Спасибо, мне не интересно
✕
Рассказы с описанием несовершеннолетних запрещены.
Вы можете сообщить о проблеме в конце рассказа.
Цена настоящего
Но я сам, увы, выбил из тебя страх наказания, а увечить тебя или сводить с ума болью не входит в мои планы. Остается одно. Если кнут становится неубедителен, нужен пряник. Завтрашний день пройдет под знаком пряника. А пока, извини, но мне не хочется просыпаться с ножом в горле.
Остаток ночи она провела на своей подстилке. Руки были схвачены за спиной наручниками, а те, в свою очередь, привязаны к талии шнуром. К экспонатам галереи прибавился тяжелый охотничий нож.
– -----------------------------------------------
Звонок в дверь был совершенно неожиданным. Тета вздрогнула, все это время к хозяину никто не приходил и даже не звонил.
– У нас гость, вернее гостья. Тебе будет полезно с ней познакомиться, когда-то она прошла похожий курс. Посиди на кухне, когда я тебя позову, не забудь раздеться. И не кидайся пожалуйста на нас с ножом. Твой порыв понятен, но сейчас это неуместно.
Тета слышала как открылась дверь, слышала удивленный голос хозяина, приглушенный смех. Ей стало неприятно. Этот дом, эта жизнь принадлежала только ей и остальному миру было здесь нечего делать. Здесь жили ее боль, ее стыд и ее открытия. Делиться она была не согласна. Не согласна она была делиться и хозяином, его хлыстами, его глухим голосом, его словами-загадками. Тета не стала ждать. Отшвырнув халатик, она пошла к двери.
На низком столике мерцала золотом бутылка запредельно дорогого коньяка. Запредельно дорогим был и кулон с сапфирами (почему с сапфирами? Танька же никогда их не видела.) украшавший шею, закрытую черным шарфом. И тяжелые перстни на коротких пальцах. В облике гостьи проступали восточные черты, но не корейские или китайские. Скорее якутские или чукотские. Невысокая, с жесткими прямыми волосами, и взглядом, покорным и жестоким одновременно.
– Разве я звал тебя? Почему ты пришла?
Тета опустилась на колени у ног хозяина и подняла глаза. Она не могла видеть выражения своих глаз, но оно было таким же как у гостьи.
– Можно мне ее наказать? Я ее хочу.
– Рита, разве я отдавал тебя всем, кому этого хотелось? Однажды, помнишь, даже со стволом в руках пришлось отбиваться. Я сам не имею права ее взять.
– А почему она смотрит тебе в глаза. За одно это с нее надо спустить шкуру.
– Да, в вашей традиции. Но я ведь не играю в SM-игры. Это ваши "masters" запрещают смотреть в глаза. Настоящие господа видели это иначе. Они не боялись читать в глазах душу и наказывали именно за опущенный взгляд. Знакомься, Тета. Эту госпожу зовут Рита. Было время, когда она.
Упала намного ниже тебя, а сейчас как видишь:
Тета посмотрела на женщину. Неужели и она когда-нибудь будет вот так сидеть рядом с хозяином. Ну нет. Он должен умереть.
– Ладно, уходи. Ты очень провинилась, войдя без разрешения. Соответственно пряник будет увеличен. Идиотское положение. Вместо того чтобы ободрать тебе задницу, приходится придумывать совсем другое. Век живи – век учись.
Потом она лежала на своей подстилке и любовалась ножом. Она не пыталась слушать разговор, доносившийся из комнаты. Но, может быть, и зря не пыталась. А может и не зря. Кто знает.
– ---------------------------------------
Рита пыталась скрыть зависть. Серебристая девушка, новая воспитанница хозяина, ничего уже не боялась. В ее глазах светилось пустота и готовность принять все. Она была богаче Риты со всеми ее камушками и телохранителем за дверью.
– Меня ты не смог сделать такою.
– Не смог – согласился хозяин. – У нее другая наследственность.
– Наследственность? Тупые алкаши?
– Ну, алкаши только в первом поколении. А до этого целая цепь жестоких упрямых и выносливых предков. А у тебя – сама знаешь, умники и умницы. Слякоть, в общем. Но тебе тоже грех жаловаться. Ты ведь, вроде, в порядке.
– Тебе бы такой порядок. Хотя жаловаться, действительно, грех. Скажи, как ты это делаешь?
