Мэри

"Ужас и рок преследовали человека извечно".

Э.-А. По

"Отрицать бога – отрицать себя

Отрицать дьявола – недооценивать

Себя".

М. Лапшин.

ПРОЛОГ.

В коричневом плаще с рваными рукавами, сладострастной кавалерийской походкой, ранним утром первого числа весеннего месяца мая, в крытый черепицей дом между врытыми в землю деревянными столбами, на которых была натянута веревка с мокрым бельем, вошел маленький кривоногий человек.

– Что вам угодно? – раздался испуганный старческий голос.

Затем в доме послышался какой-то грохот и в небо ударил душераздирающий нечеловеческий вопль, который смешался с ревом проходящего оркестра.

ЧАСТЬ I.

"КОЛЛЕГИ".

Полковник Порогин тяжело вздохнул и толкнул дверь в кабинет Босса, который перед этим вызвал его по селектору.
– Ну, как дела, коллега? – откинулся Босс на спинку кресла, – опять этот маньяк?

Неумное лицо Порогина искривилось.

– Опять, – глухо сказал он, – восьмая жертва, и никаких следов. – Ну-ну; – улыбнулся Босс, – уж не хочешь ли ты сказать, что тут замешаны потусторонние силы?

– Если бы я веровал в Бога, – ответил Порогин, – то у меня не было бы ни йоты сомнения. Все восемь жертв – набожные старухи. Этот дьявол разделался с ними жутким образом: все восемь бабушек варварски изнасилованы. Экспертиза установила наличие нечеловеческого происхождения спермы. Ну а смерть, как правило, наступала почти мгновенно.

– Что ты этим хочешь сказать? – прервал Порогина Босс.

– У этого демона невероятные размеры, – Порогин подошел к графину на столе и щелкнул по нему кончиками пальцев, – понимаете? У всех жертв, привезенных в институт судебной медицины, было разворочено влагалище, да так, будто там орудовали ломом. Имеется еще одна пикантная деталь: у всех восьмерых старух были вырваны зубы, – уточнил Порогин и робко взглянул на Босса.

Вы и ваши люди отвратительно работаете, – рявкнул Босс, – это не мелочь у пьяных пеньков из карманов тырить! Как это так: никаких следов?! Рассуждая логически, ваши восемь жертв, наверное, неистово визжали, царапались, кусались, звали на помощь, наконец. Да и как, позвольте вас спросить, они могли, скажем, не кричать? Сам же приводил пример с этим ломом.

– Понимаю, – упаднически вымолвил Порогин, – а точнее сказать, ничего не понимаю. Установлено только время, в которое были совершены эти убийства, – приблизительно с шести до восьми часов вечера. Я навел справки: как раз в эти часы в центральной церкви кончается вечерняя служба.

– Так! – рявкнул Босс, – если за две недели ваши дела не продвинутся, то вам, товарищ Порогин, придется подать в отставку! Вы свободны.

Порогин, еле волоча ноги от страха, что потеряет работу, вышел из кабинета. Он взглянул на часы, было 11 часов вечера. ("Жена уже поела и видит первые сны под двумя пудовыми одеялами".) Порогину почему-то стало противно, и он сплюнул.

Не прошел он по улице и нескольких шагов, как рядом метнулась чья-то тень.

"Бля, кошка", – подумал Порогин, как вдруг мощная волна ударила его как обухом в затылок, он врезался лбом в водосточную трубу и лишился чувств. Кровавый огненный шар, прогудев над ним, сделал дугу и скрылся в неведомом направлении. В ночной тишине раздался замирающий хриплый хохот.

Когда Порогин очнулся, он увидел, что окружен людьми в белых халатах. Далее он почувствовал такую боль в анальном отверстии, что неистово застонал.
– Морфий, – распорядился кто-то. После инъекции боль стала менее интенсивной.

– Вас пришли навестить, – раздался приторный голос.

Порогин увидел две красные физиономии: одна взволнованная – его коллеги, Босса, другая, любопытная – его круглозадой дуры-супруги.

– Не буду вам мешать, – корректно вставил Босс, вот только хочу показать вам одно вещественное доказательство – вот эту записочку, которую я, извиняюсь, вам прилепили на задницу, когда с вами, ну... это произошло. М-м-да, вот взгляните.

Порогин шальными глазами взглянул на клочок туалетной бумаги, на котором корявыми буквами было выведено следующее: "А ты ничего, красавчик. Если увидимся еще, приласкаю посильнее, целую!"

Босс сунул клочок бумаги в карман и быстро вышел из палаты.

Тут Порогин расслышал плаксивый голос супруги, по лицу которой текла краска:

– Что ты с собой натворил? Тебя же уволят, вот увидишь, уволят, а у нас дома и так дела худые. Твоего сынишку выгоняют из школы за какие-то безобразия в дамском туалете. Наши холодильники пусты, есть совершенно нечего и в ресторан пойти не на что. Ты добьешься своего, пустишь меня по миру как ничтожную шлюху и, может быть, я умру где-нибудь возле мусорки, от сифилиса.

– Пошла на хуй, дура, – хотел выкрикнуть Порогин, но с ужасом заметил, что у него вырваны зубы.

Прошло два месяца. Порогин выписался из больницы. Он шел угрюмый и озлобленный на весь мир. Однако, дойдя до отделения милиции, он как-то сразу ощутил веселое оживление его коллег, что же касается Босса, тот, покрываясь красными пятнами, шагнул к Порогину и крикнул ему в ухо: "Поймали!"

"У-у", – обрадовался Порогин, почувствовав, как огонь мести прошелся по его позвоночнику.

– Да-да, можешь мычать себе сколько угодно, этот выродок уже три дня сидит в карцере. Я думаю, – широко улыбнулся Босс, – ты его как следует обработаешь. Соображения у меня есть, а злости у тебя еще больше. Ну а теперь пойдем посмотрим на этого антихриста.

Дверь в карцер с лязгом отворилась, и перед блюстителями закона предстал неприятного вида человек. Он сидел на полу, поджав под себя свои длинные ноги. На грязной гусиной шее выделялся острый кадык, а маленькие, серенькие, близко поставленные глазки пугливо и заискивающе поглядывали на Порогина и Босса.

– Ну, как тебе эта рожа, коллега? По-моему, он заслуживает больше, чем просто сдохнуть.

Порогин, бледный от ярости, вырвал из блокнота листок бумаги и написал следующее: "Ну вот, мы и встретились, красавчик! Сейчас я тебя приласкаю!"

И, зажмурив глаза, со всего маху саданул каблуком по острому кадыку преступника. Тот перевернулся через голову, и изо рта, булькая, хлынула темная кровь.

– Постой, зачем же так сразу? Мы же его можем прикончить, – восхищенным голосом пропел Босс, – сперва его надо как следует помучить.

Порогин замычал и кивнул в знак согласия.

Жертва тем временем очнулась и вытаращила свои серенькие глазки на мучителей.

Босс достал из дипломата бутылку с уксусной эссенцией. (Порогин отметил про себя, что тот сегодня в игривом настроении.)

– Стащи с него штаны и поверни вверх задом, – сказал Босс, – но меня уволь, дружок, сделай ему приятное сам.

Порогин брезгливо стянул штаны, с заключенного. (В карцере крепко запахло туалетом),

– Да что у тебя руки дрожат, а, Порогин? Вспомни, как эта тварь тебя-то, тебя-то!..

Порогин влил содержимое сосуда в анальное отверстие жертвы.

Раздался душераздирающий крик такой силы, что каменный потолок камеры чуть было не обрушился на наших коллег. Заключенный, вопя, забился в конвульсиях.

– Ничего, не сдохнет, скотина, просто мы его немножечко встряхнули, – сказал миротворчески Босс. Он подошел к скорчившемуся человеку и перевернул его.

– Это только начало, октябренок, – процедил он, – вспомни, как старух драл, а, собака! Порогин, плесни-ка на него из параши, а то он слегка двинулся рассудком.

– Итак, будем говорить, сынок? – попыхивая сигаретой, добрым тенором сказал Босс, наклоняясь над полуживым человеком, – мы уже знаем твое черное прошлое, извращенец.

Заключенный, как рыба, глотая воздух, ощерив два своих гнилых зуба в этом, приятном эйфорическом состоянии не смог бы даже вспомнить своего собственного имени.

– Ну что ж, молчим, да? – отчеканил Босс.

Лицо его приняло выражение римского императора.

– Эй, Порогин, можешь продолжать. Лиши-ка его самого опасного оружия.

В руках у Порогина сверкнула бритва, и он уже направился к своей жертве, как вдруг в дверь карцера робко постучали.

– А, черт бы их взял, этих бездельников, – расстроился Босс, – спокойно с человеком пообщаться не дают.

– Я извиняюсь, – сказал появившийся в дверях дежурный милиционер, – на Чернышевского 110 – новое убийство. Почерк преступника тот же: изнасилована 86-летняя старуха с летальным исходом.

Порогин и Босс тупо уставились друг на друга.

ЧАСТЬ II.

ПРОФЕССОР.

По указанию Босса, надев свою форму, Порогин отправился в городскую психиатрическую клинику. Полковнику надо было навести справки насчет сексуальных маньяков и их психологической зависимости, чтобы таким образом можно было логически и научно свести все преступления убийцы в одну точку, и загнать его, как зверя, в капкан правосудия.

Двери ему открыла тучная медсестра с выпученными глазами и руками молотобойца, доложив хриплым басом, что профессор его ожидает.

– Только вы тут осторожнее, товарищ полковник, – гудела она ему в ухо, – у нас есть тут буйные; я извиняюсь, конечно, но ваша форма не внушает больным доверия.

Порогин испуганно оглядел длинный коридор, где, как бледные тени ходили взад и вперед умалишенные.

Сердце его тревожно застучало, когда он открыл дверь профессорского кабинета. Навстречу ему шагнул крупный пожилой мужчина и, улыбнувшись, протянул ему правую руку. Порогин вздрогнул, почувствовав, как левая рука ласково погладила его по голове.

– Не удивляйтесь, – приятным растянутым голосом сказал профессор, – это мой психотерапевтический метод, он благотворно действует на больных.

Порогин глупо улыбнулся и сел в указанное ему кресло. Потом он нажал кнопку портативного магнитофона и начал разговор с профессором.

Выслушав полковника, профессор пустился в пространные научные дебри психиатрии: о маньяках и их сексуальных инверсиях и перверсиях.

Только три обстоятельства смущали Порогина: первое – дьявольские вопли где-то за стеной, второе – то, что рассуждая, профессор постоянно поглядывал на его новые ботинки; и третье, самое неприятное – это нежное, отцовское обращение в адрес полковника УГРО, вроде такого: "Да что вы говорите!" или еще хуже того: "Не волнуйтесь, деточка."

– Что это там у вас за крики за стеной? – шепелявя, прервал профессора Порогин.

– А-а, – сказал тот, – это электрошоковая терапия. Забавная штучка. Правда, бывают летальные исходы, но мои коллеги пишут научную диссертацию.