Жестокие игры (часть III)

Я успел уловить долю секунды, когда место удара стало бледно-белым из-за отхлынувшей крови, и тут же налилось ярко-алым. Лариса закричала, отчаянно вырываясь из своих оков. Я беспощадно нанес второй удар, обрушив его на талию чуть повыше очаровательных ямочек. Лариса плотно прижалась к доске, словно пытаясь слиться с ней, но деться ей было некуда, и снова ее вопль потряс комнату. В третий раз прут ужалил ее роскошные бедра, но Лариса ответила нечленораздельным мычанием. Это разозлило меня, и последними двумя ударами я извлек из ее голосовых связок животные вопли.

Отшвырнув прут на пол, я снова зашагал к подготовленным орудиям наказания. Лариса тяжело дышала, наблюдая за моим приближением. По пути я наклонился и поцеловав ее в губы, почувствовал вкус ее крови.
– Четвертый прут и десять ударов, – провозгласил я и для начала несильно хлестнул ее поперек спинки. Лариса захлебнулась слезами и я решил дать ей небольшую передышку. Сходив в ванную, я принес оттуда тазик, наполненный теплой водой, и положил туда оставшиеся прутья: где-то я читал, что так поступали в России перед наказанием крепостных крестьян. Намочил я и тот прут, что держал в руках. Тем временем на ковре под головой Ларисы медленно расплывалось влажное пятно, оставленное ее слезами, и я, присев перед ней на корточки, заботливо вытер платком ее личико.

– Ты готова, любимая? – поинтересовался я, снова зайдя ей за спину и хищно помахивая прутом. Она кивнула головой, насколько ей позволял стальной ошейник.

Решив вернуться к ее ягодицам попозже, остальные девять ударов я обрушил на нетронутую кожу на ее аппетитных бедрах. Лариса снова тяжело дышала и извивалась, но крика я от нее добился. Ну что ж, еще не вечер.

Пятый прут был самым длинным из отобранных мною – почти в мой рост. За мгновение до соприкосновения со спинкой моей любимой жены он с громким свистом рассек воздух и тут же Лариса громко закричала. Я не ожидал от нее такой быстрой капитуляции, но потом увидел, что попал почти точно в красную полоску, оставленную несколькими минутами позже. Стойкость Ларисы была сломлена, но в оставшиеся девять ударов я вложил всю свою силу. Ощущая, как каменеет мой член, я беспощадно обрабатывал ее плечи и спинку, и ее жалкие попытки вырваться лишь разжигали мою страсть. Увлекшись, я нанес ей одиннадцать ударов вместе положенных десяти, но она этого и не заметила.

– Ты не выдержала почти сразу, поэтому с шестого прута я снимаю всего два удара, – предупредил я ее, вынимая из тазика следующее оружие наказания. Подойдя к беспомощно распластанной Ларисе, я решил еще немного с ней поиграть. – Если ты выдержишь эти удары без крика, то я позволю тебе определить твоем теле место следующего наказания.

Мне самому стало интересно, какую область она выберет, поэтому эту серию ударов я провел вполсилы, старательно выбирая непораженные участки на ее спине. Но делать это было все труднее, и пару раз я промахнулся, заставив Ларису дергаться и стонать громче прежнего.

– Итак, любимая, я тебя внимательно слушаю, – обратился я к ней, поигрывая седьмым ивовым прутом.

Лариса разомкнула плотно сжатые зубы:

– Ноги, но не выше колен.

– Но ведь тогда ты не сможешь носить прозрачные колготки. – Я был удивлен. Хотя на дворе был уже конец октября, но осень выдалась на удивление теплой.
– Ничего...

Когда я ударил ее в первый раз, она даже не вздрогнула. Хитрая Лариса совершенно справедливо решила, что площадь соприкосновения прута и кожи на ее голенях будет минимальной. Но на каждую хитрость найдется другая хитрость, подумал я и вторым ударом поразил ее розовые ступни. Лариса этого не ожидала и застонала. Тогда я нанес ей повторный удар в то же место, вложив в него побольше чувства, и она взвыла так, что в шкафу задребезжал фаянс.

– Восьмым прутом ты получишь восемь ударом, зато каких... – мечтательно приговаривал я, заканчивая стегать ее ножки. Лариса молчала, обескураженная тем, что ей не удалось меня провести. Ничего, в следующий раз проявит больше изобретательности.

Напоследок я решит оттянуться на полную, и обрушил на ее распухшие ягодицы восемь сильных уверенных ударов. После каждого из них Лариса откидывала голову и истошно кричала. Ее крики не прекращались и в те моменты, когда я замахивался. Дыба слегка покачивалась, сотрясаемая ее отчаянными рывками. Все же женушка у меня не слабая, подумал я, от души стегнув ее в последний раз. Прут переломился пополам, в разные стороны полетели капельки крови, и я пожалел, что этот момент не зафиксировала видеокамера.

После окончания экзекуции Лариса обессиленно вытянулась на ложе пыток. Отодвинув в сторону ковер, я окатил ее с ног до головы холодной водой и, подрегулировав угол наклона таким образом, что ее прелестные ножки почти повисли в воздухе, освободил из заточения свой колонноподобный член. Лариса слабо дернулась и застонала, когда я одним махом вошел в ее горячую щелочку, крепко обхватив за бедра. Ее беспомощность безумно заводила меня, и я не продержался и минуты, излившись в ее сладкие глубины несколькими мощными толчками.

