Игорь

Игорь приходил вечером, принося с собой хлеб, картофель, мясо с базара, переодевался в домашний спортивный костюм, вываливал кучу каких-то деталей на пол и долго с ними возился, потом шёл в душ, ложился в кровать, ставил видеокассету и смотрел очередной боевик. Впрочем, часто я видел у него в руках газету "СПИД – Инфо", газету о чудесах и приключениях, однажды даже "Библию для маленьких". Я молчал – нельзя же, в конце концов, указывать 22-х летнему лосю, что надо читать.

Я не мог понять, как такой качок обходится без секса. В больнице я взял лабораторные анализы мочи и крови Игорька. Чисто как свежий снег! Никаких антител в крови – ни к трепонеме сифилиса, ни к гарднереллам, ни к вирусам гепатитов. Стало быть, никакого контакта с инфекцией не было.
Игорь всегда теперь заворачивался в полотенце, и я не мог понять, возбуждён ли его член. Может, он у него вообще не принимает боевого положения? Уж не контузили ли его в этих самых ВДВ? Я терялся в догадках. Но я всё же врач, и знаю – у каждого может быть тайна, а если надо – человек должен сам попросить о помощи. Но Игорь молчал. Наше с ним соглашение выполнял беспрекословно – в конце месяца оплачивал квартиру, телефон, газ, а также давал мне три тысячи на расходы. По моим расчётам, оставалась у него еле-еле тысяча. Впрочем, он был неприхотлив в одежде и таскал всё ту же коричневую кожаную куртку,

Изрядно потерявшую блеск.

Я занудно – любопытен, а потому потихоньку покупал кассеты с порнографией, грудастыми бабами, подкладывая их на стойку к остальным кассетам. Я надеялся, что Гоша наткнётся на них и хоть раз проявит свой интерес (или отсутствие такового). И однажды кассета с бабами попалась ему в руки. "Пент-ха-ус", – шёпотом прочитал он название и вдвинул кассету в видик. Смотрел всю от начала до конца, потом выключил, повернулся набок и уснул сном праведника.

"Ну и парень, ну и кремень", – твердил я про себя. "Какой-то кусок льда, а не самец человека".

В тот день лил дождь как из ведра, ноябрьская погода была просто омерзительна. Отопление никак не могло довести температуру в моей квартире до восемнадцати градусов. Сыро, промозгло. Мы лежим на своих ложах, кутаясь в ватные одеяла. Я наслаждаюсь "Смертью Тициана" Гуго Гофмансталя, а мой квартирант и визави глядит американскую пакостную киноподелку – грубую дешевку, приторно-блевотную, как всё американское.

Вдруг Игорь выключает ТВ и говорит ни с того ни с сего...

– Данила, а я прочитал Книгу Пророка Даниила.

"... где он ступил – там смысл и красота", – дочитываю я последние строки драмы Гофмансталя. Вслух говорю...

– Да что ты? Это в Библии для маленьких?

– Нет. В настоящей Библии.

– Так ты её с полки-то не брал!

– Я специально ходил в библиотеку. Там читал.

– Но почему здесь не мог читать? Вон на полке – с иллюстрациями Карольсфельда.

– Я хотел это сделать без тебя.

– Почему же, Игорь?

– Я такую книгу понимаю плохо, я мучил её больше месяца. Но теперь знаю всё.

– Что – всё?

– Всё. Заповеди, историю Даниила. И львы во рве.

– Да?

– Да. И печь огненную.

Парень обалдевает. Тронулся он что ли с горя?

– Игорёк, ну ты молодец. Это полезное чтение – высокое, страстное.
– Я вижу, что ты читаешь много книг, – ответил парень, – но мне под силу только сказки народов СССР. (Прекрасный десятитомник, издан на грани развала страны).

– Почему ты так решил? Всё идёт своим чередом. Сегодня сказки, а завтра Кант и Гегель, – поучительно – менторски изрекал я.

