Номер на двоих

Отодвинувшись, она встала с постели, оставаясь по-прежнему полуголой.

Раковина была рядом, поэтому она просто повернулась к ней, взяла тряпку для посуды и тщательно намочила ее теплой водой. За ночь ее "французистые" трусики окончательно потерялись где-то в щели между ягодицами, так что перед Джимми открылся просто потрясающий вид. И зачем только она надела именно эти – ведь она их надевала только если был шанс, что будет кому полюбоваться... Вернувшись к кровати, Лиз опустилась на колени и, склонившись над изумленным сыном, положила тряпку ему на живот и стала осторожно стягивать с него липнущие к телу трусы.

– Мам!.. – но он не шевельнулся, лишь закрыл глаза.

Она, наконец, сдернула с него трусы и бросила их в раковину. Затем снова взяла тряпку и принялась аккуратно и не торопясь вытирать его живот и гладкие, еще по-детски безволосые половые органы. Поначалу она просто намеревалась успокоить его нежной материнской заботой. Но, не успели пальцы коснуться его интимной плоти, как возобладала какая-то другая, скрытая часть ее существа. Усилием воли ей все же удалось подавить сильнейшее желание поцеловать мягкий пенис сына. Ее пальцы, чуть прикрытые тряпкой, так и льнули к нему... удержаться и не погладить, не приласкать его – это было уже выше ее сил.

Оргазм случился всего минут тридцать назад, но это целая вечность для подростка, которого ласкают умелые руки красивой полуобнаженной женщины. Джимми поднял голову и круглыми от изумления глазами смотрел, как мама взяла его член рукой и стала поочередно слегка сжимать и поглаживать его, одновременно другой рукой, через мягкую тряпку, охватив яички. Возбуждение проявилось мгновенно и очень зримо. Выражение лица Лиз не изменилось, хотя пульс, похоже, удвоился, когда она взялась за основание теперь уже твердого члена и мягко, но исключительно тщательно протерла его влажной тряпкой.

– Ну вот, кажется, чисто. Подожди-ка, я возьму полотенце.

Не сводя глаз с его паха, она бросила тряпку в раковину и нащупала полотенце. Затем вернулась к сыну и, обернув махровым полотенцем, принялась добросовестно – очень добросовестно! – вытирать его. Затем обернула полотенцем торчащий член, сжала его и, крепко потянув напоследок, завершила работу. Джимми едва не кончил, когда шершавая ткань прошлась по его вздыбленной плоти. Какое-то время в комнате слышалось только его постепенно затихающее дыхание. Оба, как загипнотизированные, не сводили глаз с подрагивающего члена.

– Мам, ты... – выдавил он, переводя взгляд с ее голых грудей на тонкие трусики, – я, наверное, должен сказать "спасибо". Это было... Господи, как хорошо! Но как же мне быть-то теперь? Даже если я продержусь до вечера, это опять случится. Но я, мам, наверное, до вечера не продержусь.

Она постепенно приходила в себя, остывая после чувственного зноя, застилавшего глаза и вновь принимая роль заботливой матери.

Вот черт! Лицо залило краской... и о чем только она думала! Вот если бы она вымыла его сразу, пока он еще не восстановился после... Да нет, все равно – у подростков период восстановления, наверное, равен нулю. И так каждый раз... что ни сделаешь, увязаешь все глубже и глубже. Вот вам, пожалуйста... он уже требует чуть ли не сексуальных контактов.

– Извини, Джимми, я как-то не сообразила. Я просто не хотела, чтобы ты чувствовал себя в чем-то виноватым... Ладно, хоть это и звучит дико, но нам придется изменить правила приличия, так что мастурбация разрешается. Нет, не просто разрешается, а даже поощряется. Если хочешь – что ж, можешь "дрочить" хоть сейчас. Не стесняйся. Если ты вот так целый день будешь ходить, британские девочки просто уведут тебя у меня! – она попыталась улыбнуться, но лицо сына оставалось непроницаемым. Он был сейчас похож на гроссмейстера, обдумывающего комбинации на несколько ходов вперед.

– Правда? Значит, можно? – Его лицо – уж очень быстро – вдруг снова стало невинным, на нем проявилось выражение этакой детской озадаченности. – Мам, а девочки тоже мистибируют? Ну я же вижу, ты тоже возбужденная, как и я.

Ее руки инстинктивно метнулись к груди, чтобы укрыться от его взгляда. – Джимми! Да как тебе не стыдно! – но тут же стало очевидным, что налицо все признаки, о которых она сообщила ему накануне... соски по стойке "смирно", а трусы... м-да, их придется стирать вместе с его трусами, заляпанными спермой. Между ног – большое пятно обесцветившейся ткани, явно мокрое. Она в отчаянии опустила руки – к радости сына, уже было испугавшегося, что она снова наденет лифчик.

Лиз тяжело вздохнула... – Да, Джимми, женщины тоже мАСТУРбируют. И – да, действительно, я испытала некоторое сексуальное возбуждение, пока мыла тебя. Но – вот уж чего никак нельзя, так это... скажем, делать разные вещи у тебя на глазах. Не забывай, я все-таки твоя мама.

– Но ты тоже не забывай, мам, я ведь твой сын! Ну как я могу – я, значит, буду дрочить, а ты просто смотреть, да? Ну мам, тебе ведь это надо не меньше, чем мне, правда? Ты-то во сне не кончала, и ты такая же возбужденная, как я. Я видел, видел!

