно: на пляже, у реки, например, но и там сохранялось определенное расстояние: у них своя свадьба, у нас – своя. Нет, мы могли их, по-рыцарски, накормить, конечно, только что пойманными раками, а они могли поделиться с нами земляникой, но – не более: компании не смешивались и очень редко играли вместе.

Так продолжалось недели три. Потом что-то, видно, щелкнуло, шестеренки, снесенные временно вихрем свободы встали на место, и Рада стала опять уделять мне повышенное внимание.

Нет! Я говорю же вам, что ЭТУ девчонку сбить с панталыку было не так-то просто! Воля у нее и стремление к победе, были – железные.

Началось с того, что она мне стала просто – мешаться. Я иду куда-нибудь с ребятами, ну, там рыбу ловить корзинкой, или плот строить, или соседям пакостить, она – со мной. Мне неудобно, черт возьми! Даже матом не ругнуться, не говоря, чтобы поссать, где приспичило, и не только мне (это бы еще и – ладно!), но и моим приятелям. Засада, однако.

Стал я от нее бегать. Уходить через баню, задворками, козьими тропами какими-то. Но, это быстро было вычислено и пресечено самым решительным образом: ухожу я, например, какой-нибудь неприметной тропинкой, через кусты, и кого же я встречаю в этих самых кустах? Правильно! Ее.

Тогда решил я с ней поговорить честно, по-мужски, чтоб – не приставала. Дала мне спокойной жизни. Сразу скажу. Хреновый из меня переговорщик вышел… Сдал все позиции.

В результате, договорились все-таки, что дает мне несколько времени в день спокойной жизни, а остальное – только вместе с ней.

Такие дела…

Несколько дней все было спокойно: она только хитро посматривала, но правом первой ночи – не пользовалась. Наконец, как-то после ужина, она сказала: «Все. Пошли». И мы – пошли.

У нас, за сенным сараем (дом, с нами и скотиной, был с одной стороны улицы, а сенной сарай – с другой), сразу начиналось пшеничное поле. Озимые, по-моему. Во всяком случае, в конце июня она была уже убрана. И посреди этого поля (метров 500 от деревни) стояла скирда соломы. Скирда, это, когда пшеницу убирают комбайном, остается солома – ее аккуратно складывают в огромный такой стог: скирду. Скирда, обычно монстрообразна: метров 20-25 в длину, высотой в два этажа, и снаружи напоминает большой сарай из соломы: такая же двускатная крыша, невысокие стены… Только окон нет. Чтобы внутри такой массы солома не гнила, скирду ставят на специальные козлы, т. е. внутри нее есть некоторое пустое пространство. Если сбоку скирды, аккуратно, как мышка, раскопать лаз в соломе, то можно попасть во вполне жилой и очень теплый дом. Комаров в скирде не бывает.

И вот, взяв меня за руку, Рада повела меня именно к этой скирде. Я ей сам показал когда-то, как лаз раскопать, да так, чтобы – не заметили. Лаз был умело замаскирован и заткнут соломой, но мы его раскопали и залезли внутрь. Внутри было наставлено три деревянных ящика, неизвестно где в деревне слямзиных, два из них изображали стулья, один – стол. Еще был большой ворох всякого тряпья, любовно расстеленного: постель. На сучке одного из бревен козел висел, нагло умыкнутый у меня, военный плоский фонарь, с тремя цветными светофильтрами. Ни свечек, ни керосинок, естественно, – не было: в скирде это смертельно опасно.

«Ну, вот» – сказала Рада, – «Это теперь НАШ дом!» Сев на ящик (стоять в скирде в полный рост нельзя, даже подростку), я смертельно загрустил: мне совсем не улыбалась перспектива играть здесь в дочки-матери, в то время, как мы собирались с мальчишками ловить сома. Вопрос, а был ли хоть один сом в нашей речке, которую во многих местах можно было просто перейти вброд, не замочив трусов, у нас даже не возник: щуки – были, налимы – были, раки – были, в неимоверных количествах, с чего же сому-то – не быть?

Надо сказать, у Рады было врожденное желание и умение (память предков, что ли?) в любом новом пространстве вить гнездо: обустраивать часть этого пространства для личных нужд и удобств. Вот я и столкнулся лбом с этим самым свитым ею гнездом.

Я – скис.

… И тут, Рада, ни с того, ни с его, вдруг стаскивает с себя футболку (она была в футболке и в розовых таких шортиках), а потом, тут же, без перерыва, и свои шортики, вместе с трусами, и остается – в чем мать родила. Я обомлел. Смотрел на нее во все глаза и не знал, даже, что сказать. Слов – не было.

