Как девочки опускали Димочку

Тридцатилетний парень вышел в своем дворе из машины, покурил, подумал, что полдня свободен. Бросил окурок в урну и вошел в подъезд. Поднявшись на этаж, он достал ключи. На его площадке стояла девочка. Она двинулась к нему и спросила:

– Вы Дима?

Он кивнул, она подошла поближе и начала целенаправленно пробираться рукой к ширинке. Он обалдел. Девочка была высокая, худощавая, черные волосы гладко заделанные в пучок и зло-презрительные черные глаза, лет 25-26, готически красивая. Она начала бормотать что-то, что по знакомствам в инете вычислила, что хочет отдаться, что она готова... хочет.. Рука в это время, ничего не потревожив, болезненно проникла до яиц и члена и все это там уверенно обхватила.

Потом девица выпустила когти и у Димы посыпались искры из глаз. Он стоял на цыпочках, боялся дышать и шептал, что только отпусти, милая, не надо так, все будет хорошо, я на все согласен... Девица посмотрела на него мрачным взглядом, как-то нехорошо ухмыльнулась и прошептала прям в лицо:

– Ключи поднимай с пола, дверь открывай.

Дима, не дыша, стал наклоняться за оброненными ключами, девица давала ровно столько слабины, чтобы хватило в неестественной позе дотянуться до них кончиками пальцев. Он поднял ключи, открыл дверь, и они вошли в квартиру. Девица закрыла за собой дверь и дернула его за яйца вниз.

– На колени встал, мразь ебаная!

Дима рухнул на колени, девица приказала раздеться до пояса. Потом она завела его руки назад и защелкнула на них наручники. Потом толкнула его ногой вперед, он упал и она надела ему такие же наручники на ноги. Они сразу стали нестерпимо резать ноги. Она отпустила ему яйца и обошла его спереди. Затем она села в кресло, деловито сняла кроссовки, сняла носки, скатала их в шар и приказала:

– Рот открой!

Дима сжал челюсти. Она встала, взяла его за яйца, сжала руку, он замычал от боли и она спокойно повторила:

– Рот открой!

Дима открыл рот, закрыл глаза и принял в рот ком из ее влажных после осенней улицы носков, ощутимо пахнущих. Она снова села в кресло и достала сотовый телефон. Набрав номер, она скомандовала:

– Камеру несите, плетку мою резиновую синюю и пара девок пусть придет...

После этого она сняла джинсы, кофту, осталась в черной рубашке и с голыми ногами. Потом сняла трусы. Ухмыльнувшись, она сказала:

– Вот тебе еще подарок, пидар, – подошла к нему и сев на корточки, натянула ему эти трусики на голову так, чтобы полоска, закрывавшая промежность, пришлась своей грязной стороной на нос и рот. Трусишки были мокро-липкими в промежности – девочка возбудилась, проделывая с Димой свои жестокие манипуляции. После этого ногой она перевернула Диму на спину и к режущей боли в ногах добавилась режущая боль в руках. Дима своим весом зажимал находящиеся за спиной наручники. Она опять села в кресло и приказала:

– Смотреть на меня.

Дима вывернул глаза и стал смотреть на девушку. Она была в мрачных тонах накрашена, имела мохнатый лобок и небритые ноги. Лобок и волосы на ногах были черными, значит и вправду брюнетка.

– Объясняю коротко и только один раз. Если не хочешь, чтоб было очень больно и плохо все, делай приказанное сразу, старательно и с удовольствием. Сейчас придут две девчонки с видеокамерой. Сначала мы тебя опустим, а потом снимем короткий фильм про то, как ты унижаешься перед нами. Потом, возможно, еще с тобой поиграемся и уйдем – нам нужен фильм. Потом тебе позвонят по телефону, все объяснят и прикажут, что делать дальше... Усвоил?

Ответов от Димы никто и не ждал. Он замычал что-то, стараясь озвучить рой вопросов, но девочка сказала, чтоб он заткнулся и закурила. Осмотрев Диму внимательно еще, она встала, достала из его барсетки ручку и написала на обоях номер телефона:

– Вечером завтра позвонишь с семи до восьми мне.

Потом взяла его сотовый, сделала дозвон себе, записала его номер, встала и затушила бычок об его ягодицу. Дима завыл от боли, задергался и получил пинок в бок:

– Молчать!

Через несколько минут раздался звонок в дверь, девочка встала и прошлепала босыми ногами по коридору. Открыла дверь, зашли еще две девушки. Они были симпатичные но, что называется, второго сорта. Крикливая дешевая одежда, излишне яркая вульгарная косметика. Одна была черненькая, а вторая рыжая. Рыжая обратилась к оккупантке:

– Эль, а мальчишка ничего, я с ним побалуюсь потом? – и похабненько так захихикала:

– У меня менстра началась, обожаю с такими опущеными уёбками баловаться, когда течет...

– Да-да, Ань, отъебись от меня. Штатив принесли?

Дима понял, что агрессивную девочку зовут Эля. Эльвира, а рыжую Аней. Аня присела рядом со мной на корточки и потрепала меня за щеку:

– Утю-тю, петушок, любишь менстры отлизывать? Полюбишь теперь!

От нее пахло резким потом и косметикой.

Потом Эля начала шлепать плеткой по руке и сказала:

– Ладно, сейчас я ему шкуру с жопы спущу и будем кино снимать. Анька, ты его подержишь.