– Тебе так нужно это знать? Хотя мы ведь сейчас коллеги отчасти. Но, надеюсь, ты не станешь отбивать у меня хлеб. Все равно не получится. Ты ведь не сможешь петь мои песни. Все просто. Болью и страхом можно сломать почти каждого – кто этого не знает. Сломать и выбить все, что строилось с пеленок. Исключения крайне редки. Но ломают всегда зачем-то, навязывая свои сценарии. Они, чаще всего, омерзительнее прошлого. Дальше по разному. Иногда вбитое становится своим, иногда побеждает старое. Я ломаю старое не предлагая своего. Это не моя находка. Послушание придумано не мною. Я ничего не требую, и тогда пустое сознание начинает достраивать мир само. Работают наследственность, ментальные потоки, генетические программы. Обычно это бывает удачнее прошлого. Хотя: Прошлой ночью моя красавица пыталась проткнуть меня ножом. В ее глазах появилась ненависть и ей это понравилось. Что делать, ненависть для организма важнее любви, что бы ни говорили моралисты, и воспроизводится легче. Потом она поймет, что настоящее еще и ноша, но пока для нее это как новый наряд.
– А когда ты ее отпустишь. Она ведь снова заполнит свое сознание всякой дрянью.
– Скорее всего. Но это будет ее выбор. Ее, а не ее родителей, учителей, соседей. И потом пустое сознание не так глупо, оно не станет себе вредить. Ладно, ты задаешь слишком много вопросов. Может быть отдать не ее тебе а тебя ей?
– Ха, мои псы размажут вас в две секунды.
– Ты уже забыла, как такие же псы еле ноги отсюда унесли. Не будем. Ты ведь часть меня. И она будет такой частью. Не ревнуй, вы ведь с ней как сестры. Я прошу твоей помощи. Научи ее быть женщиной, я не могу этого сделать. Но помни, она не будет твоей рабыней, постараться завоевать ее – твое задание, иначе она тебя просто загрызет. А, вообще, забавно. Ты, госпожа, хотя по характеру скорее послушница будешь учить ее, по характеру, скорее, госпожу. Я посоветую ей встретиться с тобою. Думаю она послушается.
– ---------------------------------------
Тета проснулась когда хозяин снимал с нее наручники – спать на животе было неудобно, но она уже могла привыкнуть ко всему. Ночью ее ни разу не поднимали, все экзекуции проходили днем или вечером. Она привычно сбросила халатик и пошла за хозяином. В комнате была красноватая полутьма, в углу в большом резном шаре горела свеча, сильно пахло чем то нежным и сладким, диван был покрыт черной тканью. Повинуясь приказу, Тета послушно легла лицом вниз и неожиданно поняла, что не хочет порки, и что это нежелание было каким-то новым. Это не было обычным нежеланием боли, к боли она за эти дни привыкла. Это было нежелание подчинения. В первые дни она боялась и не понимала хозяина, потом ей стало даже нравиться положение избиваемой пленницы, необходимость подчиняться и отсутствие выбора. Но теперь она как будто в чем то приблизилась к хозяину и ей уже не хотелось слышать над собой свист его хлыстов. Но она знала и то, что не имеет права на желание и нежелание.
Но хозяин не стал ее пороть. Он подсел к Тете и начал, слегка нажимая, прощупывать ей спину. Потом, что-то отыскав, сначала пальцами а потом кулаками сильно надавил чуть выше талии. Это продолжалось несколько минут и было и приятно и неприятно одновременно. Тета почувствовала тепло в позвоночнике и анусе. Но хозяин не дал ей времени на новые ощущения. Он перевернул ее на спину и приказал вытянуть руки. Руки тут же были мягко но прочно стянуты и привязаны к спинке дивана. Хозяин с явным удовольствием любовался серебристым телом на черной ткани. Приказ развести пошире ноги привел Тету в ужас. Неужели он сейчас ее трахнет (Танька не знала других терминов, кроме непечатных). Лучше любая, самая мучительная, порка. И не в том дело, что Тета не хотела принадлежать хозяину, но, взяв ее, он сразу сравняется с теми, кто брал ее раньше. Станет таким же и это убьет все, что здесь происходило. Тета очень хотела крикнуть, завизжать – Не смей, не надо – но хозяин опередил ее.
– Не бойся, девочка. Того, о чем ты думаешь, не случится.. Не говоря обо всем прочем, ты еще не заслужила этого.
