Вопреки моим страхам, Виктор принес из кухни аптечку и начал обрабатывать раны на моих ягодицах. – Зачем ты мне наврал? – спросил он, смазав синяки и раны йодом. – Виктор, поверь, – просипел я сорванным горлом, – у меня ничего с Эриком не было, я просто поехал к нему, просто не мог оставаться один. Мне было больно говорить, но я старался произносить слова громче, чтобы он услышал меня. – Мы с ним теперь просто друзья, между нами ничего нет, поверь мне: Когда ты позвонил, я испугался, что ты бросишь меня, и поэтому соврал: Мне было невыносимо в этой квартире, когда ты ушел к Кристине, ты даже ничего не сказал мне, унесся к ней, а мне что оставалось делать: Пожалуйста, я умоляю тебя, ну, прости меня: Я униженно поцеловал руку своего повелителя, а Виктор обнял меня и начал укачивать как ребенка. ...
Мне казалось, что после своей жестокой выходки Виктор будет извиняться или, по крайней мере, будет со мной любезен, а он и не думал раскаиваться, нет, он был холоден и, что самое обидное, заставил меня считать себя виноватым. Во мне действительно поднималась волна раскаяния, мне вдруг стало стыдно и за свои мысли, и за поведение. Я, не раздумывая больше, прижался лицом к коленям своего любовника и в этот миг почувствовал и осознал, что сделаю для него все. – Тогда докажи мне, что ты исправился и будешь хорошим мальчиком! В доказательство моего раскаяния, он потребовал немного и я сам расстегнул ширинку на его джинсах. Я старался доставить ему наслаждение, ласкал ртом, засасывая в самое горло его член, облизывал головку, и сам чувствовал, как возбуждаюсь, оттого, что доставляю удовольствие ...
Виктор повис на мне, цепляясь руками за одежду, но не удержался и соскользнул вниз к моим ногам. – Прости, сжалься! – запричитал он. – Делай что хочешь, только: только: – он задохнулся от слез, – только не бросай меня, умоляю, не бросай: Я не обратил внимания на его стоны, стряхнул с ног его руки, брезгливо отряхнул брюки и вышел под дождь. Вмиг стало холодно, ледяные капли проникли за воротник, а он вышел за мной на крыльцо в одной футболке: " не уходи!" Я не оглянулся, мне стало безразлично, да и что теперь-то сделаешь, я все решил, и свое решение не изменю. – Пожалуйста, пожалуйста, умоляю: – он снова вцепился в меня, налетев ураганом, и я почувствовал, как сотрясается тело несчастного Виктора. – Ну что ты, что ты, – я погладил его по голове, почувствовав, как он льнет к моей руке, ...
А впрочем. впрочем, поднадзорные бобики и прочие наголо стриженые юные интеллектуалы могут под неусыпным присмотром невидимых бобиковедов резвиться на свежем бесплатном воздухе как угодно долго, выкрикивая свои бесконечно толерантные лозунги и тем самым поднадзорно и даже продуктивно отвлекая внимание почтенных обывателей от всякой европейской и прочей отечественной недвижимости, но – жизнь есть жизнь, и она, эта жизнь, идёт своим чередом, не взирая на всяких бобиков и прочих ликообразных деятелей и даже полководцев на фронте отечественной гомофобии. Может быть, мой читатель, и не стоило обо всём это говорить – о Петре и Платоне, о Зевсе и Лукиане, о Цезаре и о Гитлере, но – пока мальчики спали – я оглянулся на миг назад, чтобы увидеть еще раз залитую солнцем праотчизну – и, оглянувшись ...
Потом, конечно, они еще раз сходили под душ – уже вдвоем и даже сразу и одновременно. но если ты, мой читатель, по причине знания реальной жизни или в качестве очевидца или даже участника вполне реалистичных банных историй сейчас подумал, что там, то есть в ванной комнате, началась настоящая оргия либо что-либо в этом роде, то я должен тебя, мой проницательный читатель, огорчить: никакой оргии, а также прочего целомудренного непотребства в ванной не случилось. Неугомонный Ростик, правда, пару раз потрепал под упругими струями воды Ваниного петушка, но висящий вальяжно петушок, словно не узнавая маленького Ростика, никак на это вполне безобидное заигрывание с ним, с петушком, не отозвался. да и поздно уже было, – спать Ваня и Ростик легли вместе, и легли в более чем естественном виде: по ...
