Евгений О (часть 2)

По ее знаку Евгений задирал подол своего одеяния и становился на колени на специальном пуфике, опираясь локтями о пол. Госпожа подходила сзади, медленно просовывала гибкое приспособление в его сфинктер и начинала движение, совершая акт, доставлявший ей истинное удовольствие. Хозяйка обычно кончала чуть позже раба, поглаживая его пенис одной рукой, а другой прижимая к себе ягодицы Евгения. Чтобы анальный проход не слишком пострадал от частых вторжений, его часто массировали, смазывали различными кремами и промывали. Эту процедуру, в отличие от прочих, хозяйка не доверяла Нине. Она сама отводила раба в небольшой медицинский кабинет, напоминавший комнаты у доктора Радек, и вставляла тонкий шланг клизмы глубоко ему в задницу. Никогда не изнуряя раба чрезмерно, она заботилась и о своем удовольствии, поскольку отдых ей требовался постоянно.
Когда Мэм-саиб отбывала на службу, Евгений продолжал заниматься ее делами; недостатков в его работе обычно не обнаруживали. Ивонна и Клодетта не слишком часто с ним встречались, одна проводила немало времени в саду, вторая – в гараже. Но однажды Евгений, рассматривая серию крайне непристойных картинок, отвлекся и разбил стоявший на полу цветочный горшок. Убрать осколки незаметно ему не удалось; вечером Ивонна подробно рассказала о проступке Мэм-саиб и потребовала примерного наказания. Разрешение тут же последовало. Ивонна заявила:

– Стоит испробовать на нем "цветочный куст". Будет забавно:

Она тут же принесла букет свежих, сильно пахнущих роз и продемонстрировала его Евгению в присутствии всех остальных обитателей дома. Цветы отличались небольшими размерами бутонов и длинными, слегка изогнутыми шипами. Евгения уложили животом на деревянную скамью, Клодетта уселась ему на плечи, а Нина – на лодыжки. Потом Ивонна натянула толстые перчатки, сжала в руках букет и начала стегать раба по спине, ягодицам и бедрам, требуя уважать цветы и ее труд:

– Маленький паскудник! Получай, получай еще:

Шипы оказались не просто острыми, они буквально раздирали коже, добавляя прямо нечеловеческой боли. На его крики мучительница никак не реагировала, пока на спине не осталось ни единого живого места. В эту ночь Евгений не смог заснуть, Нина постоянно делала ему компрессы. Поэтому их в первый раз не связали вместе.

Та ночь была одной из немногих, когда они не занимались любовью. Евгений понемногу узнал – с недомолвками и полуответами – историю своей партнерши. Нина стала когда-то любовницей Мэм-саиб и одержимо влюбилась в старшую женщину, но не смогла ее заинтересовать и удержать. Когда она поняла, что будет оставлена, она не смогла этого вынести и на коленях умоляла любовницу оставить ее при себе – в любом качестве. Так она стала служанкой в особняке – с тайной надеждой вернуть себе расположение умной и очаровательной (несмотря на ее шрам) хозяйки. Мэм-саиб ни разу не наказывала Нину; пару раз это делали сестры – прислужницы. Такое пренебрежение девушка не без оснований считала признаком презрения. С ней общались только по хозяйственным делам, всячески игнорировали, но она надеялась на лучшее и исполняла все приказы Мэм-саиб, испытывая удовольствие только от ее присутствия, от звука голоса, от сна под одной крышей с той, кому она хотела навсегда подчиниться.

– Я бы не раздумывая стала ее рабыней, – прошептала как-то раз Нина, – исполнила бы любой приказ. Но ей не нужна рабыня. А раб – нужен. И она действительно что-то чувствует к тебе: Как это, должно быть, прекрасно. И то, что она приближает меня к себе через твое посредство – тоже прекрасно:
Ни о какой страсти между ними речи не шло. У каждого был свой предмет поклонения, свой приказ, исполнение которого вызывало не меньшее возбуждение, чем самые изощренные ласки. А потому Евгений не обманывался насчет чувств Нины. Он наслаждался ее обществом – одновременно исполняя волю хозяйки и получая от этого удовольствие. Кроме того, из общения с Ниной он немало узнал. В том числе – о судьбе Ивонны и Клодетты. Мэм-саиб встретилась с ними в Италии, где эти француженки с восточными корнями сочетали престижный бордель, больше похожий на камеру пыток. Склонность сестер к насилию была поистине фантастической. У каждой был гарем из пяти-десяти пленниц, подвергавшихся изощренным наказаниям и унижениям, по сравнению порка стеблями роз – просто невинные развлечения. Ценности жизни рабов они не признавали и пару раз доходили до убийства. После одного из таких случаев сестрами заинтересовалась полиция, их дела были свернуты, а самим владелицам борделя пришлось скрыться и стать простыми подручными. В особняке Мэм-саиб у них не было возможности развернуться по-настоящему, и Клодетта с Ивонной были готовы для ублажения садистских желаний на все. Они пороли сами себя и друг друга, достигая предела – недаром форма скрывала почти все их тело. А о своих наказаниях, придуманных ими, Нина говорить не хотела – видимо, слишком мучительны были эти воспоминания.