Страхи ушли, и Тете стало обидно. Не заслужила? Какими же пытками и послушанием можно заслужить такое право. Она тут же забыла, как только что испугалась близости с хозяином. – Да нужен он мне, козел – опять прорвалась Танька. Тета попыталась прогнать ее, но Танька не уходила. Тета просто не имела иного опыта.
Представления Таньки о взаимоотношениях мужчин и женщин были просты и пахли луком и спермой. С детства она поняла, что других ценностей, кроме ее, довольно неплохого, тела у нее нет. И если давать кому-то попользоваться этим телом, то главное не продешевить. Это началось еще в школе, в седьмом классе. Однажды, после очередной порции двоек, ее вызвали к завучу, молодому мужику, недавно пришедшему в школу. Завуч начал ее ругать, но потом, присмотревшись, подошел и положил руку ей на плечо. Танька руку не сбросила, и завуч осмелел. Его рука переползла на попу, а потом, уже уверенно, стала поднимать край простенького платья. Танька не мешала ему забраться в трусики, гладить и щипать попку и письку, но, когда его палец попытался попасть внутрь, она вывернулась – это было слишком. Раскрасневшийся завуч помотал головой и отпустил Таньку. Двоек стало заметно меньше. Потом завуч еще несколько раз приглашал Таньку в кабинет, но она больше не шла. Были и пацаны во дворе, считавшие всех девчонок своей собственностью. Однажды они затащили Таньку в сарай. Двое держали ей руки, а третий уже снимал с нее трусы, но Танька завизжала так, что прибежали тетки и Таньку отняли. Вечером те же пацаны затащили в сарай Томку из второго подъезда, но действовали уже иначе. Томке приставили нож к горлу и драли ее всемером до утра во все дырки. Ребят посадили, а Томке, чтобы не убили, пришлось стать общей давалкой и подставлять по первому требованию. Потом был Витек, которому она позволила все – его отец был какой-то шишкой. Витек слюнявил ей шею, больно щипал за грудь, сопел. Когда он ломал ей целку, ей было ужасно неприятно. Первый раз он кончил, даже не вставив в нее член, только прикоснувшись им к волосикам на ее животе, и облив ее потоком спермы. Потом, даже не дав ей вытереться, он вошел в нее, и от боли во влагалище ее отвлекала отвратительное ощущение хлюпающей на животе липкой жидкости. С Витьком она была еще пару раз – он помогал ей устроиться на работу – и, с каждым разом, Витек был все требовательней.
Остаток ночи она провела на своей подстилке. Руки были схвачены за спиной наручниками, а те, в свою очередь, привязаны к талии шнуром. К экспонатам галереи прибавился тяжелый охотничий нож.
– -----------------------------------------------
Звонок в дверь был совершенно неожиданным. Тета вздрогнула, все это время к хозяину никто не приходил и даже не звонил.
– У нас гость, вернее гостья. Тебе будет полезно с ней познакомиться, когда-то она прошла похожий курс. Посиди на кухне, когда я тебя позову, не забудь раздеться. И не кидайся пожалуйста на нас с ножом. Твой порыв понятен, но сейчас это неуместно.
Тета слышала как открылась дверь, слышала удивленный голос хозяина, приглушенный смех. Ей стало неприятно. Этот дом, эта жизнь принадлежала только ей и остальному миру было здесь нечего делать. Здесь жили ее боль, ее стыд и ее открытия. Делиться она была не согласна. Не согласна она была делиться и хозяином, его хлыстами, его глухим голосом, его словами-загадками. Тета не стала ждать. Отшвырнув халатик, она пошла к двери.
На низком столике мерцала золотом бутылка запредельно дорогого коньяка. Запредельно дорогим был и кулон с сапфирами (почему с сапфирами? Танька же никогда их не видела.) украшавший шею, закрытую черным шарфом. И тяжелые перстни на коротких пальцах. В облике гостьи проступали восточные черты, но не корейские или китайские. Скорее якутские или чукотские. Невысокая, с жесткими прямыми волосами, и взглядом, покорным и жестоким одновременно.
– Разве я звал тебя? Почему ты пришла?
Тета опустилась на колени у ног хозяина и подняла глаза. Она не могла видеть выражения своих глаз, но оно было таким же как у гостьи.
– Можно мне ее наказать? Я ее хочу.
– Рита, разве я отдавал тебя всем, кому этого хотелось? Однажды, помнишь, даже со стволом в руках пришлось отбиваться. Я сам не имею права ее взять.