Когда я освобождал Ларису от зажимов, ее тело сотрясала мелкая безостановочная дрожь. Расстелив постель, я отнес туда полубесчувственную Ларису. Положив ее на живот, я осторожно промокнул сухим полотенцем ее кровоточащие ягодицы и плечи. На плечах было три полоски, где соприкосновение ивового прута с кожей оказалось наиболее сильным. Из треснувшей кожи сочилась кровь. Выдавив ей на кожу несколько капель специальной мази, в изобилии поставлявшейся нам нелегальной аптекой нашего клуба, я стал аккуратно втирать ее в пострадавшие места, чем окончательно привел Ларису в чувство. Слабым голосом она умоляла меня делать это аккуратнее.

На ее ягодицах картина была пострашнее. В разных направлениях их перечеркивали кроваво-красные рубцы. Тут бы и слепой понял, что я перестарался. На простыню уже стекло несколько капелек крови. Я снова промокнул ее пострадавшую попку и, сменив насадку на тюбике, стал выдавливать мазь тонкими струйками, повторяя путь особо жестоких ударов. Лариса приглушенно стонала, уткнувшись носиком в подушку. Мне снова захотелось заняться с ней любовью, но благоразумие победило. Я принес ей чаю, включил вентилятор на потолке, чтобы он овевал прохладным воздухом ее исполосованное тело. Уже наступила ночь, делать было нечего, пора было ложиться спать. Лариса вскоре задремала, лежа на животе совершенно обнаженная. Даже в полутьме было видно, как отличаются по цвету ее попочка и руки, которых не коснулся ивовый пру. Осторожно скинув с себя одежду, я вытянулся рядом, завернулся в одеяло, и тут же почувствовал, как ее горячие губки нежно коснулись моего уха.

– Спасибо, это было просто незабываемо, – услышал я в перерыве между теплыми поцелуями.

2.

В свой день рождения я постоянно нетерпеливо поглядывал на часы, дожидаясь, когда закончится рабочий день. Дома меня ждало, по выражению Ларисы, "нечто особенное". Я не мог предположить, что это могло быть, и терялся в догадках. Но пришлось терпеть целый день, а потом еще и выдержать неизменную неофициальную часть.

Домой я смог уехать только в семь часов вечера. Подъезжая к нашему особняку, я увидел, как светятся окна на втором этаже, где была наша спальня. Лариса встретила меня у дверей, одетая в моем любимом стиле: коротенькая юбочка и весьма откровенная маечка, полное отсутствие косметики и изящные туфельки на высоких каблучках. Взяв меня за руку, она, не говоря ни слова, повела меня в нашу спальню.

Там был полумрак, и мои глаза не сразу различили очертания предметов. Но вот Лариса зажгла свет, и я замер, как вкопанный.

На нашей дыбе возлежала совершенно обнаженная женщина. Мулатка с кожей цвета кофе с молоком и длинными прядями иссиня-черного цвета. Мой ошарашенный взгляд скользнул по ее полным бедрам, роскошным ягодицам, четко очерченной линии позвоночника, остановился на изящной татуировке под левой лопаткой, и в памяти услужливо всплыли события почти годичной давности.

3.

Встреча Нового года в нашем клубе. Только что отзвучали куранты, все были радостно возбуждены, толпа жаждала "хлеба и зрелищ". В особенности зрелищ. Мы с Ларисой не участвовали в шоу, ограничиваясь пассивным наблюдением (впрочем, мне показалось, что она слишком много времени отсутствовала, якобы отлучившись в туалет). А посмотреть было на что. В особенности на Анечку, которая сейчас покорно возлежала передо мной, надежно скованная по рукам и ногам. Тогда был ее дебют в нашем клубе. Никто не знал, откуда она появилась и куда потом пропала. Но в клубе она явно состояла, а наводить справки о его членах было строжайше запрещено. А Аня показала такой класс, что не грех было бы и нарушить это предписание (только не мне, разумеется). Но сколько раз я мечтал о ее великолепном теле, в очередной раз прокручивая в памяти увиденное в ту ночь!

Тогда она предстала перед толпой, одетая в нарядное кружевное белое нижнее белье, резко выделявшееся на ее темном теле. Ее осыпали блестками, после чего она стала томно раскачиваться и извиваться под какую-то знойную мелодию. В зале притушили свет, и эта красавица, словно вчера вышедшая из джунглей Африки, стала весьма откровенно поглаживать себя по интимным частям. Все решили, что сейчас начнется стриптиз и приветствовали ее одобрительными выкриками и посвистыванием, но события приняли иной оборот. С четырех сторон к ней подошли четверо обнаженных по пояс молодых парней. Все они были как на подбор: высокого роста, выше ее на голову, с литыми мускулами. Окружив Аню, они умелыми неторопливыми движениями стали освобождать ее от немногочисленной одежды. Мулаточка отозвалась на их действия самым активным образом, по очереди прижимаясь к каждому из них и пытаясь поцеловать в губы, но они уворачивались от нее.

Свет снова стал ярче. Зал наполнили первые аккорды знаменитой песни "For whom the bell call" группы "Metallica". В центре сцены что-то задвигалось, и прямо из-под пола выдвинулось огромное сооружение, с двумя высокими столбами, на которых висели кожаные ремни. Мулаточка, увидев, какая участь ей уготована, стала с непритворным ужасом уговаривать своих палачей, но они неумолимо подталкивали ее к нему.