Гоша вздохнул, выключил свет. Сквозь толстую занавеску уличные отблески почти не проникали в комнату, а шум дождя становился всё сильнее.

Гоша лежал на спине, вытянув руки по швам. Я задумался над его тирадой.

В тишине комнаты раздался чёткий голос Игоря.

– Деня, я не могу больше.

– Что случилось, Игорь?

– Я больше не могу.

– Игорь, ты меня пугаешь. Чего не можешь ты? Ты болеешь?

– Нет. Деня, я больше не могу. Я прошу – ляг рядом со мной, я тебя обниму. А утром уйду куда глаза глядят.

– Ты спятил, парень? Чего ты несёшь?

– Я тебя прошу – ляг рядом и не спрашивай ничего. Я соберу вещи и уйду утром.

– Да что такое, – я затрясся всем телом, – такие слова говоришь ни с того ни с.

Сего, – я встал и в своих семейных трусах (в красный горошек на кастрюльно – зелёном фоне) подошёл к кровати. Игорь подвинулся к стене, я залез под одеяло и чуть не обжёгся. Игорь пылал жаром.

– Игорь!! Да у тебя температура под сорок!!

– Данилушка, лежи, я прошу тебя. Нет у меня температуры.

Игорь повернулся ко мне лицом, поцеловал меня в губы, взъерошил ручищей мои волосы, обхватил руками плечи.

– Данилушка, дружочек, не говори ничего. Поцелуй меня тоже.

Я впился губами в губы Игоря.

Парня как судорогой свело. Он еле оторвал губы и прошептал...

– Данил, потрогай, пожалуйста, мой хуй.

Я словно в забытьи двинул руку в низ живота Игоря и вдруг натолкнулся на огромную твёрдую дубину, всю мокрую от смазки.

Игорь закусил губу, потом сказал, дрожа от возбуждения...

– Денечка, я прошу тебя как друга – пожалуйста, возьми его в рот. Только один раз. Я не выдержу больше, я уже дошёл до точки.

Правда, парень еле сдерживался. Я быстро переместился поближе к члену Игоря, с наслаждением засунул в рот толстую головку и стал сосать мощный член, сосать так, как никогда ни у кого не сосал.

Игорь метался, задыхаясь в тисках страсти, через две минуты мне в рот хлынула сперма. Десять толчков, и с каждым – огромная порция спермы.

Когда мой рот наполнился, я вынул член изо рта и в три приёма проглотил содержимое половых органов моего друга.

Игорь лежал пластом, не шевелясь. Через десять минут он еле слышно произнёс...

– Я сволочь, Данилушка. Прости меня. Я сейчас поменяю простынь.

– Лежи, Игорь. Я проглотил всё.

Парень вскочил, оглядел кровать, ощупал простынь, пододеяльник, половичок рядом с кроватью.

– Данилка, ты всю малафью проглотил??!!

– Игорь, не груби. Сперму, а не малафью.

– Данила, ты что? Тебе же противно было?

– Мне было хорошо и приятно на вкус.

– Как? Ты что... тебе не противно?! Вонючую сперму?

– Игорь, твоя сперма не может быть противной. Я люблю тебя. А сгущенки надо есть меньше, а то сперма твоя сладкая очень.

Мне показалось, что Игорь стал красным, словно помидор. Он вскочил с кровати, побежал в ванную, заперся там. Вскоре послышался шум воды. Я перебрался на диван и лёг на бок, притворившись спящим.

Через некоторое время послышались осторожные шаги на цыпочках и швырканье ногтей по полу. "Вот чучело, отрастил ногти, теперь по полу скребут", – думал я.

Игорь робко присел у меня в ногах.

– Деня, а? Ведь не спишь. Деня, прости меня. Деня?!

– Чего вопишь?

– Я не воплю. Прости, а? Ну, Деня, а?

– Игорь, ты знаешь другие слова, кроме "Деня" и "а"?

– Знаю

– Так что же ты?

– А что я, Деня?

– Опять за своё. Что и кого надо простить?

