Ваня и Ростик. Часть 9

.. и Посейдон, и Ахилл, и многие-многие другие герои и боги отличались, подобно Зевсу, своим гомосексуальным поведением! Да и то сказать... кому, как не им, было передавать свои качества поколениям подрастающим, внутренне облагораживая мальчиков своим божественным семенем! Вот и выходит, что наиболее часто встречаемой формой гомосексуальных связей была связь взрослого мужчины или взрослого парня с мальчиком, то есть, говоря по-другому, обычная педерастия – и по нынешний день широко известная форма мужского гомосексуализма, при которой половой акт совершается через задний проход. Ну, а как только мальчик становился взрослым, то есть лет этак после восемнадцати, он, как мы уже отмечали выше, переставал быть половым объектом для мужчины, а сам становился страстным любителем мальчиков... вот такая вот, значит, у них, у древних, была преемственность. И здесь, мой читатель, нужно знать и даже иметь в виду вот какое немаловажное и, как мне думается, принципиальное обстоятельство: само слово "педераст" в те древние и по этой причине вполне дикие времена трактовалось вовсе и даже совсем не так, как во времена нынешние, то есть гуманные и просвещённые, – тогда, в те далёкие времена, это ныне неоднозначное слово, то есть слово "педерастия", состояло всего-навсего лишь из "paidos" – "мальчик" и "erao" – "люблю", и... и – всё! – представь себе, мой просвещенный читатель, что ничего больше, кроме этих сугубо информативных составляющих, в слове "педераст" в те отдаленные времена совершенно не было – ни современного физического и даже психологического надрыва, ни нынешних замшелых страхов-комплексов, ни прочих весенних маёвок бесконечно святых и однозначно целомудренных людей с пыльных душевных окраин! Вот ведь как всё было просто... Более того! Насколько глубоко укоренилась вера в облагорожение мальчиков благодаря любви мужчины, насколько была она, эта самая любовь, распространена и всеобща, ясно показывает Платон, влагая в уста Аристофану следующие слова: "Лишь те становились выдающимися мужами в государстве, которые мальчиками испытали любовь мужчины". То есть, как ни крути, а получается, что педерастия в те стародавние времена в залитой солнечным светом Греции трактовалась однозначно и в целом прямолинейно – как оптимальная и даже совершенная форма воспитания, в ходе которого любовник, будучи предводителем, развивал в мальчике чувственность, восприимчивость к прекрасному, мужские и прочие патриотические добродетели. И, что самое интересное, так было повсеместно! – вот ведь были времена... дикость, одним словом! Впрочем, были, конечно, и свои местные изыски... или, как мы бы сказали сегодня, региональные особенности. Скажем, на Крите широко практиковалось похищение подростков будущими любовниками: влюбленный в какого-нибудь из местных юношей похититель прежде всего предупреждал родителей мальчика о дне похищения, и – если любовник приходился мальчику не по вкусу, мальчик оказывал, со своей стороны, незначительное сопротивление, в этом и только в этом случае выражая своё некоторое юное неудовольствие, а если отрок питал к будущему наставнику чувства взаимные, то он предпочитал спокойно и даже с радостью следовать за похитителем, ибо для мальчика считалось позором не найти себе возлюбленного, а с другой стороны – считалось за честь, которую на Крите праздновали и публично, и в семье, если мальчик приобретал любовь уважаемого возлюбленного и торжественно соединялся с ним... ну, а дальше всё шло по накатанному: мужчина-любовник прежде всего вводил мальчика в клуб мужчин – андреон, а затем проводил с ним два месяца в сельской местности, где время у них, безмятежно счастливых, протекало в сплошных развлечениях, пирах и охотах, и только после такого действительно медового месяца подросток причислялся к миру взрослых, и между ним и старшим мужчиной устанавливались характерные отношения: мальчик старался быть достойным любви, а его любовник стремился чем-то блеснуть, чтоб еще больше очаровать своего юного возлюбленного... вот как было в те дикие и даже отдалённые времена! Это на Крите... а вот, скажем, Спарта: там, то есть в Спарте, каждый мальчишка между двенадцатым и шестнадцатым годом в обязательном порядке должен был иметь мужчину-покровителя – такой союз рассматривался как брачный и продолжался, пока у юноши не вырастали борода и волосы на теле... да, мой читатель! – спартанские мальчики ходили в рваных плащах и босиком, но, как гласят многочисленные предания, умели слушаться старших, повелевать младшими и не щадить жизни во имя чести: спартанца можно было скорее поставить на голову, чем заставить преклонить колени перед самым великим царем... вот как! Да и разве законодатели Греции позволили бы мужеложству распространяться в своих республиках, если бы были убеждены в связанном с ним вреде? Напротив, они думали и полагали, что всякий воинственный народ просто обязан предаваться содомии! И, исходя из этого, становится совершенно понятным, почему, к примеру, мужчин поощряли к контактам с мальчиками в военных школах... не зря же Плутарх с воодушевлением рассказывал о фаланге "любящих и возлюбленных", долгое время стоявшей на страже свобод Древней Греции: в Фивах... да, кажется, в Фивах существовал особый "священный отряд", составленный из любовников и именно потому считавшийся непобедимым, ибо, как писал уже Ксенофонт, "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов". А что мы знаем про Ксенофонта? Аристипп изображает Ксенофонта – предводителя армий и расчетливого, бывалого человека – потерявшим голову от любви к юному Клинию... вот что мы знаем про Ксенофонта! И именно этот полководец, то есть Ксенофонт, решительно утверждал, что любовь к мальчикам есть самая прекрасная форма индивидуальной любви и что именно в качестве таковой она заслуживает всякого предпочтения перед любовью к женщинам. Да и вообще... само это слово – "любовь"... в "Федре" Платона это слово, то есть слово "любовь", трактуется исключительно однозначно, а именно как индивидуальная эротическая связь с целью духовного и физического общения, то есть, говоря по-другому, любовью можно и нужно было называть, по мысли старика Платона, только любовь мужчин к мальчикам – всё ту же самую божественную педерастию... а если, мой задремавший читатель, ко всему этому ещё учесть, что уже упоминавшийся нами знаменитый доктор Гиппократ авторитетно полагал, что частые половые сношения укрепляют и увеличивают половой член, а воздержание уменьшает его, то представить-вообразить, какой голубой дым коромыслом стоял по всей Греции в те стародавние времена, нам спустя пару тысячелетий совсем, я думаю, нетрудно... Вот такой эротический и даже, можно сказать, сексуальный беспредел творился в Древней Греции – колыбели всей нашей нынешней и даже европейской цивилизации! Или мы, читатель, не в Европе? Нет, что движимость и всякая недвижимость у иных наиболее демократических товарищей и всяких прочих реформаторов и даже секретоносителей давно в Европе – это мы знаем точно... а мы, бля, мы сами – где? На весенней маёвке?"Смерть содомитам"? Ах, как ловко... Предвижу, мой вдумчивый читатель, твой несколько растерянный, но вполне закономерный вопрос: а где же, – спросишь ты меня, – были в это самое время их дикие женщины, когда мужчины неустанно воспитывали подрастающие поколения, уделяя всё своё боевое внимание вечно юным мальчишеским попкам? Какова была роль диких женщин в те отнюдь не сказочные времена? – спросишь ты. Ну, во-первых... для чего служили женщины персидские, для того же, в принципе, служили и женщины древнегреческие, – роль женщин была в выполнении долга! Впрочем, у греков такому положению дел было своё философское обоснование... не знаю, мой просвещенный читатель, читал ли ты философский трактат Лукиана, в котором он, дикий, сравнивает любовь гетеросексуальную и любовь гомосексуальную в неоспоримую пользу последней, а только там, читал ты это послание потомкам или слышишь про Лукиана вообще впервые, есть такой любопытный пассаж: "Брак изобретен как средство, необходимое для продолжения рода, но только любовь к мужчине достойно повелевает душой философа. Ведь все, чем занимаемся мы не ради нужды, а ради красоты и изящества, ценится больше, чем нужное для непосредственного употребления, и всегда прекрасное выше необходимого"... философ, однако! И ладно бы Лукиан выражал свою частную и у прочих диких философов никакого отклика не находящую точку зрения... так ведь нет! – открываем Платона... и что узнаём?: Возмужав, они, то есть философы и полководцы, поэты и прочие скульпторы, любят мальчиков, и у них, как пишет старина Платон, нет природной склонности к деторождению и браку: "к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен". Н-да... вот так вот всегда: ложка дёгтя в бочке с мёдом... ну, то есть, я хотел сказать: мужской долг и даже некоторый обычай на весёлом пиру жизни. А впрочем... древнеримский поэт Гораций... древнегреческий философ Аристотель – величайший ум античного мира... знаменитый философ Платон... все они и еще многие и многие другие творческие люди были в те отшумевшие времена немножко педерастами, то есть знали обо всём этом не только в теории, но и на практике, – у того же, к примеру, старика Платона мы находим всему этому подтверждение: когда Платон рассуждает в "Федре" о любви, он подразумевает любовь именно однополую; и собеседники его в "Пире" согласны в одном: любовь мужчин друг к другу более благородна и возвышенна, чем любовь между мужчиной и женщиной. А всё тот же неугомонный и уже упоминавшийся нами Лукиан, словно подводя итог некоторым сомнениям, вообще сформулировал предельно просто – специально для непонятливых: "Браки полезны людям в жизни и, в случае удачи, бывают счастливыми. А любовь к мальчикам, поскольку она завязывает узы непорочной дружбы, является, по-моему, делом одной философии. Поэтому жениться следует всем, а любить мальчиков пусть будет позволено одним только мудрецам". Так прямо и сказал: "одним только мудрецам"... конечно, слишком буквально эти слова воспринимать ну нужно, ибо мудрецов окажется в таком случае явный переизбыток: каждый десятый – мудрец.