Номер на двоих

– М-м-м! Господи, Джимми, как хорошо! Считай, что заработал пару лишних мороженых. Вот бы каждый день так!

Вся усталось, напряжение целого дня как будто испарились, тело заполнила блаженная истома. Когда сын, закончив вытирать голову, принялся за спину, она не стала возражать. Его сильные руки принялись через полотенце массировать плечи, вызвав новый прилив чувственного наслаждения. Но когда он сдвинулся еще ниже, она вновь насторожилась – Джимми заметил, как напряглись и сжались ее матово белеющие ягодицы – поэтому он сразу перешел на икры, вытирая и одновременно массируя их. Она было расслабилась, но тут он, неожиданно ускорив темп, перебрался от колен к бедрам и, не дав ей времени опомниться, стал вытирать и – ласкать, ласкать, ласкать! – ее мягкие ягодицы. Поскольку она не отвергла услуг сына с самого начала, она не сумела сразу найтись, чтобы остановить его... И как это он догадался, что зад – ее основная эрогенная зона? Он подошел к делу очень основательно... тщательно вытер каждый дюйм, глубоко вдавливая пальцы в плоть, почти до боли. Даже провел полотенцем – скорее, пальцем, обернутым в полотенце – сначала вниз по щели между ягодицами, потом снова вверх. Ее тело отозвалось сладкой дрожью и целой бурей самых противоречивых ощущений и мыслей.

Джимми осторожно потянул ее за руку, чтобы повернуть к себе лицом. Она поняла, что он сидит на корточках – и, конечно же, глаза так и прилипли к подбритым местам между ног. Нет, это уж чересчур... только не спереди! Полуобернувшись, она протянула руку за полотенцем... – Пожалуй, дальше я сама, милый, – и попыталась ласково улыбнуться. – Знаешь, естественность – это, конечно, прекрасно, но всему есть мера.

Покраснев, он отдал полотенце. Теперь, под прикрытием ткани, она смогла повернуться к нему лицом и вытереться. Он немного приподнялся и, все еще полусогнувшись, отступил к кровати. Несмотря на все его усилия скрыть эрекцию, она заметила красноречивый бугор на трусах.

Эта мальчишеская застенчивость приободрила ее. – Джимми, передай, пожалуйста, мою ночную рубашку. Вон там, на подушке.

С явным облегчением, он повернулся спиной и потянулся через кровать за рубашкой. Ухватив рукой, он уже хотел передать ее, но в этот момент рубашка развернулась и раскрылась во всю длину. Джимми приостановился, критически разглядывая этот образец добропорядочной скромности.

– Мам, лето на дворе! Зачем тебе эта фланелевая фигня? Рукава длинные, и аж до пяток! Ты что, специально так придумала – сама-то прикроешься, а я буду в одних трусах!

Он выпрямился, и стало заметно, что эрекция еще не совсем прошла.

– Я привезла именно эту, другой нет. Ее я и надену.

– Смотри-ка, на ней даже ценник сохранился... Всего 7.95? С каких это пор ты стала покупать вещи в дешевых магазинах? А, значит, нарочно купила, когда мы сюда собирались! Ты же обычно другие надеваешь на ночь, да? Так нечестно!

Ей не хотелось ему отвечать. Конечно, она специально купила эти фланелевые рубашки, чтобы не ходить полуголой на глазах сына. Выбрала подешевле, поскольку больше не собиралась их надевать. А вообще-то она уже не первый год спит нагишом, с тех самых пор, как... но не рассказывать же ему об этом!

– Ладно, Джимми. Мне надоело спорить, и я ужасно хочу спать – так и быть, буду спать в одном белье, как и ты. – Она прикрыла глаза рукой. Зря, наверное, она соглашается, но просто нет больше сил спорить с ним. – Передай мне бюстгальтер и трусы, и давай-ка в постель.

Сын опять отвернулся к кровати, поэтому она не заметила ни заблестевших глаз, ни улыбки, промелькнувшей на его лице. Джимми снял с кровати чемодан, затем добросовестно разложил на покрывале самые интимные детали женского туалета. Взяв в каждую руку по такой детальке, критически осмотрел бюстгальтер...

– Мам, тебе ведь это не нужно, а? Я видел, когда ты его сняла, на коже следы остаются. И вообще, на мне-то только трусы! Если по-честному, то...

– Ох и достал ты меня, Джимми! Ладно, черт с тобой! – она готова была закричать, – только дай мне поспать! Хорошо, без лифчика. Но не думай, пожалуйста, что тебе удалось меня надуть... я прекрасно понимаю, что на самом деле ты хочешь поглазеть на мои прелести.

Пока Джимми залезал под одеяло, она натянула свои полупрозрачные трусики. Обошла комнату, выключая везде свет, прекрасно сознавая, что ее сексуально озабоченный – да нет, конечно, нечего на него наговаривать – что ее взрослеющий сын, вдруг открывший для себя мир эротики, ловит глазами каждое покачивание ее грудей, каждый изгиб ее подрагивающего зада. Да, вот еще что...

– Джимми, мы ни в коем случае не должны были спать в одной постели. Но раз уж так случилось, мы волей-неволей будем ворочаться во сне и, может быть, как-то касаться друг друга, тут уж ничего не поделаешь. Так вот... если я проснусь и замечу, что ты хотя бы одним пальцем трогаешь то, что не положено – эти две ночи будешь спать на полу. Все ясно?

– Да, мам, – смиренно ответил он. И, после недолгой паузы... – Можно вопрос?