– Меня.

– За что такое нехорошее?

– Деня, не издевайся. Я и так не могу на тебя смотреть.

– Что ж так?

– Стыдно.

– Стыдно меня?

– И тебя тоже.

– Вот что... дружок ты мой. Ложись спать. Утром на свежую голову выясним, кого надо простить. Я ничего не понимаю.

– Ты серьёзно?

– Игорёк, ложись в кровать. Спи.

Игорь вздохнул, встал, лёг под одеяло. Затих. Через пять минут послышались всхлипы.

Я вскочил как ужаленный, залез на кровать к Игорю, обнял его через одеяло, и сказал прямо в торчащее правое ухо...

– Гошенька! Миленький! Дай дожить до утра! Не плачь! Сердце мне не рви! Я ведь не прибор какой-нибудь! Я дышу с трудом, потому что люблю! Не заставляй меня в третий раз сказать это слово!

Игорь умолк. Потом уже спокойно сказал...

– Данила, Деня. Я понимаю. Я видел – ты читал вчера книгу стихов, и когда ты был в ванной, тоже прочитал одно стихотворение. Я тупой, но тут запомнил.

– Скажи.

Игорь сказал четко и ясно.

" Вы, горькой обречённые заботе, Рабы любви, когда вы здесь прочтёте То тайное, что вверил я стихам – Рассказ правдивый о печальной были, О, если вы подобно мне любили, Как много скажет эта книжка вам!"

"Боже", – думал я, "почти пятьсот лет назад великий лузитанец написал сонет, который сейчас читает мне мой дорогой друг".

– Гошенька, я большой любитель сонетов. А Камоэнс – мой любимый поэт.

– Правда? Значит, ты любил так, как он?

– Нет, милый мой. Я люблю сейчас тебя, и книжка моя ещё впереди.

Думая сейчас о той ночи, я вспоминаю, что всеми силами противился произносить слово "любовь". Мысль изреченная не может быть счастливой. Но мой Игорёк заставил меня сказать это слово трижды, и может быть это привело потом к трагедии. Я никогда никого не любил так страстно, как Игорька, и надо было сделать так, чтобы об этом не знал никто, кроме меня. Самая светлая и благородная любовь – та, которая себя никогда не проявит. Она просто сожжёт вас изнутри. Но чистый огонь возвышает душу так, как ни одно откровение мира, и надо идти по жизни, стискивая зубы от неугасимой страсти.

Наутро Игорь ушёл на очередное дежурство, а я поехал на работу. Сидя за столом из искусственного мрамора, предавался умствованиям. "Вот хоть бы и стол", – размышлял я, "ведь тоже фальшивка. Мясные фальшивые кубики, поддельная мебель, кофе без кофеина, сигареты без никотина, чувства людей – выпотрошенные, словно шкурки от яблок, вываренных донельзя... и каждый день мы живём так, будто жить два века, а ведь всё может кончиться в любой момент".

Неизвестно, куда бы меня завели эти грустные размышления, но внезапно гаркнули стенные часы. Десять часов. Начинаем совещание.

– Год близится к концу, – важно говорил мой компаньон, – и наша задача – получить хорошие заказы от розницы, найти добросовестных поставщиков, привезти доброкачественный товар. Если всё будет успешно, к Новому Году обещаю всем вам хороший бонус – хватит от души попраздновать и даже съездить на Рождественские каникулы в теплые местности.

– Так что, дорогие сотрудники, – продолжал он громко, словно Иерихонская труба, – работайте на совесть, приведите наконец в порядок рабочие столы, будьте вежливы с посетителями и клиентами, перестаньте красить ногти во время работы (тут он выразительно посмотрел на Светочку), и наши дела пойдут ещё лучше, – на бодрой и оптимистичной ноте закончил полушеф.

Сотрудники, видимо, приятно пораженные словами о теплых странах, согласно закивали, затрясли головами, словно стадо козлов.

– Послушаем теперь финансового директора (то есть меня).