«Ну, что ты сидишь!?» – спросила она, и добавила требовательно: «Иди сюда!». Я встал и подошел на ватных ногах. Она, также быстро и ловко, стянула с меня мою футболку, и, крепко схватившись за резинку штанов (на мне были какие-то спортивные штаны, кажется; тогда говорили – «треники»), спустила их, вместе с моими черными семейными трусами, на лодыжки. Сама, при этом встала на колени. Представляете диспозицию?

Член у меня уже стоял, как каменный (когда успел? Не понимаю!), даже когда она стаскивала с меня штаны, он зацепился за резинку, и потом, звонко хлопнул меня по животу. Она взяла его одной рукой и направила себе в рот. Принялась двигать головой. Потом оторвалась и сказала: «Возьми меня за подбородок и за затылок, и делай, как тебе нравится».

Я так и сделал, и принялся насаживать двумя руками ее голову себе на член. Перед глазами все поплыло и перемешалось. Никаких мыслей – не было. Все чувства сосредоточились исключительно внизу живота.

Минуты через две я кончил. Кончил ей в рот, даже и не подумав о каких-либо других вариантах. Она безропотно проглотила все, а я, стреноженный своими трениками и трусами, еле-еле доковылял до нашей «постели» и рухнул на нее почти без сил. Рада же, стянула с меня ком нижней экипировки окончательно, и прилегла рядом, положив мне голову на плечо. Стала нежно поглаживать грудь и живот и спросила: «Хорошо было?». Я честно ответил: «Очень!!» и она удовлетворенно сказала: «Ну, вот! Теперь так всегда будет!».

… Я потом, когда старше стал, много думал: где она всего этого набралась? Знаний и умений всяких? Ведь сексуального опыта у нее (как и у меня, впрочем!) до этого не было никакого. Откуда это у нее? Неужели подглядывала за своей старшей сестрицей (у сестры была репутация шлюхи), или та Раду целенаправленно учила? Для чего? Нет ответа…

Такие дела.

Мы еще так немного полежали, неумело поцеловались, пару раз, и у меня снова начали оживать некоторые желания. Член, сначала робко переместился поперек живота, а потом и гордо поднялся над ним. Рада, конечно, заметила. Спросила: «Хочешь – туда?», и рукой показала вниз своего живота. Я, естественно, хотел! Даже очень – хотел!

Она сказала: «Я – первый раз. Поэтому, там все надо смазать. Ты смажешь своим языком: я научу» она легла на живот, развела ноги в стороны, слегка согнув их в коленях, и, взяв меня за затылок двумя руками, слегка подпихнула вниз. Я сполз до ее промежности. Она сказала: «Лижи языком, только не кусай!»

Что я и сделал, собственно. Я стал нежно полизывать губки, слегка забираясь внутрь. Попадал, конечно, и на клитор, совершенно неосознанно, а сам (во все глаза!) смотрел вверх – на нее: боялся что-нибудь не так сделать. Однако все получилось чудесно. Рада мотала головой с закрытыми глазами, тяжело дышала, металась по нашей импровизированной постели, постанывала… Явно было понятно, что – нравится. Потом ТАМ стало мокро. ОЧЕНЬ мокро. И Рада, взяв за плечи, мягко потянула меня вверх, на себя.

Я переместился, и мое лицо оказалось прямо над ее лицом. При этом я слегка опирался на локти, чтобы не давить на нее всей тушей: уж очень она была хилая. Она же опустила руки вниз, взяла мой член, как-то его поправила и сказала: «Давай, нажимай. Только – потихоньку. А я навстречу нажимать буду». Что и было исполнено.

Она слегка поморщилась, а через секунду я понял, что уже внутри нее. Я стал двигаться, немного привстав над ней на коленях и на локтях. Она сначала быстро и тяжело задышала, потом стала постанывать, а потом и визжать еще, весьма явственно, слегка царапая мою спину ногтями, и стала двигаться навстречу.

В этот раз все продолжалось гораздо дольше. Не знаю – сколько, но, под конец, мы с ней были оба мокрые от пота: вентиляция в скирде весьма хреновая.

Наконец, я – кончил. Еле-еле успел вытащить свое хозяйство и не вылить ей все вовнутрь: я уже тогда знал, конечно, чем это кончается. Все выплеснулось ей прямо на промежность, а одна, особо буйная струйка, долетела даже до ее подбородка.