В тихом омуте Светлофлотска

В следующий раз ты будешь серь-езно наказан. И еще, самое главное: если ты еще раз позволишь себе забыться, как сейчас, и: ну, сам понимаешь – в самый ответственный момент покинешь свою Госпожу, я свяжу тебя крепко-накрепко и оставлю так на день-два без своего общества. Впрочем, я – великодушная и предоставляю тебе выбор: ты можешь просто уматывать из моей жизни не на день связанным, а навсегда – свободным.

– Не надо, Госпожа, пожалуйста. Господи, ну простите же меня! Я же не хотел! Так случилось: Умоляю: что угодно, только не гоните меня! – он бук-вально рыдал, распластавшись у моих ног и утюжа лбом линолеум.
Я умилялась, наблюдая бурные излияния его чувств ко мне. Конечно же, его отчаяние так мило выражалось, что не могло оставить меня равнодушной. Ну, как я могла ему запретить любить меня, страдать за любовь? Я закурила си-гарету и, пока курила, молча взирала на его страдания, считая их вполне заслу-женными.

– Не знаю, право: ты меня очень огорчил, ведь твой поступок мож-но расценивать как предательство, – решила я через некоторое время подлить масла в огонь, сжигающий моего раба.

– Госпожа! Госпожа! Я умаляю Вас! Ну, как мне искупить вину, я больше не могу?! – неистовствовал раб в мое удовольствие. Его лоб оставлял вмятины в полу, и это меня очень забавляло. Он сам наказывал свою горячую голову.

Решив, что он наказан достаточно, я решила, наконец, проявить вели-кодушие.

– Я прощаю тебя, но только один раз. И все же мне придется тебя жес-токо наказать за предательство. Предательство несовместимо со званием муж-чины. Я подумаю, как тебя наказать. – Вот как ловко я все представила. Пусть мучается сознанием своего немужского поведения. Ради искупления подобно-го проступка он без раздумий отдаст жизнь.

– Благодарю Вас, Госпожа! – радостно возопил он, и было не ясно, за что он благодарит: за мое прощение его провинности, или за обещание жесто-ко наказать. Скорее всего, просто за то, что я его не отпихнула, и, коль скоро обещала наказывать, значит, он может рассчитывать на продолжение игры. – Позвольте поцеловать вашу божественную ножку? – с трепетной надеждой и придыханием в голосе попросил он.

– Нет, не позволю! – строго сказала я. – Лижи пол возле моих ног и будь благодарным за это своей великодушной Госпоже!

О, богоподобная Госпожа! – с чувством воскликнул он, вновь возбуж-денный моими словами, и уткнулся в пол губами. Он ползал вокруг моих ног и обмусоливал линолеум, касаясь щеками моих стоп.

"Да, рабу обязательно нужно повторять, что он – раб, и демонстрировать свою над ним власть с помощью сурового наказания. Власть должна быть ощу-тимой духовно и осязаемой телесно. Незыблемость власти поддерживается жестоким подавлением свободы воли". – Взирая сверху вниз на своего покор-ного раба, добросовестно усмиряющего свою гордыню под моими стопами, я имела право философствовать на тему власти. Это, однако, не помешало мне отстегнуть и скрутить с себя обласканные рабом чулки и увлажнившиеся во время игры и утратившие утреннюю свежесть нежно-розовые трусики. Все это я побросала прямо на голову раба.

– Постираешь это "Лоском", только аккуратно, и не отжимай, а то ис-портишь вещи, – обыденно, будто само собой разумеющееся, промолвила я. – Марш в ванную за мной! – раб покорно пополз за мной на четвереньках.
Мне нужно было принять душ, и все время, пока я это делала, раб стоял на коленях в обнимку с моими чулками и трусиками, ожидая меня за дверью. Накинув халатик, я проскользнула мимо него, даже не глянув в его сторону, обдавая запахом свежести и туалетной воды и роняя на ходу:

Приготовишь обед, а то заигрались мы, а уже время обедать. Когда бу-дет готово, постучишь мне. Я пока полежу, почитаю.

***

Как чудесно было растянуться на постели и предаться благородному ни-чегонеделанию! У меня и прежде-то было не много обязанностей по дому, а теперь и вовсе можно сибаритствовать, сколько душе угодно. Можно зани-маться только горячо любимой собой, и уже одним только этим счастливить обожающего тебя раба. Есть, отчего вскружиться голове. Я была действитель-но, как хмельная. Я блаженно потянулась и зажмурилась, как кошка, обласкан-ная хозяйской рукой. Даже читать мне не хотелось, а хотелось придумывать себе и живому "вибратору" новые развлечения. Ведь теперь я в ответе и за не-го – хозяйка должна заботиться о своих вещах. "На сегодня, пожалуй, хватит, – думала я, раскрывая "Письмена Бога" Х. Л. Борхеса. – Нельзя слишком щедро раздавать подаяния: очень скоро оскудеет щедрая рука, да и подаяния, войдя в привычку, станут обыденными, не будут столь восторженно восприниматься принимающим их нищим. Нет, подачки следует выдавать по крохам, с боль-шим перерывом, когда забудется предыдущая, и иссякнет надежда получить следующую. Тогда только и достигается эффект благодеяния. Изголодавшийся нищий за крошку хлеба будет целовать ноги благодетеля. Неделю будем отды-хать, тем временем придумаю сценарий второго акта. Все это время он будет жить трепетной надеждой на продолжение и терпеливо ждать, когда я позво-лю ему быть вибратором, стелькой моего сапога, ковриком у моей кровати, креслом, подставкой для ног, моим личным унитазом. А что? Почему бы и нет? – Последняя мысль показалась не лишенной интереса, во всяком случае, забавной настолько, что приятно щекотало нервы. – "Уменье и труд все пере-трут! – озорно улыбнулась я и подмигнула сама себе в зеркальную дверцу трюмо, стоящего против моей кровати. – Можно многого добиться при жела-нии". – Так в течение часа я с загадочно-блаженной улыбкой лениво перекаты-вала приятные мысли из одной плоскости в другую, рассматривая со всех сто-рон.