Он радостно улыбнулся... железная у меня логика, а? Когда мать не нашлась с ответом и лишь беспомощно посмотрела на него, Джимми правильно понял, что победа не за горами – надо только не спугнуть маму и постараться не пробудить в ней снова чувство ответственности за происходящее.

Легонько надавив руками на плечи, он заставил ее лечь на спину рядом с собой. Никакого сопротивления. Тогда он приподнялся и, ухватившись обеими руками, стал стягивать ее трусики. Намокшая ткань прилипла к открывшейся его глазам промежности, он отчетливо почувствовал это, стягивая ее трусики – как и мама. Похоже, это явное доказательство запретного желания, тлеющего в ее теле, заставило Лиз окончательно смириться, и она даже приподняла бедра, а потом ноги, чтобы помочь сыну.

Последняя часть ее туалета полетела в раковину, где уже лежали трусы Джимми.

Он широко раздвинул мамины ноги, полностью выставив на обозрение вагину – как на любимых фотографиях красоток из "Пентхауза". Подбритые лобковые волосы ему тоже понравились – все прелести на виду, опять же в духе любимого журнала. Он уже знал, что маленький бугорок наверху, рядом с влажными губами называется клитором.

Из ее горла вырвался подавленный всхлип.

Приподняв безвольно-послушную руку мамы, Джимми положил ее на холмик лобка, а пальцы придавил своей ладонью так, чтобы они накрыли вагину. Другую руку он пристроил на ее груди.

– Покажи мне, мам, – услышала она его горячий шепот, – покажи, как девочки это делают.

Словно у робота, послушного команде оператора, ее руки приходят в движение. Джимми смотрит, не отрываясь... вот ладонь мягко поглаживает грудь, кончики пальцев охватывают сосок... Вокруг упруго торчащих сосков крохотные пупырышки, будто гусиная кожа. Мама все сильнее теребит, тискает, тянет эту маленькую, набухающую на глазах темную почку. С губ срывается стон, но она, будто в трансе, не может остановиться.

В это время пальцы другой руки легкими касаниями прошлись по животу от пупка и вниз, к тазу и волосам на лобке, вокруг набухших губ, по нежной коже на внутренней стороне бедер... Казалось, этой дразнящей ласке не будет конца, но вот постепенно три средних пальца сосредоточились на губах, и один из них стал осторожно поглаживать самый кончик налившегося кровью бугорка – клитора! Остальные два пальца принялись сдавливать тонкую кожицу вокруг него, и теперь уже все внимание мамы направлено только сюда. Ну конечно – в разделе "Письма читателей "Пентхауза" то и дело о клиторах пишут. Если верить авторам, "телки" заводятся именно от этого. И вот – надо же! – с мамой это тоже срабатывает! Ее бедра начали подергиваться в едином ритме с движением пальцев.

Пока что партия складывается на удивление удачно, и "гроссмейстер" решает попробовать развить успех. Глаза мамы теперь открыты, но она неотрывно смотрит в потолок, будто так ей легче поверить, что она одна в комнате.

Она вдруг почувствовала, как сын мягко потянул за руку, снял ее с груди и положил на постель сбоку, между их телами. Чуть подождав, пока она расслабится, он подвинулся поближе, так что его твердый член уперся в тыльную сторону ее безвольно лежащей руки. Тут она ощутила на себе ладонь сына... он принялся нежно сжимать, ласкать зыбкую плоть ее груди – да нет же, нельзя, нет! – но та, другая ее рука уже слишком увлеклась игрой с возбужденным до предела клитором, и уже невозможно остановить... Когда Джимми потянул прочь и эту руку, прерывая почти рефлекторные сокращения, ему потребовалось изрядное усилие, чтобы оторвать ее – несмотря на стоны и немалое сопротивление. Он поместил ее на дальнюю от себя мамину грудь, и она тут же принялась повторять ласкающие движения его руки, перебирающей в пальцах ненасытный сосок.

Теперь свободная рука Джимми переместилась на ее живот. Какая гладкая, какая нежная кожа – мамина кожа... Почувствовав прикосновение, мышцы живота непроизвольно отвечают острой сладострастной волной. – Н-н-нет! – выдохнула она со стоном, но ведь он всего лишь повторил то, что она проделывала раньше... Вот уже пальцы сына добрались до внутренней стороны бедер, поглаживая и лаская, вот уже совсем близко... Он не торопится теперь, он может себе это позволить – пальцы даже щекотно прошлись вдоль ануса... Наконец, три его пальца – хороший ученик! – занялись губами и клитором. Прижал бугорок средним пальцем, отпустил, ухватил сбоку двумя другими – и еще раз, еще, и вот уже ее бедра вздрагивают в ответном ритме... Но на этом исследование не завершилось. Предстоит еще ответить на главный Вопрос.

Вопрос вопросов для подростка – это Где она, та самая дырка? Она же должна быть, но даже в порнофотках самым крупным планом не видно, как это мужикам удается вставить туда здоровенный член. Джимми должен это выяснить. Три пальца сдвигаются вниз по щели, надавили и – вот оно! – втягиваются во влажную тугую норку.

– А-а-а! Джимми! НЕТ! Только не это! – задохнулась она, отчаянно замотав головой по подушке, но это не крик, всего лишь лихорадочный шепот. Она по-прежнему не сводит невидящих глаз с потолка.