– Конечно, милый, – с усталым вздохом ответила она.

– Когда мужчины возбуждаются из-за женщин, у них бывает эрекция. Это от них не зависит. А у женщин бывает что-нибудь такое, когда они возбуждаются из-за мужчин? Это я не для того, чтобы всякие гадости... – нет, я правда хочу знать.

Ну что ему ответить! Естественный вопрос, особенно учитывая события сегодняшнего вечера. Джеймс сошел со сцены, так что она теперь единственный родитель, и ей придется одной заниматься сексуальным образованием сына.

– Да, Джимми, с женщинами тоже кое-что происходит, но не так заметно. Чаще всего у женщин увеличиваются соски. Это своего рода эрекция на груди. – При этих словах они оба захихикали. – Но главное, что показывает возбуждение женщины – это увлажнение вагины. Это называется секрецией, и если женщина очень возбуждена, эта жидкость может даже вытекать на внешние губы и дальше на бедра. – Уф-ф!.. Чего только не приходится... Она почувствовала ту самую секрецию на собственных бедрах.

– Ага. Спасибо, мам.

Он заворочался и повернулся на бок, собираясь спать. И это все? "Спасибо, мам?" Она тут наизнанку выворачивается, чтобы объяснить подростку, как выглядит разгоряченная вагина, и это стоит всего лишь безразличного "Ага"? Ну что ж, дурацкое завершение дурацкого дня... Она закрыла усталые глаза и попыталась унять острые иголочки желания, щекочущие промежность.

Номер на двоих. Продолжение

Глава вторая.

Лиз Макензи поворачивается к спящему рядом сыну. Тот лежит на животе, приоткрыв рот, лицо искажено гримасой. Одеяло сбилось на сторону, и ей хорошо видно, как прикрытые трусами бедра, подчиняясь торопливо-судорожному ритму, вдавливаются в матрац. Вот он рукой бессознательно тянется к животу, и его частое дыхание переходит почти в рычание...

Она напугана. Она уже готова растолкать его, закричать, даже позвать на помощь или сделать еще какую-нибудь глупость. К счастью, она вовремя понимает, что происходит... впервые в жизни ей воочию довелось увидеть, как корчится объятое эротическими сновидениями мужское тело. В своих сексуальных фантазиях она часто пыталась представить нечто подобное... Лиз замирает в томительно-сладкой неге. Конвульсии, сотрясающие сына, становятся лихорадочными, затем его тело напрягается и – со стоном вжавшись в матрац, он бьется в нахлынувшей волне оргазма. Ей вдруг отчаянно, до боли захотелось повторить на себе все то, что только что проделал во сне сын – пальцами, подушкой, да чем угодно – лишь бы унять дикое возбуждение, захлестнувшее тело.

К счастью, он так и не проснулся, так что у нее есть время, чтобы прийти в себя. Нет, Лиз, ты не ханжа... хотя и поняла, что Джимми видел во сне именно ее – это, по сути, инцест – ты не возмущаешься, а скорее сочувствуешь ему. Бедняга, скоро он проснется, весь залитый спермой, этого не скроешь. Может быть, стоит притвориться, что ничего не заметила? Или встать пораньше, пока он еще не проснулся? Нет, пожалуй, из этого ничего не выйдет. Да, конечно, она его мать, но сейчас она в ситуации настолько интимной, что, похоже, выручить может только полная откровенность... Лиз расслабляется и закрывает глаза, чтобы немного поспать, пока не проснулся Джимми.

Ей удалось задремать, но бессвязные мысли и отрывочные образы, мелькавшие в голове, ничуть не утихомирили сексуальный зуд в теле. Было всего шесть утра, когда она бедром почувствовала какое-то шевеление. Затем горестный стон и громкое шипение...

– Черт!

Джимми лег на спину, коснувшись ее боком. Она повернулась к нему, облокотившись на подушку. Теперь ее бедро прижималось к его боку, одна грудь легла на плечо сына. До нее вдруг дошло, что ее голые груди оказались прямо перед его глазами, но она решила не менять позы, чтобы не привлекать к этому внимания.

– Доброе утро, сынок. Рано у них тут светает, да?

Он пробормотал что-то в ответ. Она не сомневалась, что Джимми сейчас разрывается между двумя противоречивыми желаниями... отодвинуться, чтобы мама не почувствовала липкую влагу на его трусах или, наоборот, потеснее прижаться к ее соску, так жарко щекочущему плечо.

– Джимми, я знаю, что с тобой случилось, – сообщила она, легонько дотронувшись до его трусов. Он дернулся, будто задел провод под током. – Уверяю тебя, тут нечего стыдиться. Это бывает со всеми мальчиками-подростками, особенно после нереализованного сексуального возбуждения, как вчера вечером.

– Н-ну, мам... – он попытался было отодвинуться, прикрыв трусы руками. Затем вдруг сообразил, что теперь есть повод поуютнее устроиться рядом с мамой и, наоборот, подвинул голову ближе, щекой едва не коснувшись ее нижней груди. Теплое дыхание обдало верхнюю грудь, тотчас отозвавшуюся знакомым сладострастным покалыванием. Лиз вспыхнула, заметив взгляд Джимми на набухающем прямо на глазах соске.

Она обреченно вздохнула, но не отодвинулась. – Послушай меня. Никто не пострадал, за исключением твоих трусов, а мне совсем не трудно простирнуть их для тебя... А теперь, молодой человек, я вам приказываю оставаться на месте!