Наездницы

К тому времени она почти полностью перестала в школе публично унижать забитого Ваську, сведя демонстрацию своей власти над ним к минимуму. И, конечно же, не позволяя никому другому оседлать его. Васька лежал под креслом, где сидела Наташа, а его лицо, шея и грудь, были подставками для ног одноклассницы, свободно и просто держащей ступни на покорном Ваське, как будто это была простая подушечка.

Ее большие ступни терли, мяли и перекатывали голову несчастного придурка как резиновый шар. А несколько раз, как я изумленно смотрящая на это, заметила, раздвигала рот мальчишке и засовывала туда пальцы.

Видя мое потрясение, она с улыбкой спросила:

– А что, Иришка, ты Серого так еще не используешь? Я же знаю, что он теперь под тобой! Если хочешь, приводи его ко мне, я его быстро выдрессирую!

Тогда я ушла от нее в глубокой задумчивости и возбуждении. Даже так желанный мною прежде диск с фильмом о красивой любви был забыт у Наташки. До него ли было мне после только что увиденного?!

Мысли об этом и попытка разобраться в ощущениях занимали меня весь оставшийся вечер и следующий день в школе. Сережка тогда заболел гриппом и лежал дома. К тому времени он в основном приходил ко мне. Я жила с одной матерью, работающей во вторую смену, и мой дом, в отличие от него, почти всегда был пуст. Я с нетерпением ждала, когда Сережка выздоровеет. Наконец, еще через два бесконечных дня, он, похудевший и осунувшийся, показался в школе.

К тому времени он уже не был тем веселым озорным мальчишкой, каким был до встречи со мной. Сережка стал замкнутым и неразговорчивым. Учиться он стал тоже стал значительно хуже и его родители, кажется, обвиняли в этом меня, у которой он проводил почти все свое свободное время. Я заставила его налечь на учебу и, кажется, учителя опять становились довольны им. Но вот с замкнутостью... А с чего ему особенно веселиться?

Итак, через два дня он оказался у меня дома. И я, наконец, получила возможность приучить его к новой позиции, которую про себя назвала Васькиной лежачей. Надо сказать, что к тому времени я уже почти не разговаривала с ним. В основном наши диалоги состояли из моих команд и его ответов. Да и о чем разговаривать с человеком, роль которого для меня свелась уже к исключительно нахождению его головы между моих ног?!

– Лезь под кресло и ложись на спину! – как можно строже приказала я, едва дождавшись, когда он разует меня и разденется сам.

– Зачем? – в его голубых глазах отразилось недоумение и страх.

– Под кресло, живо! – уже жестко повторила я и это подействовало.

– И сними с себя все по пояс! – добавила я, все еще мнущемуся на месте мальчишке.

В квартире было тепло, а под креслом лежал ковер, так что простыть он не должен. Я тоже сняла чулки, оставшись в удобном коротком халате. Сережка уже торопливо снимал с себя рубашку и майку, а потом пока еще неловко заполз под кресло. Повернув голову ко мне, он со страхом смотрел, как я достаю с полки увесистый том Набокова и включаю музыкальный центр, ставя диск меланхолического Шопена.

Думаю, эта музыка сейчас подходит больше всего. Наконец, с книжкой в руках, я встала над ним. Некоторое время я смотрела вниз на мальчишку. И в это жалкое создание, покорно лежащее у моих ног и с тихой грустью смотрящее на стоящие в нескольких сантиметрах от своего лица пушистые розовые тапки, я еще два месяца назад была влюблена?!

Как же я могла быть такой дурой? Как уже сейчас выяснилось, все, на что способна моя длительная девичья мечта – это носить меня на себе, лизать мне вульву, правда уже неплохо, а вот сейчас, еще и стать живым дополнением к моим подошвам. Внезапно охватившее меня презрение было столь сильно, что я довольно плотно пнула Сережку по шее. Он застонал, впрочем, даже не делая попытку защититься, а я поставила ногу ему на рот.

– Заткнись, тварь!

Этих двух слов, произнесенных с откровенной угрозой, хватило, чтобы он тутже притих. Так-то лучше. Пожалуй, мне стоит провести небольшой тест. Строго глядя вниз в глаза мальчишке, я поднесла палец к губам, приказывая ему этим жестом не издавать ни звука. Затем перекатила его, все еще находящуюся под моей ногой, голову на бок и несколько раз сильно надавила на нее, чувствуя через тонкую подошву упруго расплывающийся при каждом нажатии бугорок его уха. Никакой реакции снизу...

Надавила сильнее, так, что пятка выехала из тапка и побелев от напряжения, плотно уперлась в уже покрасневшую щеку мальчишки. Вновь тишина, не считая подавленного полустона, полуписка боли из-под подошвы... Неплохо! Он позволяет мне делать с ним все, что мне придет в голову и молча держит боль!.. Что же, раз так и он смирился... Я грубо откинула ногой вверх его голову и ничего не говоря, села, сбросив тапки. А затем, не торопясь, поставила стопы ему на лицо.

– Держи голову прямо! – строго сказала я, стараясь поудобней установить пятки во впадинах щек.

– И лежи смирно! Будешь ворочаться – двину так, что мало не покажется!