Ваня, студент первого курса технического колледжа, смущенно медлил, доставляя своему петушку извращенные страдания. Конечно, – думал Ваня, скользя безнадзорным взглядом по совершенно не смущающемуся своей наготы маленькому Ростику, – Ростик. – думал Ваня, – ещё маленький. то есть он младше. младше. хотя, если посмотреть на него, на Ростика, с другой стороны. с другой стороны – не такой уж он и маленький, каким все привыкли его считать. вон какой у него, у Ростика, нехилый петушок! Ну, и что? – думал Ваня пролетающими со скоростью света мыслями-пулями, – что с того, что маленький Ростик уже не такой уж и маленький? Ростик – брат. младший брат, и он, Ваня, его любит. да, любит этого коварного и вместе с тем такого непосредственного Ростика. и что, в конце концов, произойдёт плохого, если ...
Чашка бы тонкостенная, к тому же до самого края наполненная чаем, и, согласно законам физики и здравого смысла, должна была тут же от удара разбиться-расколоться. но! – случилось чудо. настоящее, мой читатель, чудо, а не то, что пропагандируют самые разнообразные люди в целях своего безбедного существования, – случилось чудо: чашка, еще в полёте освободившаяся от чая, лишь издала при соприкосновении с полом жалобный звук. и – не разбилась! Да-да, не разбиралась – осталась девственно целой и совершенно невредимой! Ах, – воскликнет сейчас иной читатель-скептик, – такого не может быть! Как это – элегантно тонкостенная чашка, со всего размаха грохнувшаяся об пол, не утратила своей первозданной целостности? Это ведь, – скажет иной читатель-скептик, – то же самое, как если бы нежная одухотворённая ...
А Ваня был дома уже в половине первого; он ушел – или, как принято говорить, сбежал – не только с восьмого и седьмого уроков, но даже не стал сидеть на уроке шестом и даже решил не идти на пятый, желая поскорее оказаться дома; да-да, Ваня, студент первого курса технического колледжа, самым невинным образом торопился домой. и если ты, мой постоянно забегающий вперед читатель, уже успел подумать и даже в некотором роде вообразить, что Ваня спешил домой целенаправленно, то есть исключительно для того, чтоб побыстрее наказать маленького Ростика в попку или в ротик, то здесь я должен со всей определенностью и даже некоторой ответственностью заявить, что это было вовсе не так, или почти не так, что в данном случае одно и то же. А всё потому, что хотя, с одной стороны, Ваня, конечно же, осознанно ...
– Понял, – легко согласился Ростик, по доброте души своей решивший не уточнять, кто именно только что говорил куда больше всяких нехороших слов и у кого, соответственно, больше оснований рассказывать маме – у Вани или у него, у Ростика. Тем более, что Ростик мог Ваню спросить то же самое с помощью совсем не матерных слов; так что. стоило ли по пустякам препираться с Ваней и понапрасну его злить? – Все. Иди – умывайся, – велел Ваня. – И запомни, что я сказал. Ха!"Запомни" – сказал Ваня. какой этот Ваня наивный! Предупреждает, чтоб Ростик не забыл. еще бы Ростик забыл, что именно наобещал ему старший брат! Как бы не так. За завтраком Ростик не утерпел – и, глядя на Ваню невинно и кротко, как мальчик воспитанный и поднадзорно домашний для начала дипломатично спросил, каким-то своим детским ...
И вот, когда они снова стали ложиться спать в своей "детской" комнате, Ростик снова говорит Ване: – Ваня, я сегодня опять с тобой лягу. – Нет! – Ваня даже дослушивать его не стал, а сказал – как отрезал. – Ваня! – упрямо проговорил Ростик, как в прошлый раз. И только он хотел добавить, что он боится, как Ваня, словно прочитав его мысли, тут же пригрозил: – А если ты сейчас скажешь, что ты боишься, то я возьму ремень и церемониться с тобой не буду – вмиг всю дурь выбью. – Ваня, я же правда боюсь. – прошептал Ростик, для пущей убедительности округляя глаза. – Кого ты боишься? Кого? – взъерепенился Ваня. – Не знаю. Мне кажется, когда свет не горит, что кто-то в шкафу сидит, – Ростик для пущей убедительности покосился на шкаф. – Ну, все! Где папин ремень? Сейчас я тебя отпорю. И только Ваня ...