Сценарий на ближайшее время был почти осмыслен, когда в дверь робко постучали, но я не поспешила ответить. Через некоторое время вновь раздался стук.

– Входи, – вяло, не напрягая голосовых связок, отреагировала, наконец, я.

Раб вошел и тут же опустился на колени. Я даже не обернулась в его сторону, продолжая разглядывать свою блаженную улыбку в зеркале.

– У меня все готово, Госпожа, прикажете принести?

– Да, – спокойно ответила я, не выразив удивления, словно всю жизнь обедала не на кухне, а в постели. – Пододвинь журнальный столик и неси! Что там у тебя?

– Грибной суп, Госпожа: из пакетика, есть колбаса:

– Тебе следует повысить уровень сервиса.

– Мало времени было: – промямлил он, устанавливая передо мной сто-лик.

– Ты мне дерзишь?! – тут же разгневалась я и влепила ему хлесткую пощечину. Как быстро привыкаем мы к понуканию попавших к нам в зависи-мость несчастных и даже находим в том приятность! Мне уже не нужно было задумываться над тем, что делать, и я мысленно похвалила себя за натураль-ность.

– Простите, Госпожа! – с огорчением воскликнул он, рухнув на колени. Не желая выглядеть в глазах раба несправедливой, я тут же уравняла в правах его щеки. Теперь, когда румянец украсил обе его щеки, можно было и пообе-дать.

Обедала я с аппетитом, хотя есть суп в постели было не очень удобно. Раб сидел на полу, и, чтобы он не скучал, время от времени я отламывала ку-сочки колбасы и бросала ему на пол в разные стороны. Он поднимал их прямо ртом, забавно ползая на четвереньках. Кусочки становились все меньше, и ему все труднее становилось отыскивать и подбирать их. Я не могла без смеха на-блюдать за этой уморой. Когда мне надоело, я подозвала его, чтобы сделать не-которые распоряжения.

– Смотри мне в глаза! Мне нужна вторая плетка, чуть поменьше. И еще, сделаешь ошейник с плетеным поводком, недлинным, в метр-полтора, и этой штукой, которая застегивается, а мне купишь браслет, чтобы можно было эту штуку, которая на поводке, вспомнила: карабин, прикреплять к браслету. Ты будешь ходить с ошейником и на поводке. – Глаза раба, застывшие на мне, за-туманились пеленой поднимающегося желания.

– Ты все понял?

– Да, Госпожа.

– Ты доволен милостями своей Госпожи? – я легко соскочила с постели и проследовала к платяному шкафу.

– О, милостивая Госпожа! Я счастлив и готов умереть, если это доставит Вашему Величеству какое-то удовольствие! – с чувством воскликнул раб.

– Хорошо, хорошо, встань лицом в угол, – снисходительно проворковала я. – Я схожу, погуляю, погода-то какая: весна ликует! – на самом деле ликовала я, и просто не могла усидеть в такой день на месте. Мне нужно было пробе-жаться по улицам, поглазеть на витрины магазинов, вылить на прохожих свою радость, улыбаться всем напропалую, делясь своим счастьем. – А ты убери у меня в комнате, чтобы все блистало! Я люблю идеальную чистоту! – я решила не напоминать ему о наказании в случае, если после его уборки мне что-то не понравится. Раб должен сам об этом помнить: он – раб, но не дебил. Полагаю, во все время уборки он будет только об этом и думать, сладко вымучивая себя вопросом: "быть, или не быть" вечерней экзекуции и за что именно он будет наказан.

– Да, кстати, можешь пообедать, да приготовь хороший ужин. Все это я говорила, натягивая колготы и рейтузы. – Сапоги, плащ! – бросила я, устремля-ясь в прихожую.

Раб кинулся меня обслуживать, и выполнил все в лучшем виде, так что я позволила ему поцеловать сапог.

Часа два я порхала по сверкающим лужицами тротуарам и представляла, с каким сладостно-мучительным томлением дожидается меня мой покорный раб. Не удивительно, что я это чувствовала, ведь между Госпожой и ее рабом существует незримая нить, пуповина, по которой перетекают токи желаний. Настоящая Госпожа мазохиста интуитивно чувствует, чт? Страстно желает и безмолвно вымаливает у нее раб, заклиная угадать его сокровенные желания.

"Конечно, можно поработить раба полностью, лишить собственных чувств и желаний, сломать его психику, сделав его, таким образом, только ве-щью для удовлетворения изысканных причуд и садистских наклонностей Гос-пожи, но при этом меняется качество: Госпожа раба-мазохиста становится Гос-пожой-садисткой, истязающей ради своих, и только своих сексуальных утех аб-солютно бездушную вещь. При этом теряется, что называется, положительная обратная связь. Если хочешь оставаться в рамках системы "Госпожа – мазо-хист", чувства раба следует развивать, а не подавлять, в особенности такие, как обожание своей Госпожи, преданность Ей, добровольную самоотверженность, сознательную готовность к самопожертвованию ради удовольствия Госпожи.