Диму снова перевернули на живот, заставили его встать раком и подсунули под живот кухонную табуретку. Он фактически висел на ней. Между ног на наручники наступила ногой Эля, Аня взяла за наручники рук и потащила их в голове. Дима снова завыл от боли.

– Эль, а нахуя его плеткой пиздошить? Он такой упакованный и так все сделает, что нам надо... – спросила Аня.

– Нравится мне больно делать, кончаю я иногда от этого, да так кончаю, как с мужиком и с девочкой хуй кончишь. А заодно и послушности научу... – ответила Эля и задницу Димы ожег первый удар.

Ягодицы будто обварили кипятком, боль была мучительной. Он задергался, забыв про боль от наручников. Эля прошептала:

– Это первый, – и Дима провалился в пучину боли.

Потом он чуть пришел в себя и снова провалился. Сколько его пороли, никто сказать не мог. Эля наносила удары все чаше и сильнее, затем уже с горловым выдохом, как-будто рубила топором, потом завизжала Ане:

– Задери этому пидору голову!!!

Аня за уши вывернула наверх Димино лицо, Эля подошла и стало яростно тереться об него склизким волосатым пахом, рыча и продолжая бить. Потом удары ослабли и Дима увидел на секунду в лице Эли черты удовлетворенной женщины. Потом она снова помрачнела:

– Ладно, волоките его в туалет, камеры ставьте, готовьтесь к съемке.

Диму, не расстегивая наручников, отволокли в совмещенный санузел и бросили на пол.

Скоро пришла Эля, села на унитаз, за ухо поставила Диму перед собой на колени и сказала:

– Сейчас рот тебе освобожу. Будешь орать, я тебе выдерну зубы пассатижами, насру в рот и оставлю. И буду дня три тебя плетью пиздить периодически. Ферштейн?

Дима закивал головой. Он боялся этих девок до смерти, был унижен и сломлен. Эля посмотрела поверх него и спросила:

– Готова, Марин?

Встав с унитаза, она взяла большой страп на ремнях и стала надевать его на себя. Потом сняла рубашку.

– Лицо его покрупнее бери, чтоб узнать можно было, – сказала она Марине.

Сев снова на унитаз, она сказала:

– Снимаем.

Сбоку появилась Марина, снимая процесс. Камера издавала легкое жужжание. Эля достала похабную помаду и стала разрисовывать размашистыми движениями Диме губы. Потом что-то написала на лбу, засмеялась и приказала:

– Хуй соси, мразота, – ткнув Диме страпом в губы.

Дима без промедлений взял его в рот, старательно стараясь засунуть его в рот поглубже. Эля врезала ему пощечину:

– Сосать, я сказала! Как настоящий! Старательно, с языком!

Дима стал стараться на камеру. Еще пощечина.

– Лучше, шлюха!

Дима стал лихорадочно вспоминать, как это делается в порнухе подешевле, все эти шлюшьи финты с хуем. Кое-что из того, что вспомнил, применил на деле. Эля потрепала его по щеке:

– Молодец, вафлер, получается у тебя.

Затем она оттолкнула его, встала над ним и положила ему страп на голову:

– А расскажи-ка, пидар, какие ты хуи любишь сосать и как?

Дима замешкался, но, получив болезненный пинок от кого-то сзади, стал испуганным голосом нести бред, лишь бы его не трогали:

– Я люблю сосать, Госпожа. Разные хуи люблю. И толстые и тонкие. У ментов и бомжей, у хачиков..." – разливался он соловьем, видя, что делает то, что Эля хочет и бить его пока не будут.

– А ебаться в жопу тоже любишь? Попроси меня тогда об этом. Только старайся проси!

Дима получил еще пинок и стал униженно выпрашивать у этой красивой стервы, чтоб она трахнула его в жопу.

– Заткнись, – сказала Эля, – открой ебло свое, подними лицо и молчи.

Дима открыл рот и поднял лицо. Она встала так, чтоб страпон находился над открытым ртом и, ухмыляясь, стала сплевывать, стараясь попасть на страп. Потом закурила, стряхнула пару раз в рот пепел и стала снова плевать. Тягучая слюна падала Диме на лицо, в рот и остывала. Еще слюни ощутимо пахли специфически.

– Ну ладно, раком вставай и голову в унитаз. Ань, ногой его в унитазе придержишь, Марин, чтоб в кадре были родинки какие-нибудь его заметные.

– А ты его лучше поеби с головой в унитазе, потом заставь голову поднять и стонать по шлюшьй. И видок заебись получится и узнаваем он будет, – посоветовала Марина.

Дима встал раком, голову сунул в унитаз, и тут же Аня прижала его ногой на высоком каблуке. Вслед за этим вторглась в зад мучительная боль. Он мычал, стонал, но в голос орать боялся. Потом нога с головы убралась, цепкие пальцы Эли поймали его за волосы и она задрала ему голову.

– Стони, как шлюхи в порнухе, пидор! – приказала она ему, не прекращая болезненных фрикций. Он заблажил, отдаленно напоминая требуемый звук. Получилось препохабнейше.

– А теперь кончаем, – сказала Эля, дернула его за волосы на колени и воткнула ему в рот нечистый страп, начав делать фрикции в рот.

– А можно я тоже кончу? – со смехом спросила Аня.

Эля выдвинула изо рта страпон в слюнях, положила его на край рта, наклонилась и сплюнула длинно Диме в рот. Потом у него над лицом появилась Аня и тоже стала плевать. Потом опять Эля... Аня... Лицо было заплевано, глаза не открывались от слюней и стыда. Потом Марина пискнула: