(Рассказ посвящается моему другу по "AО" Vovka) Мороз крепчал! На здание центральной почты табло показывало – 26. Мне осталось, всего два квартала и я дома! Родители будут очень не довольны. Из дома я вышел было четыре часа дня, а сейчас одиннадцать вечера: И как назло, свою мобилу я не взял. С такими мыслями я семенил домой, ежась от холода, который как мне казалось, проник даже до моих прелестей! Повернув за угол, я увидел стоящего у подъезда пацана. На нем была не из теплых вещей куртка и как видно было не по зиме, осенние сапоги. Он стоял, притоптывая ногами стараясь, согреется от холода: Я продолжил путь и вдруг меня окликнул этот пацан. Эй. парень. ты не можешь одолжить мне мелочь на автобус. А то я приехал к тети, а дома никого нет, да и в подъезд погреется не зайдешь, домафон стоит, ...
Гриб принёс Андрею баул с гелем для душа, душистым мылом, мазью "для очка", большой спринцовкой, пузырьком марганцовки и другими нужными пидору предметами. Суббота на зоне была выходным днём. Заказы на кирпич выполнялись и так нормально. Но старшина погнал "чертей" помогать хозобслуге расчищать давно закрытое бытовое здание расположенное прямо около административного корпуса. Новый ребус для зоны: для чего и зачем? Неожиданно зам по режиму вызвал к себе Андрея. Оказалось, что администрацией колонии принято решение создать мастерскую по ремонту компьютеров, и что Андрей назначается начальником мастерской. Он должен наблюдать сейчас за ходом расчистки помещения, и позже составить список работ и оборудования. Андрей поспешил с этой новостью к Грибу. Тот рассказал ворам. Была дана команда ...
На зимних каникулах Андрей сидел за компьютером чуть ли не по двадцать часов. Кроме программирования, он иногда лазил по порно сайтам. Тогда, распалившись, он забирался в ванную с горячей водой и, разыгрывая в воображении сцены из увиденного, ласкал себя и онанировал. Всё больше привлекали его бисексуальные сюжеты. И однажды, он вообразил, что Николай Дмитриевич участвует с ними в оргии, и захотел, чтобы Коля овладел им. Он широко раздвинул ноги, осторожно нащупал дырочку и робко ввёл в неё палец. Ощущения понравились ему и возбудили ещё больше. Поиски в ванной чего-нибудь, что могло заменить член ничего не дали, и он, пользуясь тем, что родители были на работе, а баба Тоня (так он её стал называть) спала, прошмыгнул с полотенцем на бёдрах в кухню и там подобрал консервный ключ с круглой ...
(сюжет для кинофильма) Андрей родился и до четырнадцати лет жил в деревне. Деревня была глухой даже в их районе. Три часа на машине до районного городка, и ещё семь по трассе до областного центра. Жил Андрей как все мальчишки в их деревне. Ходил в школу, лазил, где попало. Дрался, мирился, играл, помогал родителям на огороде и со скотиной. Начал разбираться, и неплохо, со всякими механизмами. Две особенности выделяли его из всех мальчишек: с пятого класса он вдруг стал учиться на отлично, и удивительное телосложение. Учиться его никто не заставлял. Понравилось понимать, что говорит учитель, что пишут в книгах. Запоминалось всё на раз. Ни игры, на какие другие дела не могли отвлечь его от домашних заданий. Правда, он их быстро разделывал. Телосложением он удался ни в мать, ни в отца. Белобрысый ...
Эрик свалился на пол, забился под раковину и разрыдался, по-детски навзрыд, не стесняясь меня, а может быть, уже и не замечая. – Выйди: – наконец простонал он, закрывая лицо руками. И этот его стон, и этот жест получились ну такими обреченными и жалкими, что я упал перед ним на колени. – Господи, Эрик, прости меня, какой же я скот. Прости, малыш! Я начал целовать руки своего друга, затем глаза, вытирая его горькие слезы своими губами. – Пожалуйста, прости меня, я клянусь тебе, что больше такого не повторится. – Умолял я несчастное, забившееся под раковину существо и продолжал в каком-то неистовстве целовать его. – Я, я: – Эрик задыхался и не мог больше вымолвить ни слова. Я взял Эрика на руки и отнес в спальню, он вяло отбивался от меня, но потом, притих и приник головой к моей груди. ...
Вопреки моим страхам, Виктор принес из кухни аптечку и начал обрабатывать раны на моих ягодицах. – Зачем ты мне наврал? – спросил он, смазав синяки и раны йодом. – Виктор, поверь, – просипел я сорванным горлом, – у меня ничего с Эриком не было, я просто поехал к нему, просто не мог оставаться один. Мне было больно говорить, но я старался произносить слова громче, чтобы он услышал меня. – Мы с ним теперь просто друзья, между нами ничего нет, поверь мне: Когда ты позвонил, я испугался, что ты бросишь меня, и поэтому соврал: Мне было невыносимо в этой квартире, когда ты ушел к Кристине, ты даже ничего не сказал мне, унесся к ней, а мне что оставалось делать: Пожалуйста, я умоляю тебя, ну, прости меня: Я униженно поцеловал руку своего повелителя, а Виктор обнял меня и начал укачивать как ребенка. ...
Мне казалось, что после своей жестокой выходки Виктор будет извиняться или, по крайней мере, будет со мной любезен, а он и не думал раскаиваться, нет, он был холоден и, что самое обидное, заставил меня считать себя виноватым. Во мне действительно поднималась волна раскаяния, мне вдруг стало стыдно и за свои мысли, и за поведение. Я, не раздумывая больше, прижался лицом к коленям своего любовника и в этот миг почувствовал и осознал, что сделаю для него все. – Тогда докажи мне, что ты исправился и будешь хорошим мальчиком! В доказательство моего раскаяния, он потребовал немного и я сам расстегнул ширинку на его джинсах. Я старался доставить ему наслаждение, ласкал ртом, засасывая в самое горло его член, облизывал головку, и сам чувствовал, как возбуждаюсь, оттого, что доставляю удовольствие ...
Виктор повис на мне, цепляясь руками за одежду, но не удержался и соскользнул вниз к моим ногам. – Прости, сжалься! – запричитал он. – Делай что хочешь, только: только: – он задохнулся от слез, – только не бросай меня, умоляю, не бросай: Я не обратил внимания на его стоны, стряхнул с ног его руки, брезгливо отряхнул брюки и вышел под дождь. Вмиг стало холодно, ледяные капли проникли за воротник, а он вышел за мной на крыльцо в одной футболке: " не уходи!" Я не оглянулся, мне стало безразлично, да и что теперь-то сделаешь, я все решил, и свое решение не изменю. – Пожалуйста, пожалуйста, умоляю: – он снова вцепился в меня, налетев ураганом, и я почувствовал, как сотрясается тело несчастного Виктора. – Ну что ты, что ты, – я погладил его по голове, почувствовав, как он льнет к моей руке, ...
А впрочем. впрочем, поднадзорные бобики и прочие наголо стриженые юные интеллектуалы могут под неусыпным присмотром невидимых бобиковедов резвиться на свежем бесплатном воздухе как угодно долго, выкрикивая свои бесконечно толерантные лозунги и тем самым поднадзорно и даже продуктивно отвлекая внимание почтенных обывателей от всякой европейской и прочей отечественной недвижимости, но – жизнь есть жизнь, и она, эта жизнь, идёт своим чередом, не взирая на всяких бобиков и прочих ликообразных деятелей и даже полководцев на фронте отечественной гомофобии. Может быть, мой читатель, и не стоило обо всём это говорить – о Петре и Платоне, о Зевсе и Лукиане, о Цезаре и о Гитлере, но – пока мальчики спали – я оглянулся на миг назад, чтобы увидеть еще раз залитую солнцем праотчизну – и, оглянувшись ...
– Алик! – Да, папа. – Иди-ка сюда! Покажи мне свою ногу, что это у тебя за странные носки? Сердце мальчишки замерло. Идиот! Он забыл надеть носки поверх Этого. Но деваться некуда. – Вот. – Что?! Я не верю своим глазам! А ну, снимай штаны! – Пап. – Быстро! Дрожащие руки справляются с ремнём, расстёгивают пуговицу и джинсы медленно ползут вниз. Это так приятно-чувствовать как грубая ткань трётся об нежный нейлон колготок, ощущать эту мягкую прохладу, но. – Ублюдок! Резкий голос возвращает его в реальность – Я сколько раз тебе говорил, чтобы ты не смел напяливать на себя эти тряпки! Говорил? – Да, папа. – Что-да?! – Говорил. – А ты что сделал? – Напялил. – Громче! – Напялил! – Урод! Ну, ничего, сейчас я тебя самого напялю так, что ты сидеть не сможешь, не то что всякую дрянь на себя тащить. ...