Сережка замер, боясь пошевелить придавленной головой. Мои подошвы, как и Наташины Васькино, полностью накрыли все его лицо. Они были влажными и пахли розовым кремом, которым я утром намазала растертые новыми сапогами пальцы ног. Наверное, теперь этот запах запомнится ему на всю жизнь. А может, и очень быстро сотрется, вытесняемый новыми. Я ведь довольно часто меняю кремы для ног... И пользоваться Сережкой я собиралась долго...

– Уроками сегодня заниматься не будем!.. Лежи тихо, а я пока почитаю...

В тот день Сережка провел под моими ногами почти пять часов, выползая из-под кресла, лишь чтобы отлизать своей наезднице. Три раза в первый час и по паре в остальные. Столько раз я кончала на нем лишь в первый раз... Это оказалось неописуемо! Удовольствие от ощущения, получаемого от нахождения под подошвами мальчишки, было вполне сопоставимо с катанием верхом без трусиков. Теплое мягкое лицо с изгибами, словно созданными для того, чтобы моя ступня удобно лежала на ней.

Полукруг шеи. Мягко поднимающаяся при дыхании, грудь, с мерно стучащим сердцем, отдающимся глухим молоточком, если поставить на него пятку. Длинные светлые волосы, которые можно зачерпывать пальцами, как шелковые нити... Рот... Я быстро поняла, что это самое приятное место для ног. Мягкие губы, провал рта, который можно в любой момент раздвинуть пальцами или грубо пяткой и засунуть вовнутрь, во влажную теплую пещерку.

Но главное – это послушный и уже умелый и неутомимый язык мальчишки, под который можно подставить все, что придет в голову. Или просто поддевать и теребить эту упругую скользкую змейку, засунутыми в рот пальцами. Захватывая и отпуская...

Сережка в тот день вел себя паинькой. Все-таки я хорошо его вышколила. То, что я делала с ним, конечно, ему не нравилось, но мне на это было плевать. Видимо, в его теперешней покорности сыграло роль и то, что до болезни мне пришлось довольно сильно побить его за глупую вспышку непослушания. Что ж, сам виноват. Но, судя по всему, мои хорошо поставленные удары отпечатались не только на его теле, но и в голове. Вот и прекрасно. Мальчик послушен, не ропщет и уже знает, где теперь его основное место. И это хорошо. И для меня, и для него – целее будет... Лишь часа через три, я смогла как-то вникнуть в суть описываемых в книге событий...

Наташа придумала новое развлечение.

– Мне не нужен раб-двоечник! Ты должен соответствовать гордому имени Лошади! Или ты не знаешь что это умнейшие животные?

Наташа взялась за обучение Васьки. Будучи отличницей, она решила заставить Ваську выучить предмет хотя бы на тройку. Методы, естественно, оставались прежними. Очень смешно было смотреть, как Васька учить наизусть написанное на бумажке: "синус квадрат альфа плюс косинус квадрат альфа...".

Конечно, он не знал символов и не понимал принципов, но тупо заучил текст и даже ответил его. Так было и по другим предметам. Наташа ехала верхом на Ваське домой, не опасаясь посторонних глаз, благо, тропинка почти всегда была пуста и там они вместе учили уроки. Это выглядело следующим образом: Васька лежал под ее креслом, с ногами хозяйки на лице или, что было реже, стоял на четвереньках, а на его спине сидела Наташа.

Она читала текст вслух, а Васька повторял за ней. В случае ошибки Наташа пинала парня, сминая ногами его тело как плюшевую игрушку, без всякой жалости давя пятками его горло, губы или нос. А то и хлестала плетью, в зависимости от настроения. А Васька, плача от боли, затем лизал средства наказания, благодаря мудрую хозяйку за науку.

Тем не менее, обучение шло на пользу и тройки Васька получал заслуженные. Когда он получил первую четверку, Наташа разрешила ему есть руками. Конечно, отличником Васька не стал, но тройки и четверки он получал в одинаковом количестве, а от двоек навсегда избавился.

***

Закончилась зима. Снег подтаял и потекли ручьи. Ходить стало невозможно, мокрый снег переходил в грязь и воду. Дорог не существовало и резиновые сапоги стали самой незаменимой обувью. Несмотря на это, в воздухе чувствовалось дыхание весны, и мы им наслаждались. Скоро появятся первые подснежники. Хотелось вдыхать воздух полной грудью и бежать. Я хорошо понимала Маугли. Видно в нас что-то еще осталось от предков, и "Весенний бег" – это не просто название главы из книги.

Мы с Сережкой отправились в лес. Не в тот, в котором встречались раньше, а в Большой. Дорога была дальней, а весной еще и трудной, а я легкомысленно одела ботинки. За зиму надоела тяжелая одежда и обувь. Первый же ручей стал серьезным препятствием. Если раньше его можно было перейти по наваленным бревнам, то сейчас уровень воды поднялся и затопил не только переправу, но и берега. В резиновых сапогах Сережка сумел преодолеть препятствие. Затем он вернулся и услужливо встал на одно колено.

Я оседлала свою лошадку. Теплая, хоть и уже не зимняя одежда мешала, а падать было опасно. Тем не менее, Сережка вынес меня на твердую землю. Следующие переправы я уже преодолевала верхом. Только переправы, так как дорога в большой лес была дальней.