Их тесное общение не укрылось от внимания Мэм-саиб. Как-то вечером, прибыв из клиники, она заметила Евгению:

– Вы с Ниной очень хорошо сошлись. Пришла пора немного изменить ваши отношения. Я так хочу – обдумай это! Впрочем, от тебя ничего не зависит! Нина, подойди ближе! – Она обратилась к склонившейся в реверансе девушке: – Я хотела бы, чтобы твои отношения с Евгением получили мое благословение. Для этого он должен лично наказать тебя. Ты можешь отказаться и уйти, как знаешь:

– Нет, пожалуйста! – В глазах Нины появились слезы, девушка опустилась на колени. – Я согласна, только не прогоняйте меня, прошу:

– Вот видишь: – погладила ее подбородок Мэм-саиб. – Раб тебя накажет по-настоящему за недостойную тайную страсть, а после этого ваши ночные занятия будут приняты и прощены. Евгений, ты понял?

Раб замер в нерешительности. Ведь раньше он никогда не был в положении экзекутора. Впрочем, и теперь он подчинялся воле хозяйки, так что пытку переносил и сам. Кроме того, об отказе и помыслить было нельзя. В противном случае решение Мэм-саиб может быть ужасным – это Евгений прочел в ее глазах. Он немедля согласился, и после ужина решили осуществить этот план.

Нина разделась догола и улеглась на деревянную скамью, раздвинув ноги так, чтобы максимально открыть бедра. Так велела ей Мэм-саиб. Привязывать девушку не стали, строго приказав выносить наказание с минимальными движениями. Плакать и кричать она могла сколько угодно. При этих словах Ивонна и Клодетта похотливо переглянулись. Обе не скрывали своего возбуждения и Мэм-саиб огорченно посмотрела на них, даже высказав свое неудовольствие парой английских фраз. Она, напротив, была совершенно серьезна. Хозяйка вручила Евгению черную кожаную плеть и приказала сосредоточиться на ягодицах и бедрах Нины, не щадя девушку. Затем она уселась в кресле в углу и приказала начинать.

Первые взмахи и удары Евгения были неумелыми. Он сначала приноравливался к плети, а потом никак не мог наносить прицельных ударов, так что основная сила приходилась на соприкосновение с полом или скамьей. Но затем плеть оставила первый рубец поперек бледной попки и девушка застонала. Мэм-саиб подбадривала его своими восклицаниями и указывала, как держать плеть и когда менять угол удара. Сестрички молчали, но выражение их лиц говорило само за себя. Следующая серия ударов оказалась еще более действенной; количество следов все возрастало. Наконец Мэм-саиб скомандовала:

– Хватит! Она достаточно наказана за непослушание и будет прощена:

Женщина подошла к лежащей на скамье Нине и приподняла ее голову, продемонстрировав Евгению лицо жертвы, на котором слезы не скрывали счастливой улыбки:

– Ты тоже доволен. Понравилось пороть? Кто знает, чего от тебя может потребовать хозяйка. Нужно быть готовым исполнить любой приказ. Ну-ка поцелуй ее!

На этом вечер завершился. На ночь их опять не сковали вместе, поскольку Нина могла лежать только на животе, всю ночь опекаемая своим партнером. Она не плакала, только попросила Евгения мастурбировать ее руками, и он, не избавившись от чувства вины, это исполнил. Больше наказания не повторялись, хотя Мэм-саиб осведомлялась иногда у своего секретаря, помнит ли он об этом опыте.

Неоднократно в ее доме появлялись гостьи, как правило – серьезные деловые дамы, видимо, вполне привычные к обстановке в этом особняке. Они не задерживались надолго, хотя иногда любовались парадной сбруей раба (при случае Мэм-саиб не брезговала собственноручно натягивать на него цепочки и даже ласкать член, вызывая болезненную эрекцию). Одна из посетительниц заметила, что это доставляет рабу слишком много удовольствия, а такой подход не вполне верен. Мэм-саиб ответила.

– Нет правил без исключений. Этот раб исключительно важен для меня и может получать чуть больше заботы, чем другие. Вообще, конечно, повинующиеся мужчины должны быть ограничены в их удовольствиях волей госпожи и потому мои решения всегда правомерны – идет ли речь о боли или о счастье.

Она погладила стоявшего на коленях Евгения по голове и улыбнулась, а потом завела речь о предстоящей вечеринке. Это событие, носившее не организационный, а чисто развлекательный характер, стало действительно запоминающимся.

В назначенный вечер прибыло около десятка женщин – шикарно одетые, на вид весьма состоятельные и преуспевающие. В большой гостиной они недолго разговаривали о делах клуба; напитки разносили Евгений и Нина. Некоторые гостьи были, казалось, недовольны присутствием раба-мужчины, две даже высказали это – хозяйки. Мэм-саиб ответила – так, чтобы слышал и Евгений:

– В данном случае мы говорим не о мужчине, а о рабе, что очень важно. Он здесь по воле своей хозяйки, исполнение ее приказа больше, чем закон. А мужчина или женщина – значения не имеет. Кроме того, кто бы передал вам шампанское:

Дамы расхохотались. Одна даже снизошла до того, что, взявшись за цепочку, потянула Евгения за собой в туалетную комнату, где облегчилась и приказала вылизать ее задницу. Действия языка вполне ее удовлетворили, и назад она вернулась еще более благосклонной к рабу. А в гостиной уже шли приготовления к оргии. Нина расстелила на полу мягкие покрывала и стягивала с женщин юбки и трусики. Некоторые не дождались ее помощи и сами разоблачились ниже пояса.