Последняя ночь Самайна

Она любила детей, хотя никогда не согласилась бы стать матерью, ведь себя она любила гораздо сильнее, чем других. На глазах девочки снова выступили слезы, но Най поспешила вытереть их краешком своей накидки, ласково улыбнулась и спросила:

– Как тебя зовут, дитя?
– Энджелина, – ответила девочка, с любопытством оглядывая зал, факелы, украшавшие стены полотна с пугающими и в то же время притягивающими взгляд изображениями, золотое ложе с диковинными фигурками и эту красивую женщину, которая почему-то казалась ей единственным добрым существом в этом странном месте. Она слышала сказки о волшебных холмах-сидах, где в Самайн собираются таинственные люди богини Дану, некогда правившие всей Белой Страной, но, будучи современной и начитанной юной леди, считала их вымыслом. К тому же, ей было непонятно, как это место, находясь под землей, могло одновременно находиться над облаками, ведь она видела их внизу, когда шла по коридору мимо высоких стрельчатых окон.

Все это заставляло мысли девочки путаться в поисках хоть какого-нибудь разумного ответа, и она пробормотала первое, что пришло ей в голову:

– Я хочу к маме. Отпустите меня, пожалуйста!

– Конечно, дорогая, ты скоро будешь дома, – успокоила ее Най, не переставая улыбаться. – Я просто хотела немножко поиграть с тобой, ведь сегодня большой праздник. У меня есть для тебя маленький подарок, – продолжала она, достав из складок плаща изящную серебряную диадему, украшенную орнаментом из червленого золота и сияющую бриллиантами и рубинами, и водрузила ее на высокий лоб девочки. Та восхищенно ахнула и осторожно прикоснулась к драгоценному обручу кончиками пальцев; она никогда раньше не видела таких красивых вещей.

– Хочешь, ты станешь королевой, а я буду твоей подружкой? – заговорщицки прошептала Най, подмигнув девочке.

– Вы так добры, госпожа! – поблагодарила ее Энджелина. (Ей, конечно, следовало отказаться от такого дорогого подарка, ведь она совсем не знала эту леди, но она уговорила себя сделать это немножко позже. Только для того, чтобы не обидеть эту милую женщину.)

Вместо ответа Най положила ладонь на теплое обнаженное плечо девочки, взглянула ей прямо в глаза, и ее губы почти неслышной скороговоркой прошептали заклятие забытья:

– Ego, ago, et superago, et consumattum est.

Взгляд девочки на миг заволокло туманной пеленой, но в следующее мгновение он вновь сделался ясным, хотя и несколько рассеянным.

– Ты хочешь, чтобы я стала твоей мамой? – спросила Най, склонившись к самому уху девочки.

– Да, да! – прошептала Энджелина, чуть не плача от счастья. Никогда в жизни она никого так не любила, как эту прекрасную леди, ни у кого из людей, которых она знала, не было такого приятного голоса, такой ласковой улыбки и таких горячих нежных рук. Теперь она отдала бы все на свете, чтобы быть похожей на нее. Не в силах более сдержать рыданий Энджелина кинулась в ее объятия и прижалась к ней своим трепещущим телом, спрятав лицо в прохладных складках ее плаща.
– Не плач, не плач, Энджелина, я люблю тебя! – повторяла Най, с закрытыми глазами лаская волосы, плечи и спину девочки, вздрагивавшей то ли от рыданий, то ли от ее осторожных прикосновений.

"Да, только Ундина могла приготовить для меня такое лакомство", – думала она, мысленно благодаря сестру и отдаваясь неудержимому огненному вихрю, который родился где-то в нижней части ее живота от прикосновений острых холмиков маленьких девичьих грудей.

Она взяла в ладони голову девочки, отерла с ее лица слезы, проведя кончиками пальцев по ее трепетным векам и мокрым щекам и обжигая их своим ароматным горячим дыханием и нежными словами, от которых последние льдинки страха в груди девочки таяли и превращались в ручейки любви.

Энджелине хотелось теперь только одного – чтобы эта прекрасная женщина была счастлива, чтобы ей было хорошо, и поэтому не стала противиться, когда та поцеловала ее в сухие, соленые от слез губы. Напротив, она сама с жадностью прильнула к ее настойчивым устам, чувствуя, как горячий влажный язык ласкает внутреннюю поверхность ее девственного рта. Ей хотелось подольше продлить это новое, волнующее ощущение, по сравнению с которым несмелые и неумелые поцелуи Тома, ее одноклассника, выглядели, по меньшей мере, бездарно.

Сердечко девочки билось все чаще, голова кружилась, но она продолжала упиваться сладостным восторгом прикосновений Най, и теперь уже сама целовала ее, зная, что это доставляет ее любимой такую же радость. Теперь она совсем по-новому ощущала горьковато-сладкий аромат этих тяжелых волос и теплой нежной кожи. Боже, как бы она хотела (хотя она боялась признаться в этом даже самой себе) чтобы ее волнующие губы прикоснулись к ТОМУ месту, где она чувствовала острое, похожее на зуд назойливое жжение!

А Най в каком-то безумном порыве продолжала лобзать ее лицо, губы, ее тонкую шею и угловатые девичьи плечи. Она уже не могла остановиться, даже если бы захотела, она неумолимо становилась хищницей, наслаждающейся безраздельной властью над своей юной жертвой, вгрызаясь в ее мягкую плоть.

Ее небрежно наброшенная накидка сползала все ниже, обнажая божественные плечи и приоткрывая таинственную ложбинку между грудями. Най взяла в руки прохладные маленькие ладошки Энджел, отметив про себя, что у нее длинные аристократические пальцы, и прижала их к своей полуоголенной груди, заставив девочку обнажить ее совсем. Большие теплые полушария ее роскошных грудей сами легли в руки Энджел, и Най будто растворилась в ее восхитительных ласках, чувствуя, как под робкими, немного неумелыми прикосновениями пальцев девочки ее грудь, казалось, наливается какими-то теплыми соками, а большие кружочки сосков набухают, делаясь все более твердыми и чувствительными.

В голове у Най шумел прибой, дыхание участилось. От наполнившего ее небывалого наслаждения становилось все труднее стоять на ногах, и она, сбросив накидку и подхватив Энджел на руки, села на покрытый мягкой шкурой алтарь и усадила девочку себе на колени. Ее пылающие ладони гладили тоненькие девичьи ножки, покрытые мягким пушком и послушными золотистыми волосками, нежные и гладкие, будто лебединое перо, бедра, задирая все выше подол сарафана, и вскоре коснулись шелковой ткани нижнего белья.

Девочка, опьяневшая от острого желания, которого никогда раньше не испытывала, принимала, как бесценный дар, каждое прикосновение своей новообретенной матери. Скрестив руки, она сбросила с плеч невесомые лямочки, и платьице легко соскользнуло вниз, открыв взору Най маленькие, еще не до конца оформившиеся грудки, похожие на два нежных незрелых персика, покрытых тонкой полупрозрачной кожицей, под которой таилась такая же нежная кисло-сладкая мякоть.

Женщина провела языком вдоль бегущей под левой ключицей девочки синей жилки, просвечивающей сквозь бледную кожу и похожей на бегущий в снегу ручеек невинной мечты, вдохнула свежий теплый запах юных подмышек, лаская ртом покрывавшие их мягкие курчавые волосы, и с жадностью приникла губами к розовому соску, который, казалось, сам стремился им навстречу. Ее поцелуи были неистовыми, обжигающими и влажными. Она лизала нежные соски кончиком языка и легонько покусывала их, с наслаждением ощущая на зубах вкус податливой молодой плоти.

Руки Най медленно, словно нехотя, стянули с девочки ее белые трусики и с силой стиснули упругие розовые ягодицы. Обезумев от ласк, Энджел обвила руками ее шею, запрокинула голову и начала тихонько постанывать, а Най продолжала покрывать ее тело страстными поцелуями.

Наконец их уста снова слились в одно целое, и они крепко прижались друг к другу, так, что их груди соприкоснулись, а соски стали тереться друг о друга, чему Най помогала, совершая волнообразные движения телом. Потом она положила охваченную истомой девочку на пушистый мех единорога и стала целовать ее ноги, полизывая солоноватые подошвы и подолгу перебирая губами маленькие пальчики. Ее жадный рот поднимался все выше и выше, лобзая лодыжки и икры, колени и бедра и приближаясь к прикрытому каштановым руном лону. Немного приоткрыв кончиками пальцев внешние срамные губы девочки, Най прильнула губами к ее еще нераспустившемуся бутону и стала нежно целовать девственные врата любви, обильно увлажненные сочившимся из влагалища нектаром и ее собственной слюной. Она возбуждалась все сильнее: то ли от громких стонов Энджел, впервые испытавшей запретное удовольствие, то ли от исходившего из ее раскрытого лона острого, немного кисловатого запаха желания. Ее язык медленно скользил вверх и вниз вдоль алой щелки, с каждым разом проникая все глубже, и подолгу задерживался на набухшем бугорке клитора. Смочив указательный палец густой слизью, Най стала ласкать им ложбинку между ягодицами девочки и розовый ободок заднего прохода, и вскоре он свободно вошел в ее узенький ректум. Втиснув туда еще один палец, женщина начала совершать рукой вращательные движения, не переставая посасывать заметно увеличившийся клитор, отчего девочка задрожала и выгнула спину в горячке сладострастия.

Не в силах больше сдерживать охватившее ее возбуждение Най уселась на девочку верхом, раздвинув ноги так, чтобы их вагины тесно прижимались друг к другу, слившись в одном безумном движении, и их тела сплелись в невероятном объятии, страстно лобзая друг друга.

Энджел вся без остатка отдалась захлестнувшей ее волне экстаза, превратившего ее в послушную рабыню этой прекрасной волшебницы. У нее перед глазами в быстром танце кружились ожившие фигуры языческих богов: их дико изгибающиеся тела, по бронзе которых метались огни факелов, яростные оскалы, искажавшие их нечеловеческие лица, и вспыхивавшие в сполохах пламени самоцветы глаз. Эта огненная пляска, казалось, изображала сам бесконечный круг жизни, круг любви и смерти – двух величайших сил в этом мире, скованном цепями трех гун, будто ожерельями из черепов, украшавшими шею владычицы Кали, будто бесчисленными витками Солнечного Змея Кецалькоатля, – двух сил, которые здесь, на этом ложе, познавали себя как единое вечное начало. И они вдвоем, Феникс и девочка по имени Энджелина, присоединились к этому сумасшедшему танцу, сделались частью этого круга, впитав в себя его ритм и смысл.