– А почему она смотрит тебе в глаза. За одно это с нее надо спустить шкуру.
– Да, в вашей традиции. Но я ведь не играю в SM-игры. Это ваши "masters" запрещают смотреть в глаза. Настоящие господа видели это иначе. Они не боялись читать в глазах душу и наказывали именно за опущенный взгляд. Знакомься, Тета. Эту госпожу зовут Рита. Было время, когда она.
Упала намного ниже тебя, а сейчас как видишь:
Тета посмотрела на женщину. Неужели и она когда-нибудь будет вот так сидеть рядом с хозяином. Ну нет. Он должен умереть.
– Ладно, уходи. Ты очень провинилась, войдя без разрешения. Соответственно пряник будет увеличен. Идиотское положение. Вместо того чтобы ободрать тебе задницу, приходится придумывать совсем другое. Век живи – век учись.
Потом она лежала на своей подстилке и любовалась ножом. Она не пыталась слушать разговор, доносившийся из комнаты. Но, может быть, и зря не пыталась. А может и не зря. Кто знает.
– ---------------------------------------
Рита пыталась скрыть зависть. Серебристая девушка, новая воспитанница хозяина, ничего уже не боялась. В ее глазах светилось пустота и готовность принять все. Она была богаче Риты со всеми ее камушками и телохранителем за дверью.
– Меня ты не смог сделать такою.
– Не смог – согласился хозяин. – У нее другая наследственность.
– Наследственность? Тупые алкаши?
– Ну, алкаши только в первом поколении. А до этого целая цепь жестоких упрямых и выносливых предков. А у тебя – сама знаешь, умники и умницы. Слякоть, в общем. Но тебе тоже грех жаловаться. Ты ведь, вроде, в порядке.
– Тебе бы такой порядок. Хотя жаловаться, действительно, грех. Скажи, как ты это делаешь?
– Тебе так нужно это знать? Хотя мы ведь сейчас коллеги отчасти. Но, надеюсь, ты не станешь отбивать у меня хлеб. Все равно не получится. Ты ведь не сможешь петь мои песни. Все просто. Болью и страхом можно сломать почти каждого – кто этого не знает. Сломать и выбить все, что строилось с пеленок. Исключения крайне редки. Но ломают всегда зачем-то, навязывая свои сценарии. Они, чаще всего, омерзительнее прошлого. Дальше по разному. Иногда вбитое становится своим, иногда побеждает старое. Я ломаю старое не предлагая своего. Это не моя находка. Послушание придумано не мною. Я ничего не требую, и тогда пустое сознание начинает достраивать мир само. Работают наследственность, ментальные потоки, генетические программы. Обычно это бывает удачнее прошлого. Хотя: Прошлой ночью моя красавица пыталась проткнуть меня ножом. В ее глазах появилась ненависть и ей это понравилось. Что делать, ненависть для организма важнее любви, что бы ни говорили моралисты, и воспроизводится легче. Потом она поймет, что настоящее еще и ноша, но пока для нее это как новый наряд.
– А когда ты ее отпустишь. Она ведь снова заполнит свое сознание всякой дрянью.
– Скорее всего. Но это будет ее выбор. Ее, а не ее родителей, учителей, соседей. И потом пустое сознание не так глупо, оно не станет себе вредить. Ладно, ты задаешь слишком много вопросов. Может быть отдать не ее тебе а тебя ей?
– Ха, мои псы размажут вас в две секунды.
– Ты уже забыла, как такие же псы еле ноги отсюда унесли. Не будем. Ты ведь часть меня. И она будет такой частью. Не ревнуй, вы ведь с ней как сестры. Я прошу твоей помощи. Научи ее быть женщиной, я не могу этого сделать. Но помни, она не будет твоей рабыней, постараться завоевать ее – твое задание, иначе она тебя просто загрызет. А, вообще, забавно. Ты, госпожа, хотя по характеру скорее послушница будешь учить ее, по характеру, скорее, госпожу. Я посоветую ей встретиться с тобою. Думаю она послушается.
– ---------------------------------------
Тета проснулась когда хозяин снимал с нее наручники – спать на животе было неудобно, но она уже могла привыкнуть ко всему. Ночью ее ни разу не поднимали, все экзекуции проходили днем или вечером. Она привычно сбросила халатик и пошла за хозяином. В комнате была красноватая полутьма, в углу в большом резном шаре горела свеча, сильно пахло чем то нежным и сладким, диван был покрыт черной тканью. Повинуясь приказу, Тета послушно легла лицом вниз и неожиданно поняла, что не хочет порки, и что это нежелание было каким-то новым. Это не было обычным нежеланием боли, к боли она за эти дни привыкла. Это было нежелание подчинения. В первые дни она боялась и не понимала хозяина, потом ей стало даже нравиться положение избиваемой пленницы, необходимость подчиняться и отсутствие выбора. Но теперь она как будто в чем то приблизилась к хозяину и ей уже не хотелось слышать над собой свист его хлыстов. Но она знала и то, что не имеет права на желание и нежелание.
Но хозяин не стал ее пороть. Он подсел к Тете и начал, слегка нажимая, прощупывать ей спину. Потом, что-то отыскав, сначала пальцами а потом кулаками сильно надавил чуть выше талии. Это продолжалось несколько минут и было и приятно и неприятно одновременно. Тета почувствовала тепло в позвоночнике и анусе. Но хозяин не дал ей времени на новые ощущения. Он перевернул ее на спину и приказал вытянуть руки. Руки тут же были мягко но прочно стянуты и привязаны к спинке дивана. Хозяин с явным удовольствием любовался серебристым телом на черной ткани. Приказ развести пошире ноги привел Тету в ужас. Неужели он сейчас ее трахнет (Танька не знала других терминов, кроме непечатных). Лучше любая, самая мучительная, порка. И не в том дело, что Тета не хотела принадлежать хозяину, но, взяв ее, он сразу сравняется с теми, кто брал ее раньше. Станет таким же и это убьет все, что здесь происходило. Тета очень хотела крикнуть, завизжать – Не смей, не надо – но хозяин опередил ее.
– Не бойся, девочка. Того, о чем ты думаешь, не случится.. Не говоря обо всем прочем, ты еще не заслужила этого.
Страхи ушли, и Тете стало обидно. Не заслужила? Какими же пытками и послушанием можно заслужить такое право. Она тут же забыла, как только что испугалась близости с хозяином. – Да нужен он мне, козел – опять прорвалась Танька. Тета попыталась прогнать ее, но Танька не уходила. Тета просто не имела иного опыта.
Представления Таньки о взаимоотношениях мужчин и женщин были просты и пахли луком и спермой. С детства она поняла, что других ценностей, кроме ее, довольно неплохого, тела у нее нет. И если давать кому-то попользоваться этим телом, то главное не продешевить. Это началось еще в школе, в седьмом классе. Однажды, после очередной порции двоек, ее вызвали к завучу, молодому мужику, недавно пришедшему в школу. Завуч начал ее ругать, но потом, присмотревшись, подошел и положил руку ей на плечо. Танька руку не сбросила, и завуч осмелел. Его рука переползла на попу, а потом, уже уверенно, стала поднимать край простенького платья. Танька не мешала ему забраться в трусики, гладить и щипать попку и письку, но, когда его палец попытался попасть внутрь, она вывернулась – это было слишком. Раскрасневшийся завуч помотал головой и отпустил Таньку. Двоек стало заметно меньше. Потом завуч еще несколько раз приглашал Таньку в кабинет, но она больше не шла. Были и пацаны во дворе, считавшие всех девчонок своей собственностью. Однажды они затащили Таньку в сарай. Двое держали ей руки, а третий уже снимал с нее трусы, но Танька завизжала так, что прибежали тетки и Таньку отняли. Вечером те же пацаны затащили в сарай Томку из второго подъезда, но действовали уже иначе. Томке приставили нож к горлу и драли ее всемером до утра во все дырки. Ребят посадили, а Томке, чтобы не убили, пришлось стать общей давалкой и подставлять по первому требованию. Потом был Витек, которому она позволила все – его отец был какой-то шишкой. Витек слюнявил ей шею, больно щипал за грудь, сопел. Когда он ломал ей целку, ей было ужасно неприятно. Первый раз он кончил, даже не вставив в нее член, только прикоснувшись им к волосикам на ее животе, и облив ее потоком спермы. Потом, даже не дав ей вытереться, он вошел в нее, и от боли во влагалище ее отвлекала отвратительное ощущение хлюпающей на животе липкой жидкости. С Витьком она была еще пару раз – он помогал ей устроиться на работу – и, с каждым разом, Витек был все требовательней.